Хрупкое время Ауэны. Сборник научно-фантастических произведений Игорь Сергеевич Дручин Имя Игоря Дручина хорошо известно читателю. При увлекательном сюжете его произведения содержат много фактического, научного материала. Основная мысль нового сборника писателя-фантаста — наука и технический прогресс должны служить человечеству. Игорь ДРУЧИН ХРУПКОЕ ВРЕМЯ АУЭНЫ Сборник научно-фантастических произведений Художник А. В. Чернов ТЕНИ ЛУННЫХ КРАТЕРОВ Повесть Психобиофизик Эрих Тронхейм отодвинул графики и устало откинулся на спинку кресла. Он снова перебирал а памяти все группы отклонений от нормы, но сейчас его опыт был бессилен. Графики оказались неспецифичными. Эрих уныло поглядывал на пластиковые коробки с карточками бывших обитателей научной станции Коперник. Неужели этот орешек ему не по зубам? Шеф, давая ему задание разобраться в истоках психических отклонений, не очень надеялся на успех: за два года институт психотерапии вылечил более сотни больных, но сами причины, вызывающие расстройство психики, оставались за семью печатями. Запел зуммер. Эрих включил видеофон. Это был Мануэль Корренс, начальник отдела. — Заснули, что ли? — седые брови шефа сердито шевельнулись. Эрих промолчал. Его предупредили с самого начала, что Корренсу лучше не возражать. — Новенького привезли. Вам не мешало бы встретить. Потолкуйте с водителем. Он это любит. Может, выудите свеженькую идею. Мы уже адаптировались. Ну, ступайте. Вездеход в южном шлюзе. Тронхейм еще не успел ознакомиться со всеми закоулками подземного городка и, миновав отсеки института, часто посматривал на надписи и стрелки переходов. Выйдя к эскалатору, он увидел санитаров с носилками. Больной, пристегнутый специальными ремнями, порывался встать. Молодое смуглое лицо безобразила злобная гримаса. — Дьябло! Тащите на воздух! — кричал он, мешая французские и английские слова. — Душно! Дайте запасной баллон! Тараканы! Уберите! Они облепили меня. Я живой! Слышите?! Я еще живой! Разве вы не видите?! Вспышка ярости утомила его. Больной внятно, но убежденно забормотал. Тронхейм пошел рядом с носилками. И снова больной исступленно закричал. — С Коперника? — спросил Эрих в промежутке между криками. — Да, сэр. — Кто он? — Анри Фальк. Канадский француз. Работал вулканологом. — Все время кричит? — Нет, больше рвется. Водитель говорил, поймали в шлюзе станции. Хотел убежать без скафандра. — Мания преследования? — Нет, сэр! С этой станции больные не такие. Им мерещится Земля или родные… — Острая форма ностальгии? — Вроде этого. — Шофер где? — Наверное, в гараже. И не называйте его шофером, сэр. Обижается. Лучше водителем. Эрих кивнул и зашагал обратно к эскалатору. В гараже, сияя чистотой, стояло около десятка легких и тяжелых планетоходов. Непохоже, что один из них вернулся из длительного путешествия. Заметив в курилке группу техников, Тронхейм подошел к ним. — Не скажете, где машина с Коперника? — На мойке. Сейчас прикатит. Эрих закурил сигарету и прислушался к разговору. — Верно, Рей любит приукрасить. Как тут удержаться? Не первый случай. Не зря там тройной заработок. Риск большой. Но в чем-то он прав. Болеют не все. Некоторые по три раза возобновляют контракт. А сам шеф? Он работает почти с основания станции. — Что мы знаем? Сколько пишут о светлых лучах Кеплера, а толку? Вот на Копернике тоже… — Это с Земли они кажутся лучами, а здесь просто повышения. — Не просто, а более плотные. И по составу другие. Заметьте, болеют те, кто работает на поверхности. — По твоей теории О’Брайен давно уже должен быть в желтом доме под зеленой крышей. Чуть не каждый рейс туда мотается. — Оно и заметно… С тихим шорохом раскрылись створки. Огромная машина, мягко шлепая пропилоновымн траками, выползла из моечной камеры, развернулась и легко вкатилась на проверочный стенд. Из верхнего люка появилась крупная рыжая голова. — Здорово, технари! — Привет, Рей. Ты еще живой? — А что мне сделается? — Говорят, мистер Лумер собирается тебя вздуть и даже приготовил увесистую дубинку. — Ну, ну! Полегче! Мы с ним поддерживаем нейтралитет. Балагуря, техники подключали датчики к измерительным системам, осматривали ходовую часть, проверяли герметичность. Рей О’Брайен глянул мельком на показания приборов и подошел к Тронхейму. — Вы ждете меня? — Мне хотелось бы узнать, мистер О’Брайен… — Зовите меня просто Рей. Эрих кивнул. — Больной не очень беспокоил дорогой? — Не больше, чем обычно. Немного пошумел, но мисс Лумер справилась с ним превосходно. — Мисс Лумер? — Да, дочь директора станции, Элси. Она вроде экспедитора. Сам-то не любит путешествовать. — Часто приходится бывать там? — У нас не любят туда ездить, хотя за рейс платят вдвое. Но я ничего. Лумер ко мне привык. Элси он доверяет только мне. — Вы знали Анри Фалька? — Само собой. Отличный был парень. С ним любая дорога короче. Как начнет анекдоты и всякие истории… Бедняга не поладил с Лумером. Начал ухлестывать за Элси. Француз, что с него возьмешь? Это у них в крови. — Погодите, Рей. Что-то я не пойму, причем здесь мистер Лумер? — Может быть, и ни при чем. Этого никто не знает. Болеют и просто так, но уж если не поладил с директором, лучше сразу уехать. Говорил я Анри. Он не захотел. И вот, пожалуйста! — А не боитесь, Рей, что мистер Лумер узнает, как вы о нем отзываетесь? — Ему не выгодно. И так боятся туда ездить! Да и сам я не суюсь в его владения. Сплю в машине, ем свое. Так, разве когда Элси едет со мной и угостит. Фрукты у него отличные. Нигде таких нет. — Думаете, подсыпает что-нибудь? — Кто его знает. Лучше поостеречься. — Но это нетрудно проверить! О’Брайен усмехнулся. — Проверяли. Две комиссии. Врачи и химики. Трое вернулись больными. — Да, любопытно, — сказал Эрих как можно искренней. Нагромождение небылиц начало раздражать его. Он знал о станции достаточно много, но еще больше знал о больных. Среди них были геологи, химики, биологи — люди знающие и способные, умеющие обращаться не только с анализаторами, и, конечно, кто-нибудь определил бы введение сильнодействующих активаторов или наркотиков. Он читал и выводы комиссий, где прямо указывалось на беспочвенность таких обвинений. Поэтому, чтобы не терять зря времени, он поспешил перевести разговор в другое русло. — Когда вы снова поедете туда? — Денька через три. Как Элси подберет все для станции. И потом, сами понимаете, молодая. Дома не разгуляешься! Отец за ней в четыре глаза следит. Здесь другое дело. — Три дня… Вот что, Рей. Сообщите мне, когда соберетесь. Может быть, я с вами поеду. Спасибо за беседу. Рей О’Брайен проводил его сочувственным взглядом. — Смелый человек, этот доктор. Тронхейм поднялся в свою лабораторию и вызвал начальника отдела. — Ну что? — нетерпеливо спросил Корренс. — Больной Анри Фальк, канадский француз. Похоже, острая форма ностальгии. По словам Рея О’Брайена оптимист, общителен. Вулканолог. Часто бывал на поверхности, вне станции. Одна из версий заболевания — влияние внешней среды. — Все? — О’Брайен связывает заболевание Анри Фалька с директором. — Плюньте, он всем это говорит. Навязчивая идея. Думайте, ищите! Психограмму Фалька вам пришлют. Что еще? — Шеф, мне хотелось съездить хотя бы ненадолго на станцию. Попробовать разобраться на месте. — Запрещаю. Закажите материалы обследований. Ознакомьтесь. — Вы мне связываете руки; шеф. Где обещанная свобода действий? — Ишь, чего захотелось! Мне нужны нормальные сотрудники, а вы торопитесь стать идиотом. — Но у меня идеальная психограмма. Живут ведь там… И ничего. — Вы, кажется, вздумали возражать? — По пустякам я бы не стал. — До конца лечения Фалька даже не заикайтесь. Потом посмотрим. Все? Тронхейм замялся, и Корренс сразу заметил его колебания. — Выкладывайте, не стесняйтесь. Еще идея? — Нет, просто подумал… О’Брайен сообщил, что с ним приехала дочь мистера Лумера… — А, Элси! — Корренс раздвинул губы в улыбку. — Отличная мысль. Если бы я был помоложе… Одобряю. Заодно получите некоторые сведения. — Я, собственно, ради сведений. — Ну, ну. Мы же психологи. Свежая юбка всегда привлекательна, особенно в молодости. Действуйте! Экран погас. Тронхейм полистал каталог и, найдя шифр личных дел Лумеров, сделал заказ в Центральный архив. Шеф ошибся. Элси Лумер привлекла его внимание не как женщина, а как здоровый человек, долго проживший на этой ненормальной станции. Светловолосая Лерлин Бенсон давно владела его мыслями. Она была всегда обворожительной и, невзирая на скромный достаток семейства, превосходно одевалась. Отец Лерлин, инженер, служил в одной из радиоэлектронных кампаний. Его заработка хватало на содержание семьи, но большого приданого за Лерлин он не сулил. Вопрос о женитьбе был решен еще в колледже, когда аналитические способности Эриха привлекли внимание профессора Уиллока, и Тронхейм остался на кафедре психологии ассистентом. Прошло несколько лет, и Эрих убедился, что работа на кафедре не решает проблемы. На первое время необходимо было раздобыть денег на обзаведение, и он рискнул подписать контракт на два года. Лерлин обещала ждать. Вспыхнула контрольная лампочка. Эрих нажал кнопку и вытащил из ниши два пухлых досье. Он внимательно рассматривал стереофотографии Роберта Лумера. Ничего особенного. Бритая голова, узкое сухое лицо, холодные колючие глаза… Полистав досье, Тронхейм уяснил, что Лумер — крупный биолог и селекционер, последователь доктора Вайнберга, впервые установившего стимулирующее действие звуковых волн на жизнедеятельность растений. Дальше следовал длинный перечень научных работ, посвященных селекции, резонансу звуковых волн в клетках, биохимии нуклеиновых кислот. И ни слова о вкусах, привычках, психологии… Эрих недовольно хмыкнул и придвинул дело Элси Лумер. С фотографии глянуло милое наивное личико. Худенькая, угловатая. В двадцать лет закончила медицинский колледж. Ого! Прибыла вместе с отцом. Назначена врачом на станцию Коперник. Тронхейм посмотрел на дату и скривился. Хороши работники! За семь лет не удосужились внести новые сведения. Впрочем, понятно. Не болеют, не жалуются. Интересно, а когда это началось? Эрих выдвинул ящик с карточками, разложенными по годам. Первое заболевание через полтора года после завершения строительства станции. Через два года — четыре заболевания. И дальше болезнь нарастала лавиной… Понятно. Побочный фактор: боязнь неопределенности! Тронхейм отодвинул карточки и вызвал Корренса. — Шеф, я тут набрел на одну мысль. Если составить график по годам и попробовать выделить среднестатистическую форму болезни и ее вероятностную редукцию по… — Хотите выделить чистую болезнь и ее психологическое воздействие? Опоздали, коллега. Ведь и мы не зря едим свой хлеб, — Корренс вытащил из-под стекла лист бумаги. — Вот график. Эрих с любопытством посмотрел на кривые, которые он не первый раз видел в кабинете шефа. После резкого скачка нижняя кривая поднималась медленно, верхняя нарастала катастрофически. Совершенно очевидно, что чистых случаев заболевания меньше, чем наведенных психологическим климатом станции. Вот она человеческая мнительность! — Ну и что? — спросил Корренс, ухмыляясь. — Ничего, нормально, — Тронхейм вздохнул. — Я вам не нужен, шеф? Корренс махнул рукой. Эрих отключился и заерзал на стуле. Сколько раз обещал себе не поддаваться порывам, а сначала проверять, и вот опять нарвался. Пока ему, как новичку, прощают, но ведь не может это продолжаться бесконечно… Когда-нибудь шефу надоест и он, разуверившись в его способностях, расторгнет контракт. А это означает, что Эрих вернется на Землю с пустыми руками и баз рекомендаций. Он встал, прошелся по комнате. Нет, сегодня уже нерабочее настроение. Пожалуй, лучше навестить мисс Лумер. В справочном жилого комплекса ему сообщили, что Элси Лумер занимает номер 301, недалеко от его комнаты. Дверь оказалась незаблокированной. Он постучал для приличия. — Войдите! Тронхейм нажал кнопку. Дверь бесшумно уползла в стену. Девушка стояла на коленках и аккуратно укладывала в пластиковый ящик крупные яблоки, заворачивая каждый в отдельную бумажку. Она ничем не напоминала ту Элси, которую Эрих видел на фотографии… Фигура ее округлилась, ноги пополнели и даже поза ее, казалось, дышала женственностью. При виде гостя она поднялась с колен и отбросила рукой прядь темных волос, упавших на лоб. — Элси Лумер? — У вас есть сомнения на этот счет? — Нет, — ответил с улыбкой Эрих. — Но как-то надо обратиться. Я из института психотерапии. Надеюсь, не оторвал вас от работы? — Оторвали, — девушка тоже улыбнулась. — Видите, посылку укладываю. — Хм. Я думал этот дедовский архаизм существует только на Земле. — Луна не исключение, но эта как раз на Землю. — Ну, знаете… Если бы я был помоложе лет на десять, сказал бы, что у вас не все дома! Элси рассмеялась. Смех ее оказался приятным, откровенным. — Что делать! Прихоть отца. Никогда не упустит случая переслать яблоки Фреди, моему кузену. Вы не спешите? — Я, собственно, пришел из чистого любопытства. Хотелось взглянуть на здоровых обитателей станции. — И убедились, что здоровые тоже с причудами? — Причуды — как раз привилегия здоровых. За ними скрывается смысл, разгадать который людям ординарным не по силам. Вот они и придумали такое заковыристое слово! — Себя-то вы, конечно, относите к неординарным? — Я, в некотором роде, профессионал. Знание человеческой психологии входит в мои обязанности. — Ваша аргументация выше похвал. — произнесла Элси насмешливо. — Но дело прежде всего. Поэтому прошу великодушно… — Она снова опустилась на колени и, ловко сортируя яблоки, скоро наполнила ими пластиковый ящик. Захлопнув крышку, включила линию связи и набрала шифр. Открылась ниша транспортера. Элси поставила ящик, достала бланк адреса и наклеила на верхнюю крышку. Затем прикрыла створки ниши. Раздался тихий щелчок, и за створками зашуршала лента движущегося транспортера. — Вот я и освободилась. Хотите яблок? Из нашей оранжереи. Отец выращивает. Пока Эрих грыз большое яблоко с тонким привкусом шафрана, Элси прибрала комнату. Он отметил, что девушка обладает той неброской привлекательностью, которая хотя и не раскрывается с первого взгляда, но может увлечь всерьез. Движения ее быстры, но очень гармоничны и женственны. Недаром старина Корренс чмокал губами… Интересно, какой у нее темперамент? Скорее холерический. — Вкусно? Вот и Альфред говорил, что лучше этих яблок он в жизни не пробовал. Сообщил, что ест их только перед экзаменами. Отцу это ужасно льстит. Тогда он целый день был в хорошем настроении. Но я Фреди не очень доверяю. Он отчаянный шалопай и лгунишка. Школу закончил кое-как, чудом поступил в университет и вдруг у него открылись математические способности. А был тупица-тупицей. Странно, правда? Ешьте, не стесняйтесь. Вдруг и у вас откроются какие-нибудь способности! — Элси засмеялась, и он снова отметил, что смех ее располагает к откровенности. — Кстати, вы мне даже не представились. Эрих назвал себя и церемонно поклонился. — Вы немец? — По происхождению да, но родился в Штатах. — А я в свободном Берлине, по плохо его помню. Отца пригласил Гарвардский университет, и мы переехали… Вы давно в городке? — С месяц. — То-то я вас не видела. До этого здесь работал Дик Мегл. Часто бывал у нас. Такой напыщенный, самоуверенный. Никто его не любил. — И куда он делся? — заинтересовался Тронхейм. По лицу Элси пробежала тень. Она упрямо тряхнула головой и сразу стала серьезной. — Списали на Землю. Вы ведь знаете, у нас не все благополучно. Эрих поежился. Ему ничего не говорили о предшественнике. — Я вас расстроила, да? — Пустяки. А вы сами не боитесь там жить? — Мне что? Я там с самого основания. Болеют обычно новички. — Она мельком взглянула на часы. — Что будем делать? Я собираюсь в иллюзион. Если хотите… — Почему бы и нет. Тем более, я здесь фактически еще нигде не был. — Тогда я переоденусь. Эрих вышел из номера и в ожидании закурил. Настроение у него поднялось. Привычный к самоанализу, он усмехнулся. Шеф все-таки прав: ее присутствие волнует. Кстати, надо снять с нее психограмму. Уж этого-то до него никто не делал! Дверь отодвинулась, и мисс Лумер величественно выплыла из номера. На ней было вечернее серебристо-белое платье, в меру открытое спереди и глухое сзади, со скошенным от колен подолом. Эрих присвистнул. Она улыбнулась, довольная произведенным эффектом. — Куда я гожусь в своем ординарном костюме? — развел руками Тронхейм. — Получится совсем неподходящая пара. Элси окинула его критическим взглядом. — Мы подходим по закону контрастов. Это будет впечатлять. — И взяла его под руку. Действительно, едва они вышли на людный переход, на них сразу обратили внимание. Эрих злился, а Элси беззаботно хохотала. Центральная площадь, на которую их вывел переход, поражала своими масштабами. Тонкие титанатовые колонны поддерживали высокий свод, темный, несмотря на обилие света. Это достигалось с помощью поляроидных плафонов, направляющих освещение книзу. Синий фон свода и отдельные светлые точки, мерцающие на его поверхности, еще больше усиливали впечатление ночного неба. Ресторан, иллюзион, ревю-холл и другие увеселительные заведения надели внешне рельефно выполненные фасады, расцвеченные огнями реклам, тогда как сами помещения уходили в глубь базальтового массива, в котором размещался подземный город. Весь этот архитектурный ансамбль должен был по замыслу строителей создать максимальное приближение к земной обстановке. Психологическое воздействие усиливалось разбитым посреди площади сквером, с настоящими деревьями и кустарником, с аллеями, посыпанными желтым речным песком. Колонны, поддерживающие свод, прятались в резной листве дикого винограда и плюща. И неважно, что за фасадами не было зданий в земном понимании, впечатление создавалось. — Погуляем, — сказала Элси. — Я очень люблю этот сквер. — Но надо взять билеты. Мисс Лумер взглянула на него с улыбкой. — Сразу видно, что вы новичок. Здесь нет билетов. Иллюзион работает автоматически, как все в этом города. Обслуживающий персонал сокращен — дальше никуда! Опускаешь жетон и входи. А жетонов у меня всегда порядочный запас. Из иллюзиона они вышли в боковой проход. Тронхейм отметил это машинально, находясь под впечатлением фильма. Элси шла рядом притихшая, как будто видения Земли утихомирили ее темперамент. Эрих сожалел, что не вспомнил об иллюзионе раньше. Совершенство цветопередачи и стереофонии в сочетании с запахами и тепловыми ощущениями позволяли полтора часа побыть на Земле среди героев фильма, и то, над чем он посмеивался дома, сидя в иллюзионе рядом с Лерлин, здесь неожиданно приобрело иной смысл. Нет, надо наведываться сюда почаще. И он с благодарностью взглянул на Элси. Она поймала этот взгляд и опустила глаза. — Проверяете, какое у меня впечатление от этого глупого фильма? А вдруг мое меланхолическое настроение не имеет отношения к иллюзиону? — Наверное, все-таки имеет. Только вне зависимости от замысла режиссеров. — Даже так? Вы в таком случае в самом деле смыслите в психологии. Я скучаю по Земле. Наша жизнь здесь монотонна. Они снова очутились на площади. Не спеша побродили по скверу, потом Элси потащила его в ресторан. Столик заняли у застекленного входа: отсюда со всеми удобствами можно рассматривать гуляющих на площади. — Люблю, когда много народу, — пояснила она свой выбор, — а в этом заведении всегда не очень, хотя все по земному: и джаз, и кухня, и обслуживание. Правда, цены несколько несоразмерные. Эрих внутренне дрогнул. Большие траты не входили в его расчеты, но он заставил себя улыбнуться. — И намного? — Не дешевле, чем в «Уолдорф-Астории»! Тронхейм покраснел. Он никогда не был в этом, одном из самых фешенебельных ресторанов. Америки, и, по его представлениям, посещение подобных заведений доступно лишь миллионерам. У него в кармане, по самым оптимистическим подсчетам, вряд ли наберется более ста долларов, и это неприятно ударило по самолюбию. — Боюсь, у меня не хватит расплатиться. — неуверенно произнес он. Элси притронулась к его руке. — Не беспокойтесь, Эрих, за свои прихоти я расплачиваюсь сама. — Ну, знаете, я все-таки джентльмен! — Не надо, Эрих. Предрассудки усложняют жизнь, а в ней и без этого всякого хватает. Давайте проще, по-дружески, что ли… Не портьте хорошее начало моих маленьких каникул. Пейте лучше коньяк и не считайте себя должником. Несколько рюмок благородного напитка приободрили Тронхейма, а французская кухня смирила его с потерей мужских прав. Он решил порасспросить Элси о жизни станции. — Далась вам наша обстановка! Скучно у нас. Молодых нет. Одни старики или женатики. Ходят, глаз не поднимут. Когда был Анри, станция немного ожила. Он веселый такой, подвижный. Кого разыграет, с кем пошутит. Узнал, что отец посторонних: не терпит в оранжерее… Он там проводит исследования… Выбрал момент, когда отец обедал, и оборвал огурцы с какого-то опытного куста. Отец рассердился ужасно, а он смеется: я, говорит, люблю малосольные! А потом поскучнел, стал заговариваться, ну и… Давайте выпьем! Больше в течение вечера Эрих не услышал о станции ни одного слова. Элси танцевала, шутила, много пила. Когда они вышли из ресторана, она расслабленно склонила голову ему на плечо. Эриху пришлось придерживать ее за талию. Стесняясь встречных, Тронхейм еще крепче прижимал к себе Элси, чтобы прохожие не заметили, как она пьяна. Наконец свернули в пустынный проход. Эрих вздохнул облегченно, но у Элси вдруг подогнулись колени. Она безвольно опустилась на пол. Его рука скользнула вдоль тела, и ладонь ощутила упругость груди. Немного смутясь, он подхватил ее и поставил на ноги. Колени Элси снова начали сгибаться. Тогда Тронхейм легко поднял ее плотное тело и усмехнулся: оказывается, на Луне легко быть рыцарем! Не чувствуя особого напряжения, он занес ее в номер и уложил на тахту. — Спокойной ночи, мисс Лумер! — произнес он насмешливо и достаточно громко. Элси с трудом приподнялась и села. Глаза ее еще смотрели рассеянно, но лицо приобретало осмысленное выражение. — Прости, Эрих, я, кажется, набралась… Как никогда. Понимаешь, мне надо растормозиться. Дома я какая-то замороженная… А тут еще Анри… Я ведь врач, они все через мои руки проходят… Хочешь, сварю кофе? — она сделала попытку встать. — Не стоит, — отказался Тронхейм, страдая от собственной невежливости. Он подсел на тахту и положил руку ей на плечи. — Ты обиделась? Она покачала головой. — Ты просто не понимаешь… До сознания Эриха вдруг дошло, что это не обычная фраза разочарованного человека, а нечто большее. За этими словами скрывались и безмерная усталость от каждодневного нервного напряжения и глубоко запрятанный страх… Она прислонилась к нему и беспричинно улыбалась. — Ты не представляешь, как мне хорошо! И совсем не потому, что ты такой… просто… не знаю. Когда немного выпью, как пелена с глаз спадает. Может быть, все-таки выпьешь кофе? Я быстро! Пили молча. Ароматный и крепкий напиток постепенно снимал угар прошедшего вечера. Давно Эрих не чувствовал такого уюта. Ему совсем не хотелось идти в свой одинокий номер, но он понимал, что дальнейшая задержка поставит его в неловкое положение и решительно поднялся. — Благодарю. Теперь я, кажется, окончательно пришел в себя. Можно опять принимать коньяк и все прочее. — Это сколько душа желает! — Элси направилась к встроенному в стену бару. — Что ты, я пошутил. Пора отправляться восвояси. Доброй ночи! Эрих подошел к выходу, но Элси догнала его и повисла на плечах. — Не уходи, — попросила она- тихо, но глаза выдали волнение и глубоко спрятанный ужас. Он заколебался, понимая всю двойственность положения, хотя знал, что не сможет отказать ей в просьбе, прозвучавшей, несмотря на ее тихий голос, как крик о помощи. — Но… — Можешь сделать такое одолжение? Мне не по себе, когда я одна. — Не знаю, будет ли удобно… — Тахта тебя устроит? — А как же ты? — Не беспокойся, у меня роскошное ложе в римском стиле. — Ну да? Элси подошла к стене. Из ниши выдвинулось широкое двуспальное ложе красного дерева. — Как? — Шикарно, однако я предпочитаю тахту. Застелив постели, она погасила свет. Он слышал шуршание ее одежды и невольно вспомнил нечаянное прикосновение там, в пустынном переходе. Эрих заворочался, стараясь повернуть мысли в другом направлении. В темноте что-то звякнуло, забулькало… — Ты что там? — Коньяк. Хочешь на сон грядущий? — Давай. Элси прошлепала к тахте и, присев на край, ощупью передала рюмку. Он выпил, поставил рюмку на столик. Элси не торопилась уходить. Эрих в темноте нашел ее горячую руку и потянул к себе… Анри сидел на краешке стола и, посмеиваясь, выкладывал свежие анекдоты. Эрих удовлетворенно хмыкал и поглядывал на психограммы. Фальк, без сомнения, не нуждался больше в услугах института. Все пики были на месте… Правда, повышенная восприимчивость оставалась, но со временем, на Земле, стабилизируется и она. — Вы ведь вулканолог, Анри. Что, по-вашему, представляют из себя светлые лучи Кеплера? Говорят, природа их недостаточно изучена. — Милый доктор, так могут говорить профаны. Это как раз немногое на Луне, что хорошо известно. Обыкновенные выбросы взрывных вулканов. Ведь сила тяжести здесь весьма слабая, поэтому вулканический материал — пепел, лапилли и другие обломки — разлетался при извержениях на сотни миль. Образовались довольно рыхлые породы с более светлой окраской, вроде песчаных валов, словом, вулканические туфы. На Земле направленные выбросы взрывных вулканов тормозятся атмосферой, происходит сортировка вулканического материала по крупности, пепел вообще уносится ветром, а здесь мелкие частицы летят так же далеко, как и крупные, вот и образуется «луч». Многократные извержения создали систему «лучей». Я понятно объясняю? — Вполне, — засмеялся Эрих. — Вас не удивляют мои вопросы? — В области психологии я темный человек. Проверяете, не утратил ли я профессиональные знания? — Что вы, Анри! Для проверок существуют тесты и кибернетическая диагностика. Говорят, эти лучи, а они, насколько мне известно, имеются и у Коперника, влияют на психику… — Господи, какая чушь! Вы это слыхали от профессионалов? — Нет, просто разговоры. — Досужие домыслы. Какое влияние могут иметь рыхлые туфы?! — Может, неизвестный тип радиации? — Доктор! Я верю вам! Почему вы не верите мне?! Ведь это моя область! — Успокойтесь, Анри. Я верю, но у меня не должно остаться и тени сомнения в любой, даже абсурдной версии. — Сдаюсь, доктор, я не понял, что к чему. Фальк налил в стакан газированной воды и цедил ее мелкими глотками. Тронхейм углубился в графики, чтобы дать возможность вулканологу успокоиться. Он машинально сделал отметку в истории болезни о повышенной возбудимости и закрыл дело. — Ну вот, Анри. Все в порядке. Куда же вы теперь? — Фальк показал пальцем в пол, потом засмеялся и поднял палец вверх. — Нет, скорее туда. Словом, на Землю и как можно быстрее! — А контракт? — Побоку, само собой! Кроме страховки кампания обязана предоставить мне работу. Станция на особом положении. Иначе не заманишь. — В таком случае, рад за вас, Анри. И, если позволите, еще один вопрос на прощание… — Валяйте, док. — Что вы не поделили с Лумером? Мне говорили, что отношения у вас, мягко говоря, были натянутыми. — Пустяки. Эта старая калоша начисто лишена чувства юмора. Зато у него прелестная дочь. Я за ней немножко ухаживал. — Анри весело улыбнулся. — А в общем, он вполне порядочный человек и никаких эксцессов между нами не было. Вся эта чертовщина, док, от обстановки. Первое, что мне начало надоедать, косые тени. Рельеф кратера Коперник довольно извилистый. Три зубчатых гряды. Идешь и в глазах мельтешит: то тень, то солнце, то холод, то жара. Экватор, черт бы его побрал! А тут еще Земля висит над головой. Кажется, рукой достанешь. Здесь она поближе к горизонту и потому выглядит по-иному. Нет, док, это не каждый выдержит. Лумер здесь ни при чем. Заметьте, там большинство немцев, и они ничего. Их спасает педантичность. Программа расписана по пунктам, только выполняй. А я так не могу. Вот и свихнулся. Что-нибудь еще, док? — Благодарю, Анри. Больше ничего. — Хотите последний анекдот? Англичанин попал на планету металлоедов. Он невозмутимо наблюдал, как они слопали авиетку, изгрызли дорогое оборудование и лишь когда один из них, обгладывая металлические части скафандра, в порыве жадности укусил его за ногу, англичанин заметил: — Простите, сэр, но она не съедобна. Эрих улыбнулся. И кто их сочиняет, эти анекдоты? При всей фантастичности, они всегда содержат психологически точную деталь. Вулканолог попрощался и ушел. Тронхейм задумался. Итак, снова рухнули все версии. Впрочем, идея Анри в отношении немцев любопытна. Эрих переключил видеофон на центральный архив. — Сообщите, сколько работало на станции Коперник немцев и сколько из них было подвержено психическим расстройствам. Срочно! Сотрудница повернулась к пульту, и ему было видно, как она задавала программу. Заметались огоньки сигнальных ламп. Ожидая ответ, Эрих вытащил из картотеки статистическую сводку. Каждый третий со станции попадал к ним на лечение, больше тридцати процентов. Занятые на поверхности, вне станции, составили двадцать восемь процентов. Значит, версия Анри в отношении света и теней тоже отпадает. Самый высокий процент среди научного и инженерного персонала. Это понятно, больше интеллектуальной нагрузки. Нет, видимо, все-таки надо ехать на эту проклятую станцию и разобраться на месте. — Готово. Запишите. Всего немцев работало пятьдесят семь. Болело двое, или три и пятьдесят одна сотая процента. — Благодарю. Сделайте расчет для всех национальностей и пришлите мне. — Эрих переключился на канал руководителя отдела. Прошло не меньше минуты, прежде чем на экране появился Корренс. — Шеф, я снова на мели. Ни одной плодотворной мысли. Я настаиваю на поездке. — Не дурите, Тронхейм. Тридцать семь процентов вероятности, что вы вернетесь идиотом. — Вы уверены, шеф? Я располагаю другими данными. — То есть? — С учетом национальной дифференциации. Я по происхождению все-таки немец, а немцы, по любезному сообщению Фалька, не подвержены этой болезни. — А что архив? — Три с половиной процента. — Гм. Это идея национальной сортировки мы не делали. Я же говорю, свежая голова — свежие мысли! — Так как же, шеф? — Ну и настырный ты! — Корренс впервые посмотрел на него с нескрываемым любопытством. — Ладно, поезжай. Свихни себе мозги. Думаешь, до тебя не было таких умников? — Я знаю о предшественниках, шеф. И все-таки мне хочется попытать счастья. Кстати, шеф, похлопочите у высшего начальства разрешение на неограниченные полномочия. — Это еще зачем? — На всякий случай. Вдруг кто-нибудь вздумает мне помешать. — Что ж, лучше туда ехать хозяином положения. Ну, желаю. В конце туннеля забрезжил свет. Рей О’Брайен опустил солнечную защиту. Планетоход выскочил из туннеля на обширную каменистую равнину. Эрих прикрыл глаза: солнечный свет был непривычно ярким даже сквозь специальные фильтры. Машина постепенно набирала скорость. Бетонная дорога, изгибаясь плавной дугой, уходила за горизонт, туда, где поднималась острозубая гряда. С густо фиолетового неба не мигая смотрели звезды, и, казалось, дорога — лишь трамплин в бездну… Когда Рей, потянув на себя рычаг, выпустил из недр планетохода две пары огромных перепончатых крыльев, ощущение полета усилилось. Тронхейму стало не по себе, хотя он догадался, что это всего лишь солнечные батареи. — Питаетесь дармовой энергией? — Не слишком много от них толку, — пробурчал Рей. Корпус дает больше. Он обшит термопарами, — пояснил О’Брайен, заметив недоумение Тронхейма, — Сверху жарко, снизу холодно. Разность температур больше ста градусов. — И хватает? — Еще остается. Идет на зарядку аккумуляторов. Тут ведь как. Разгонишь миль до пятидесяти — выключаешь. Катишь по инерции. Во втулках подобраны материалы с низким коэффициентом диффузии, чтобы не сваривались при трении. Сопротивления воздуха нет. Вот сейчас выключу и дотянем до космопорта. — Это сколько? — Миль восемь. Вон видите, шпиль появился. Эрих заметил на красновато-коричневом фоне равнины небольшую серебристую пирамиду, которая медленно, но ощутимо всплывала из-за горизонта, вспарывая фиолетовую тьму неба. Он опустил затемняющую шторку на боковом окне и замер от неожиданности: прямо на него, занимая пол-окна, глянул огромный, голубой до синевы, шар. Сквозь белесоватый облачный покров просматривались знакомые с детских лет очертания материков. — Не тянет на Землю, когда она вот так, перед глазами? — налюбовавшись, спросил Тронхейм. — Сперва очень, потом ничего, привык. Это еще что! Она сейчас сбоку, а повернем к Копернику, она будет по курсу, над головой. Так и маячит! — А там что за зубцы? — Гора Питон. Хороший ориентир. Мимо будем ехать. Дорога только до космопорта, а дальше, как знаешь. — Далеко до нее? — Около сорока миль. — Сорок миль! А кажется, совсем рядом! — Видимость такая на Луне. Привыкнуть надо. Когда показались строения космопорта, О’Брайен снова включил двигатель. — Рейсовая, — кивнул он на аэродинамически совершенное тело ракеты. — А это спасательные. Мы их этажерками зовем. Стоящие в отдалении от рейсовой сооружения и впрямь напоминали этажерки своей неуклюжей раскоряченной формой. Эрих уже видел их в тот день, когда прилетел на Луну. Ему рассказывали, что спасатели отчаянные ребята, но тогда он воспринимал это как своеобразную рекламу безопасности. Сейчас Эриху один их вид внушал уверенность в этой безмолвной и лишенной воздуха пустыне. Случись авария с машиной, долго ли продержишься в скафандре с автономной системой. А такая вот этажерка при небольших затратах энергии вытащит тебя из любой дыры. Дорожное возбуждение начало спадать. Он уже с меньшим любопытством посматривал по сторонам. Наезженная в красноватом грунте дорога петляла по испещренной мелкими и крупными оспинами кратеров равнине, среди зеленовато-серых скалистых глыб, иногда пересекая трещины. У подножия горы Питон встала стена фиолетового мрака. Рей включил фары и въехал в тень. Розоватым светом струилась под фарами дорога, загадочно поблескивали камни на обочине. Не было привычного на Земле светового коридора: в боковом окне висел такой мрак, словно оно было заклеено черной бумагой. — Жутковато, да? — с усмешкой спросил О’Брайен. — Черт знает, что такое! — пробормотал Тронхейм. — Тут никакой спасатель не отыщет. — Сказать по правде, сколько езжу, всегда стараюсь проскочить это место побыстрее. А объезжать далеко: тень длинная. Солнце на этой неделе пошло на закат. Из темноты выскочили так же неожиданно, как и въехали. Однообразная равнина кончилась. Местность стала холмистой, но планетоход, мягко покачиваясь, мчался не сбавляя скорости. Чаще стали встречаться крупные кратеры или живописные группы скал. Миновал уже четвертый час пути, когда прямо по курсу замаячили зубчатые гряды, скоро закрывшие горизонт. — Архимед. Тут русская станция. Надо передохнуть. Кстати, у них приличная кухня. Можно пообедать. Я всегда у них беру овощной суп. Как это называется… Ага! — О’Брайен прищелкнул языком и с усилием произнес: — Борч! Очень вкусная штука! В просторном зале столовой Рея О’Брайена встретили как старого знакомого. Объяснение шло на смеси русских и английских слов. К их столу подсел молодой русоволосый парень. — Ну как, Рей. Борщ? — Борч! — довольно улыбнулся водитель. — Садитесь, доктор. Покушай немного! — Спасибо. Уже. Все воюешь с Лумером? — Зачем? У нас мирное сосуществование. — Моя бы воля, давно на чистую воду вывел. — Кто это? — спросил Эрих, когда русский отошел от стола. — Здешний биолог. С Лумером работает! — И Рей захохотал, довольный своим каламбуром. — Что он сказал? — Говорит… Как это перевести? Вывезти мистера Лумера в море и бросить в воду. Тронхейм покрутил головой: то ли русский говорит загадками, то ли О’Брайен намудрил с переводом. Ясно одно, что и этот парень, видимо, разделяет подозрения Рея. Впрочем, русские вообще склонны к подозрительности, Самая характерная национальная черта, если верить ЦРУ. Обед привел О’Брайена в доброе расположение духа. Его огромные руки легко справлялись с рычагами управления. Планетоход лихо огибал очередную воронку или уклонялся от встречи со скалами, а Рей неторопливо рассказывал о своей невесте Джоан, которая уже четвертый год ждет своего беспутного жениха. В Ирландии, где он родился, не нашлось работы. Он уехал в Канаду. Был слесарем, мотористом, бульдозеристом. Случай привел его на Аляску. Это послужило хорошей рекомендацией в Антарктиду. Там гонял вездеходы между станциями. Там и познакомился с Джоан. Решили пожениться, но подвернулся выгодный контракт. Зато через полгода Рей плюнет с высоты на Коперник, отгрохает себе дом в Канаде. Он уже присмотрел себе местечко, когда слонялся в поисках работы. Разведет овец… Сейчас натуральная шерсть высоко котируется на рынке… Монотонный голос О’Брайена действовал на Эриха усыпляюще. Он извинился и перешел в соседний отсек подремать. Проснулся он от грохота: въезжали в какой-то туннель. Тронхейм перебрался в кабину. — Что? Уже приехали? — Нет, это Эратосфен. Отсюда еще миль двести. Пятьсот отмахали. На сегодня хватит. Оставив машину на попечение техников, Рей потащил Тронхейма в кафе. Оно не отличалось изысканностью, которая удивила его в ресторане, но выбор напитков был вполне подходящим, а плата умеренной. Когда они уходили, Рей уговорил его взять бутылку бренди про запас. В номере О’Брайен сразу завалился спать, а Эрих, взбудораженный дорожными впечатлениями, долго ворочался и, чтобы отвлечься, решил обдумать план предстоящей работы. Прежде всего надо снять психограммы всех сотрудников. Установить в своем номере анализаторы, в кабинете — автоматическую запись, чтобы не отвлекаться, Невольно его мысли переключились на Элси. Как она его встретит? Ему все-таки удалось снять ее психограмму. Он не нашел особых отклонений. Только пики волевых центров показались подозрительными: необычно сглаженные трапеции, на фоне которых прорывались отдельные острые вершины. Что-то надрывное было и в ее поведении. Сколько он знал женщин, ни одна не стремилась так прямо к достижению цели. Эрих вздохнул. Нет, сейчас во всей этой кутерьме не разобраться. Надо попробовать на месте. Тронхейм закрыл глаза и приказал себе спать. Утром наскоро подкрепились в кафе. О’Брайен торопился. Лунный день близился к концу, и надо было успеть обратно, пока солнце стояло достаточно высоко. Эрих испытал поездку в тени и не стал задерживаться на Эратосфене, хотя собирался поговорить с коллегами этой станции, самой ближайшей к Копернику. Ландшафт изменился. Дорога прихотливо петляла среди пологих вершин, иногда на пути вставали острозубые скалы. Все чаще на красноватом фоне возникали зеленоватые, серые и черные полосы, глыбы, россыпи камней и, когда планетоход вырвался на равнину, серовато-зеленый стал преобладать. От многочисленных кратеров, воронок, каменных глыб и обломков рябило в глазах. Наконец завиднелась зубчатая гряда Коперника. Начался медленный подъем среди хаотического рельефа. Но даже здесь Рей умудрялся использовать инерцию. Разгоняя машину вниз по склону, он включал двигатель только вблизи следующей вершины. Низкие гряды он проскакивал с ходу. Планетоход будто дрейфовал на огромных волнах и качка при этом была не хуже океанской. Совершенно неожиданно дорога ушла в туннель. — Ну, док, приехали, — заговорил Рей, молчавший все четыре часа сложного пути. — Это станция Коперник. Все-таки зря вы… сюда… Но раз вы уже здесь, мой вам совет: питайтесь своими продуктами. Тронхейм пожал плечами. Едва удалось разместить ящик с аппаратурой, да и смешно ехать в гости с собственной ложкой. — Спасибо, Рей, но вы меня поздновато предупредили, а сам я не догадался. — У меня двухнедельный запас. — Не стоит, Рей. Я везу достаточно приборов и индикаторов, чтобы определить полноценность продуктов. — Эх, доктор, доктор… — огорчился О’Брайен. — Небось, думаете, что он понимает, этот необразованный чудак… Тронхейм промолчал. Не обижать же в самом деле хорошего парня только потому, что ему втемяшилась нелепая идея. Замигали огни шлюзовой камеры… Эрих шел по коридору, бормоча ругательства. Его слегка покачивало, двигался он неуверенно, как в первые дни на Луне. Тогда было понятно: он еще не привык к ферромагнитным вкладкам в подошвах обуви, нейтрализующих с помощью магнитного поля потери земного тяготения… — Послушайте! — окликнул он невозмутимо шагающего впереди молодого парня, служащего станции. — Объясните мне, что происходит? — Вы напрасно волнуетесь… э… мистер Тронхейм. Все новички на нашей станции проходят через это. — Через что, черт возьми? — не выдержал Эрих. — Объясните толком, почему меня дергает, как марионетку на веревочках! — У нас маленькая станция, мистер Тронхейм. Слабое магнитное поле. Вы быстро привыкнете. — Хорошенькое дело, — проворчал психобиофизик. — Не могут обеспечить человеческие условия. Они прошли по жилому отсеку шагов тридцать. Провожатый остановился. — Ваши комнаты, мистер Тронхейм. Я помогу вам устроиться. — Спасибо, я отлично управлюсь сам. Передайте профессору Лумеру, что через полчаса я буду в состоянии навестить его. — Извините, сэр. Вынужден вас огорчить. Директор станции во второй половине дня не принимает. Я смогу вас представить только завтра утром. Служащий набрал разблокирующий код, и дверь ушла в стену. Номер, как и просил Эрих, оказался трехкомнатным. В передней лежало оборудование, уложенное аккуратным штабелем. Тронхейм прошелся по комнатам и остался доволен. — Черт с ним, с Лумером, — решил он. — Надо распаковать и установить аппаратуру. — Вам помочь, сэр? Эрих оглянулся. Служащий все еще стоял у двери в почтительной позе. — Ну, давай, — неожиданно согласился Тронхейм. — Как тебя зовут? — Джон Кэлкатт, сэр. — Так вот, Джонни. Волоки всю эту музыку поближе к столу и начнем. Насвистывая, Тронхейм принялся за монтаж приборов, стараясь разместить их покомпактнее, чтобы не занимать две другие комнаты. — Джонни! — Да, сэр. — Ты здесь недавно? — Так точно, сэр. Несколько месяцев. — Не надоело? — Мне хорошо платят, сэр. — Слушай, дружище, а ты откуда родом? — Нью-Йорк, Вест-Сайд, сэр. — Трудно представить Вест-Сайд в роли поставщика благовоспитанных мальчиков. — Здесь другие порядки. Мне не улыбается вылететь с такой выгодной работы. Я техник-электроник. Согласитесь, таких специалистов в Штатах хватает. Постепенно Кэлкатт оттаивал. Шутливая непринужденность Эриха, его неназойливые вопросы расшевелили парня. В лунный научный центр Джон попал случайно. Он провожал друга с рейсовой ракетой, когда услыхал о срочном вызове бортового техника-электроника. Объявление повторили несколько раз, и Кэлкатт рискнул предложить свои услуги. Уже в полете разобрались, что он не относится к числу дежурного персонала дублеров. Предприимчивость могла обернуться крупными неприятностями, но ему повезло еще раз. Прибыв на Луну, он узнал, что на станцию Коперник потребовался человек его специальности. С монтажом приборов они провозились до конца дня. Для пробы Эрих снял психограмму Кэлкатта. — Это что за арифметика, доктор? — спросил Джон, разглядывая графики. — Параметры твоего психического состояния. — И как вам показалось? У меня все дома? — пошутил Кэлкатт. — Практически в норме, — улыбнулся Тронхейм, угадывая за шуткой тот отблеск беспокойства, который, скорее всего, присущ всем обитателям этой загадочной станции. — Только вот… Ты работаешь непосредственно на мистера Лумера? — Да, именно так, как вы сказали. — Чувствуется влияние сильной личности! Кэлкатт посмотрел на Эриха с благоговейным изумлением. — Неужели и это видно на графиках? — Кое-что видно. — Выходит, доктор, такая штука вроде местного ФБР? — Нет, Джонни. Совсем наоборот! — рассмеялся психобиофизик, но расшифровывать свои логические построения не стал. Эриха удивило сходство срезанных волевых пиков графика Кэлкатта, с психограммой Элси Лумер, хотя здесь это выражено слабее. Сделать вывод об одном и том же источнике было не трудно, однако вряд ли стоило беспокоить Джонни, который и без того подвержен влиянию новой для него обстановки. — Если я вам больше не нужен, мистер Тронхейм, разрешите вас покинуть. — Да, пожалуйста, — кивнул Эрих. — Действительно, пора и отдохнуть. Кстати, где вы собираетесь? — Мы не собираемся, сэр. — Но развлечения какие-нибудь есть? — Пивной бар с бильярдной, два раза в неделю кино. — И все? — Да, сэр. Кэлкатт откланялся, а Эрих с полчаса мерил шагами комнату. Не отличаясь особой общительностью, тем не менее, хотел познакомиться с обитателями станции в непринужденной обстановке. Похоже, мест для таких контактов на станции практически не осталось. Полистав кодовый справочник, он заказал ужин. Мигнула сигнальная лампочка. Эрих открыл дверцу приемника и присвистнул: ужин оказался роскошным, как в порядочном ресторане. Дымящийся бифштекс с жареным картофелем, черный кофе с домашней сдобной булочкой и пара свежих, в пупырышках, огурчиков настраивали на оптимистический лад. После еды потянуло в сон, и Эрих решил немного вздремнуть, но дорожная усталость взяла свое: он проспал до утра не пробуждаясь. Директор станции принял его в назначенный час. Он внимательно выслушал намеченную Тронхеймом программу исследований и попросил по возможности не отрывать сотрудников от работы. — Мне необходимо получить психограммы всех работающих здесь, в том числе и вашу, мистер Лумер. В дальнейшем постараюсь все исследования проводить на месте или выбирать для этого нерабочие часы. Я наметил, исходя из пропускной способности аппаратуры, групповую очередность. Эрих положил на стол директора график обследования работников станции. Лумер пожевал губами, погладил лысину, потом, бегло просмотрев, решительно подписал его. — У вас еще есть ко мне вопросы? — Личного характера. Как вам удается выращивать такие огурцы? Лумер улыбнулся. — Одна из задач станции — селекция лунных сортов. Мы питаемся, по существу, опытными образцами… Если понравились, могу присылать почаще. — Сделайте одолжение. Профессор кивнул. Эрих, весьма довольный результатами визита, вышел из кабинета. Не освоив еще координации движений в слабом магнитном поле, он шел медленно, пытаясь умерить привычную силу отталкивания ног от пола. Сосредоточив на этом свое внимание, он едва не столкнулся с девушкой. Она безразлично взглянула на него и посторонилась. — Элси? — удивился ее невниманию психобиофизик. — Вы меня не узнаете? Мисс Лумер потерла рукой висок. — Как будто мистер э… — Тронхейм, — напомнил Эрих. — Извините, мистер Тронхейм. Я сразу не узнала вас, задумалась. Она улыбнулась. Улыбка вышла жалкой, вымученной. — Вы нездоровы? — Что вы, вполне. Просто устала… И потом никак не ожидала встретить вас здесь. — Ну, извините, что задержал. В два часа жду вас в лаборатории на обследование. Элси покраснела и засмеялась. — Постойте, вы — Эрих, психобиофизик? Тронхейм развел руками. Теперь он окончательно убедился, что Элси сначала не узнала его, и подумал, что следовало снять психограмму мисс Лумер именно сейчас. — Как глупо. У меня иногда бывают провалы памяти. Ничего серьезного, насколько я понимаю, но… мало приятного попадать вот в такие истории. — И часто с вами такое? — Не сказала бы. — Слушайте, Элси, давайте я вас посмотрю. — Но… — Никаких но. Кстати, — глаза Эриха весело блеснули, — мне совершенно необходим якорь, иначе я при одном неосторожном движении упорхну в космос! — Вы обладаете даром убеждения, — засмеялась она и взяла его под руку. Разговаривая о пустяках, Эрих манипулировал верньерами прибора и поглядывал на выползающий из отверстия график. Так и есть. Общее понижение тонуса, отрицательные значения отдельных центров памяти, подавление воли. Элси уловила перемену настроения Тронхейма. — Плохо? — спросила она с затаенной тревогой. — Немножко есть, но до отклонения от нормы еще далеко. — Пожалуйста, Эрих, только правду! Тронхейм положил руку ей на плечо и заглянул в глаза. — Я говорю правду, Элси. Меня беспокоят не сами отклонения, а их темпы. В твоем возрасте характер обычно уже устанавливается в определенных рамках. Если и меняются отдельные черты, то медленно, со временем. Как правило, этому предшествуют перемена образа жизни или обстановки. А у тебя, извини за сравнение, психика тринадцатилетней девчонки. Неуравновешенная, неустойчивая… — Только-то! — с явным облегчением сказала она. — Значит, еще не доросла! — Замуж тебе надо, вот что! — раздраженный ее легкомыслием, заметил он. — Женихов нет, — озорство блеснуло в ее взгляде. — Может, ты возьмешь? — Возьму, — отшутился Эрих. — Чем ты хуже других? — А как же невеста в Штатах? — Подождет. Времени много. — Потом разведешься? — Если принимать меня как лекарство, то достаточно и шести месяцев. — А если принимать тебя всерьез? — Ничего не выйдет, Элси, — сознался Эрих. — Все-таки я люблю ее. Элси поскучнела, машинально потерла висок, чему-то улыбнулась. Потом с сожалением поднялась. — Пойду заниматься своими делами. Отвела душу и то хорошо. Освободишься до вечера, приходи в бар. Сегодня кино. Пиво было прохладное и слегка терпковатое. Эрих пристроился в дальнем углу бара, откуда хорошо обозревался весь зал. Посетителей оказалось немного, преимущественно пожилые пары. Они чинно восседали за своими столиками, перебрасываясь редкими фразами. Временами в зале нависала тишина, и тогда Тронхейму казалось, что он смотрит иллюзион, у которого почему-то отключился звук. Впечатление усилилось, когда от стойки отделилась фигура и двинулась к музыкальному автомату. Плеснулась негромкая объемная музыка. Фигура задвигалась в такт, безучастно глядя в одну точку. Как непохожа атмосфера этого бара на ту дружескую обстановку, которая царит в кафе или барах других станций. Там каждый новый человек становится объектом внимания. К его столику подсаживаются незнакомые, но свои в доску, ребята. Начинается задушевный разговор. Все требуют новостей с Земли, хотя несколько телевизионных программ к их услугам, и в конечном счете оказывается, что они больше осведомлены в земных делах, чем только что прибывший оттуда. И все равно его слушают с удовольствием, будто он был причастен к тому, что происходило на Земле в их отсутствие. Здесь же на Эриха обратили внимания не больше, чем на этого самоуглубленного парня. Эрих потянулся за кружкой и потому не заметил появления в зале мисс Лумер. Она на секунду задержалась у стойки и направилась к столику Тронхейма. — Как тебе наше пиво? — спросила она, усаживаясь. — Лучше, чем можно было ожидать, но… У вас всегда так тихо? — Ты об этих? — небрежно кивнула Элси в сторону посетителей. — Я тебе говорила, у нас самая скучная станция. — И тебя, как врача, это не беспокоит? — Бесполезно. Я испробовала все методы. До сухого закона теплилось некоторое общество, как-то шевелились. Потом случилось несколько драк, и отец запретил завоз спиртных напитков. Только по праздникам. Легкий шелест прошел по залу. Элси обернулась. Оживление угасло в ее глазах: на пороге стоял профессор Лумер. — Молодежь разрешит присесть старику? — сказал он, подойдя к их столику. — Какие могут быть церемонии, мистер Лумер, тем более, что я здесь гость, а вы хозяин. — Благодарю, — профессор уселся поудобнее в кресло. — Нынешняя молодежь часто забывает, что их собственная старость лишь вопрос времени. — Скорее она считает, что старость именно тот период жизни, когда можно исправить ошибки, допущенные в молодости! — Может быть, — согласился Лумер. — Я не силен в софистике. Вы уже знакомы? — Да, если можно назвать знакомством отношения врача и пациента, — невесело улыбнулась Элси. — Вам не подошел наш климат? — пошутил профессор, благодушно улыбаясь. — Болящая — это я, папа! — снова поспешила ответить Элси. — Меня последнюю неделю замучили головные боли. Мистер Тронхейм взялся подлечить. — Простите, — любезно кивнул Эриху профессор, — я забываю, что теперь у нас на станции два врача. Вы не откажетесь от кружки пива? — Пожалуй, — согласился Эрих. — Тем более, что оно мне показалось достаточно хорошим. — У нас лучший пивовар, — оживился Лумер. — Из Мюнхена. Здесь, если вы заметили, большинство из нас немцы. Приятно, знаете ли, даже в невинном удовольствии ощущать связь с фатерляндом. После нескольких глотков Эрих почувствовал, что переоценил свои возможности, но продолжал потягивать из кружки, не мешая профессору рассуждать о достоинствах баварского пива. — Ну и как вам у нас понравилось? — сменил наконец тему разговора директор станции. — Знаете, меня очень удивила такая… — Эрих замялся, подбирая подходящее слово, — разобщенность, что ли, замкнутость… — Видите ли, — нахмурился профессор. — Одна из гипотез заболевания объясняет причину психических расстройств вирусологическими элементами или сверхвирусами лунного происхождения, не улавливаемыми обычными методами. Можно понять психологию наших людей, особенно новичков… — Но, простите, отсутствие болезнетворных элементов было доказано еще при первых посещениях Луны в прошлом веке. Неужели находятся люди, которые могут поверить в подобную нелепость?! — Мой учитель, доктор Вайнберг, часто предостерегал меня от поспешных выводов. То, что кажется абсурдным с точки зрения человеческой логики, может оказаться в природе одним из проявлений адаптации биологического объекта к новым условиям. Почему не допустить сложную модификацию земного вируса в лунных условиях? — Насколько мне известно, вирусологи только этим и занимаются. — Ваша убежденность делает вам честь, — иронически усмехнулся Лумер. — Тогда, может быть, вы назовете причину заболевания? — Ну зачем же в чисто научном споре делать запрещенные выпады? — спокойно заметил психобиофизик. Конечно, я не могу ответить на ваш вопрос, но разве это что-нибудь доказывает? В свое время Эйнштейн говорил: «Ваша идея недостаточно безумна, чтобы быть истиной!». Тем не менее, нельзя же всякий бред принимать за истину. Должны же быть и научные критерии! В вирусной гипотезе, кроме предположений, никаких объективных данных нет. — Категоричность суждений — прерогатива молодости! — отеческим тоном произнес профессор и поднялся. Извините, нам пора. Пойдем, Элси. — Но, папа, я хотела посмотреть кино… — растерянно возразила дочь. — Ничего, девочка, посмотришь в другой раз, — ласково, но твердо отец взял ее под руку, и они ушли, провожаемые сочувственным взглядом Тронхейма. Несколько дней Эрих работал с огромной нагрузкой: спал без сновидений, едва добираясь до кровати, но зато весь штат станции был всесторонне изучен, материалы систематизированы, и можно было делать предварительные выводы. Аномальные отклонения Эрих обнаружил у трех сотрудников: один работал садовником в оранжерее, другой вел астрономические наблюдения, третьей была Элси Лумер. Собственно, старик садовник ничем примечательным от других обитателей станции не отличался, если не принимать во внимание неодолимую страсть садовника к математике. Увлечение, как признался сам Артур Лемберг, пришло на старости лет. Вот это и показалось психобиофизику странным. Садовник выглядел моложавым, хотя ему не хватало нескольких недель до шестидесяти пяти лет. Тронхейм усмехнулся, вспомнив, как старик испугался, когда он заговорил о пенсии. После семи лет работы на станции Лемберг имел возможность выйти в отставку на льготных условиях, и вот такая странная реакция! Зато о математике старик распространялся долго и подробно, исчеркал формулами весь стол. Эриху потом пришлось смывать с пластика труднорастворимую пасту. Психобиофизик так и не мог решить, имел ли он дело с математическим маньяком или с гением на грани сумасшествия: уж очень изящными получились окончательные формулы, хотя принципы решений были необычными и не всегда понятными. Хуже выглядел Джеймс Келвин, астроном. У него наблюдались все признаки душевной депрессии: общая подавленность, отсутствие всяких интересов. Впрочем, он усердно посещает бар и, видимо, не прочь напиться. Ему явно надо сменить обстановку, но вряд ли это возможно на станции, где штат укомплектован строго определенным количеством специалистов. Разве что поговорить с директором… Эрих включил видеофон и набрал шифр профессора Лумера. — Директор станции занят. Вызывайте утром с восьми до десяти, — прозвучал мелодичный женский голос. — Включите, когда освободится. — Директор станции занят. Вызывайте утром с восьми до десяти. По неизменным интонациям психобиофизик сообразил, что разговаривает с роботом. — Порядки, как в двадцатом веке, — проворчал он, отключаясь. Немного поразмыслив, вызвал больничный отсек. Мисс Лумер оторвалась от бумаг и вопросительно взглянула на него. — Привет, Элси. Ты не знаешь, где найти твоего старикана? Он мне срочно нужен. Девушка покраснела и смешалась. — Папа, тебя просит мистер Тронхейм. — Слышу. Из-за спины Элси появилась бритая голова директора. Эрих, встретив его колючий взгляд, поежился и ругнул себя за неосторожность. — Что скажете, Тронхейм? Психобиофизик сделал вид, что не заметил невежливую форму обращения, отлично сознавая реакцию Лумера на его «старикана». — Извините, профессор, если я оторвал вас от дела, но… Мне хотелось бы побеседовать с вами лично. — Хорошо, зайдите через полчаса. Разговор получился не совсем такой, как хотелось Тронхейму. Лумер внимательно выслушал доклад и уставился на Эриха немигающим взглядом: — Что вы предлагаете? — В идеале следовало бы переместить садовника в обсерваторию, а астронома в оранжерею, но, увы, при блестящих математических способностях Лемберг не астроном. А вот астроному не вредно было бы поработать в оранжерее, если не садовником, то просто рабочим. Главным образом для смены обстановки. — Здесь не благотворительное общество, — сухо заметил профессор. — К тому же я сомневаюсь в серьезности увлечения Лемберга. Он работает у меня тридцать лет… Эрих почувствовал недоверие в словах профессора. Действительно, за тридцать лет можно узнать человека, даже не обладая набором психокибернетических анализаторов. — Я по могу сказать, насколько это серьезно, но меня беспокоит, что это влияет на его психику. Директор нажал кнопку вызова, и на экране возникло озабоченное лицо мисс Лумер. — Элси, посмотри заказы Лемберга. — Я и так знаю, папа. Введение в теорию квантов, труды Эйнштейна, Фридмана, Лобачевского… Ну и другое, в этом же роде. — Он что-нибудь понимает? Элси пожала плечами. — Ты мне не говорила. — Разве это важно? — Пожалуй, — хмуро согласился Лумер и выключил видеофон. Он потер руками виски. Психобиофизик машинально отметил этот жест, который не раз замечал у Элси в минуты затруднений. — Хорошо, я поговорю с Лембергом. Что же касается астронома, то решайте сами. У меня нет необходимости ходатайствовать о его замене. Если считаете опасным для него пребывание на станции, можете использовать свое право врача. — Я имел в виду оздоровительные мероприятия. — Позвольте вам напомнить еще раз, что здесь не курорт, мистер Тронхейм. В этой связи мне хотелось бы заметить, что и моя дочь не нуждается в вашем усиленном внимании. Эрих пристально посмотрел на профессора, но его взгляд не выражал ничего, кроме усталости и озабоченности. — Ваша дочь нуждается в моем попечении больше, чем вы представляете, — решительно возразил психобиофизик. — В самом деле? — в голосе директора сквозило любопытство и ирония. — У мисс Лумер достаточно четко выраженная инфантильность, что в соединении с подавленной волей и повышенной сексуальностью может привести к элементарной шизофрении. У профессора дрогнул подбородок, но он сумел справиться с волнением. — Никто мне раньше этого не говорил… — Возможно, раньше этих симптомов не было. В нервной системе, как, впрочем, и в самом организме, изменения накапливаются постепенно, прежде чем они проявятся явственно. Кстати, она жаловалась на провалы памяти. — Это у нее иногда бывает… — И вас это не беспокоит? Лумер промолчал. Он снова приобрел равновесие. Эрих удивился его самообладанию и потому решился на вопрос, который в данных обстоятельствах задавать не следовало. — Почему ваша дочь до сих пор не вышла замуж? — Это тоже имеет прямое отношение к вашим обязанностям? — Приберегите ваш сарказм для другого случая. Сейчас женщины развиваются быстрее, чем в прежние времена. Ей нужна нормальная жизнь. Я вам говорю это, как психолог. — Благодарю за совет. Однако моя дочь достаточно взрослая и может такие вопросы решать сама. И еще… Если у вас серьезные намерения, я не возражаю. Эрих пожал плечами. Логика профессора явно сбивала его с толку, но подсознательно он улавливал какую-то зависимость между словами и поступками Лумера. Эта противоречивость и толкнула Тронхейма на озорной ответ. — Я подумаю над вашим предложением. — Однако решающее слово принадлежит Элен, а пока прошу вас держаться в рамках приличия, — жестко закончил директор неприятный разговор. Эрих шел по коридору, размышляя, чего больше в Лумере; отцовской любви или отцовского эгоизма. Он понимал, что если человек с такой выдержкой дрогнул, значит его глубоко затронуло неожиданное сообщение. Чем еще можно объяснить беспокойство, кроме отцовских чувств? С другой стороны, ему крайне неприятна даже сама мысль о замужестве Элси. Тот вечер в баре можно объяснить плохим настроением, эту встречу — собственной бесцеремонностью, и все же неприязнь Лумера имела более глубокие корни. Эрих был бы никудышным психологом, если бы не почувствовал этого. Родительская ревность? Похоже. У женщин она проявляется резче и чаще, но в определенной степени свойственна и мужчинам. Можно представить и гипертрофированный случай. При таком отчужденном образе жизни профессор лишен живого общения с окружающими, и дочь, скорее всего, является единственным близким человеком. И все-таки это странное предложение! Может быть, логика одержала верх над чувствами? Или он просто испугался последствий, которые могли бы привести дочь к нервному заболеванию? Тронхейм остановился у дверей своего номера, машинально набрал шифр. Створки распахнулись, а он продолжал стоять, углубленный в свои мысли. — Эрих! Тронхейм обернулся. Торопливым шагом к нему приближалась Элси. — Что-нибудь случилось? — Нет, — Элси запыхалась от быстрой ходьбы. — Зайдем. Отключи видеофон. Эрих послушно выдернул штекер, пододвинул ближе к столу кресло, усадил Элси и приготовился слушать. — Можно узнать, о чем вы говорили с отцом? — щеки Элси слегка подернулись румянцем. — О разном, в частности, о тебе. — Именно это меня и интересует. — Ну, например, он предложил мне жениться на тебе. — Ты, конечно, отказался! — Нет, я сказал, что подумаю. — Зачем? — Просто так. Посмотреть, как прореагирует твой отец. Щеки мисс Лумер уже пылали, выдавая сильное волнение. — Не знаю, — протянула она. — Это что-то новое по отношению ко мне… — Прости, пожалуйста, за нескромность… Твой отец всегда так болезненно переносит всякие ухаживания за тобой? Мне Анри Фальк говорил, что у него были нелады с профессором на этой почве. — Отца можно понять. Он очень любит меня и… — А правда, что большинство из тех, кто пытался за тобой ухаживать, попадали в наш институт? Элси испуганно вскинула глаза и на лице ее отразилось сильное смятение, будто ее уличили в неблаговидном поступке. — Не знаю… — неуверенно произнесла она. — Я думала о таком совпадении, но ничем объяснить не могла. — А если это не совпадение? — Ты думаешь, что отец… — она горько усмехнулась. — Нет, Эрих, нет. Я проверяла самым тщательным образом, как лицо заинтересованное… Но совпадение ужасное. В нем есть что-то мистическое. Едва познакомлюсь с хорошим человеком, начинаю дрожать при мысли, что с ним должно произойти несчастье. Мне было бы намного спокойнее, если бы ты уехал отсюда… — Уеду, — пообещал Эрих. — Как только закончу исследования. И хватит об этом. Тебе не следует так волноваться. У тебя и так нервы не в порядке. Надо их беречь. Элси кончиками пальцев помассировала виски. — Что-то болит голова. У тебя ничего нет радикального? — Найдем. Психобиофизик усадил ее под установку комбинированного электромагнитного поля, наложил электроды на виски и запястья. — Минут через десять придешь в норму. Я могу сварить пока кофе. Не такой божественный, как у тебя, но все же… После процедуры Элси выпила кофе, поболтала о пустяках и ушла, предоставив Тронхейму самому разбираться в психологических мотивах поступков отца и дочери. В ту ночь Эриху впервые приснился докучливый сон. Будто над ухом жужжала назойливая муха, которую он никак не мог отогнать. Проснулся он разбитым, наспех проделал утренний комплекс гимнастики при включенном озонаторе и освежился в ванне. Процедуры значительно улучшили его самочувствие и он, насвистывая, принялся за работу. Просмотрев последние психограммы, Эрих решил первым вызвать на прием астронома. Едва тот вошел в кабинет, психобиофизик уловил перемену в его состоянии. Молодой здоровый парень выглядел совсем опустившимся: небритый, под глазами набрякли мешки, грязная рубашка, неряшливо застегнутый костюм. Весь его внешний вид убедительно свидетельствовал об обострении депрессии. Закончив обычные, укрепляющие психику, процедуры, Эрих усадил его в кресло. — Мистер Келвин, мы, кажется, договорились, что ваше самочувствие зависит от вас самих, однако я не замечаю, чтобы вы особенно старались. — Бесполезно, мне теперь все равно не выкарабкаться. — Глупости! — возмутился психобиофизик. — Может, вы специалист, знаете больше меня? — Доктор, мне ваши процедуры помогают, как голодному запах приличного бифштекса. Эрих улыбнулся. Юмор тоже отличное средство в восстановлении психического равновесия, но насколько он осознан? Тронхейм порылся в ящике стола и достал несколько тестов. — Посмотрите эти рисунки, пока я сверю вашу последнюю психограмму. Келвин взял тесты, повертел их и, не обнаружив ничего интересного, бросил на стол. — Вам знакомы эти картинки? — Нет, чепуха какая-то. А что? — Ничего. Просто хотел развлечь вас, пока сам был занят. Рисунки были тщательно отобраны из классического наследия художников-юмористов. У психически здоровых людей они неизменно вызывали усмешку. Плохо. Значит, он уже не восприимчив к юмору. — Скажите, мистер Келвин, у вас не было никаких трений с директором станции? Келвин испуганно оглянулся и приложил палец к губам: — Тсс! — Ага, вы, кажется, его боитесь? — Что вы! Он же прекраснейший человек! — громко воскликнул Келвин и, нагнувшись к уху Тронхейма, тихо добавил. — Не говорите о нем вслух. Он вездесущ, как бог, и является даже во сне. Келвин опять осмотрелся по сторонам и, заметив телевизор, включил его. С Земли передавали музыкальный фильм. Герои смеялись и плакали, а астроном, захлебываясь от избытка слов, все говорил, и говорил… Позже, прокручивая пленку, Эрих мог уяснить только одно, что Лумер является к Келвину по ночам и до утра шепчет всякие гадости. Принимать это всерьез не приходилось. Можно было лишь предположить влияние сильной личности директора. Не случайно окружающие его отличались в той или иной степени подавленной волей. Может, властность натуры профессора Лумера влияет на эмоциональную жизнь людей со слабой нервной системой, и они приписывают ему поступки, к которым он не имеет никакого отношения? Да, с астрономом медлить нельзя. Эрих вызвал директора станции и попросил разрешения на эвакуацию Келвина. Лумер пожевал губами. — У вас достаточно оснований? — Вполне. Случай типичный. — Хорошо, я вызову машину. Кто будет оплачивать? — Что оплачивать? — Внеочередной вызов планетохода. — Позвольте, разве не… Лумер усмехнулся. Кажется, его забавляла неосведомленность Тронхейма. — Договором предусматривается любая бесплатная помощь в случаях, если возникшие обстоятельства непосредственно угрожают жизни. Вы беретесь доказать, что это именно такой случай? — Непосредственной угрозы жизни нет, но налицо все признаки заболевания… Я думал… — Меня не интересует, что вы думали. Так вызывать машину или подождать рейсовую? Эрих растерянно смотрел на директора. Такого поворота он не ожидал. — Поступайте, как считаете нужным. Я полагал, что подлечить специалиста дешевле, чем отправлять на Землю, а взамен доставлять нового. — Очевидно, такое положение дел устраивает компанию. — Пусть так, но, по крайней мере, надо предупредить руководство. — Мне нравится ваша горячность и приверженность делу. При случае я доложу о вас, — директор позволил себе улыбнуться. — Однако это не первый случай и, надо думать, не последний. У меня есть предписание отправлять больных рейсовыми машинами. Справочный автомат выдал расписание рейсовых машин на месяц вперед. Выходило, что больного раньше, чем через четыре дня, эвакуировать не удастся. Эрих не был уверен, что Келвин продержится эти дни, и решил предупредить мисс Лумер, чтобы она приготовила отдельную палату. — Думаешь Келвин… — озабоченно вздохнула Элси. — Да. Болезнь прогрессирует быстро. Кстати, ты не скажешь, сколько длится скрытый период болезни? — Видишь ли, — Элси сосредоточенно перебрала в памяти все известные ей случаи. — У меня нет специальной аппаратуры. Я сталкиваюсь с открытыми проявлениями, поэтому довольно трудно… Я замечала, что заговариваться начинают недели за две до критического состояния, но иногда это проявляется сразу. Вечером Эрих включил телевизор. На экране проносились каньоны Колорадо, плескала мириадами брызг Ниагара, высились гигантские секвойи и, странно, он испытывал необычайное наслаждение от знакомых земных пейзажей. Когда загорелась сигнальная лампочка у входа и прожужжал зуммер, Тронхейм с явным неудовольствием разблокировал дверь. У входа стоял садовник Лемберг. — Простите, доктор, — стушевался садовник, уловив недовольство Эриха. — Я, кажется, нарушил ваш отдых. Я заплачу за визит. — Проходите, — устыдился Тронхейм. — Не следует безделье путать с отдыхом. От безделья больше устаешь. А отдых это активное переключение на другое занятие. Вот как у вас: немного физического труда, немного математики. — Не знаю, как по ученому, но я так считал… Да вот, видно, старости от себя не утаишь… Надо о другом отдыхе думать. Лемберг сел в кресло, взглянул на экран, где проплывали берега широкой реки, и вздохнул. — Да, пора. Прошлый раз вы говорили о пенсии. Теперь я понимаю, доктор, как вы правы. Память стала отказывать. Сегодня первый раз в жизни забыл ввести подкормку по графику. Шутка сказать, доктор, за тридцать лет безупречной работы вдруг получить замечание от самого директора. Видно, совсем плох я стал, доктор. — Ну что ж, давайте посмотрим, — предложил Эрих. — Может быть, и не так страшно, как вам кажется. Физически вы еще держитесь молодцом! Не меньше часа психобиофизик обследовал детальнейшим образом его нервные центры. Они оказались в полном порядке, но графики воли и памяти имели срезанные вершины. Все те же, похожие до однообразия симптомы. После курса оздоровительных процедур графики практически не изменились, но старик повеселел. Он попытался выяснить стоимость визита, но Эрих отмахнулся и назначил ему постоянный режим процедур. — Ничего, папаша Лемберг, это не столько от старости, сколько от усталости, — успокоил его Тронхейм. — Пройдет. Вы, наверное, слишком нажимали на умственные занятия. Придется их временно оставить. — Что вы, доктор! Занятия математикой просто блажь. Глупая старческая блажь. Да я книги в руки не возьму после этого! — Я бы не сказал, что блажь. В ваших рассуждениях интересные идеи. Причем оригинальные, свежие. У вас незаурядные способности. Старик оживился. Глаза заблестели, лучики морщинок заиграли на его лице, но в то же время было видно, что он боится поверить словам биофизика. — Вы серьезно или просто успокаиваете? Вчера доктор Лумер тоже заинтересовался моим хобби, но я ничего не мог сказать вразумительно… Выскочило из головы. И он сказал, что мне поздно учиться. Лучше знать одно, но как следует… — Я оцениваю ваши способности иначе. И, поверьте, для этого у меня больше данных и профессиональных знаний, чем у вашего патрона. — Спасибо, доктор. Вы меня обнадежили снова, но простите старика, совсем заболтался, а вам ведь и отдохнуть нужно. Лемберг ушел. Эрих выключил телевизор и достал первую психограмму садовника. Сдвиг в его психике был очевиден: прежние пики памяти имели нормальную острую форму. Не зная, что и подумать, Тронхейм переводил взгляд с одной психограммы на другую… Значит, гипотеза сильной личности директора, подавляющего всех своей волей и гипнотизмом, несостоятельна, как и все другие. Садовник, тридцать лет проработавший с ним рядом и, безусловно, находящийся под его влиянием, до последних дней не имел ни малейшего признака подавления воли. Все произошло вдруг. Но что именно произошло? На этот вопрос у психобиофизика ответа не оказалось. Решив обследовать Лемберга на рабочем месте, чтобы получить дополнительный материал для сравнения, Тронхейм отправился спать. Как и в прошлую ночь его мучили кошмары, слышался чей-то назойливый шепот, шорохи, мелькали виденные вечером кинокадры земных пейзажей. Злой, невыспавшийся, Эрих с трудом провел намеченный цикл исследований. Перед обедом ему пришла мысль снять с себя психограмму. Он посмотрел ее и дрогнул: на станции Коперник появился четвертый кандидат в шизофреники. Настроив аппаратуру на двойную мощность, он провел на себе полный комплекс процедур. Немного помогло, но головные боли усилились. Идти в оранжерею к Лембергу не хотелось. Больше часа он просидел в кресле, пытаясь связать воедино полученный материал наблюдений. Засветился экран видеофона. Пристальный взгляд Элеи заставил его оторваться от размышлений. — У тебя неважный вид. Тебе не мешает развеяться. Сегодня, кстати, кино. — Болит голова, — пожаловался Эрих. — Ночью снилась всякая белиберда. Элси беспокойно шевельнула бровями. — Я сейчас приду. У меня свободных полчаса. Заодно прихвачу что-нибудь для головы. Тронхейм кивнул и остался сидеть в кресле. Подниматься не было желания, думать тоже. Он равнодушно отмечал полное безразличие к своей работе, к самому себе. Элси внесла с собой беспокойство и запах духов. Она накормила Эриха таблетками, напоила кофе. Ленивое оцепенение постепенно начало спадать. — Не лучше ли тебе все-таки уехать? Дня через три прибудет Рей. Кто-то должен сопровождать больного… — Рей? Подожди, это кто? Элси побледнела. Непроизвольно вырвавшееся восклицание было похоже на стон. — Рей О’Брайен, водитель планетохода! Неужели не помнишь? Умоляющие интонации ее голоса прозвучали тревожным сигналом, и в его сознании забрезжило, что с этим именем связаны какие-то ассоциации, в которых и разгадка его состояния и путь к спасению. Он сконцентрировал внимание на планетоходе, на долгом пути сюда, на станцию и внезапно вспомнил рыжего ирландца и его предостережения. Тронхейм резко поднялся с кресла. — Спасибо, Элси. Теперь все в порядке. Даже головная боль утихла. Извини, мне надо работать. — Так придешь вечером в бар? — Приду, если там найдется что-нибудь покрепче пива. — Ты же знаешь, у нас сухой закон. Только по праздникам. Элси ушла. Эрих лихорадочно доставал нераспакованные ящики и выкладывал на стол все новое оборудование. Потом запросил диспетчерский пункт. — Центральный слушает, — миловидная шатенка с приятным, располагающим лицом смотрела на него. — Мне нужен техник-электроник. Нет ли свободного? — Ждите, сейчас посмотрю. Нет, свободных нет. Один на дежурстве, другой на отдыхе, — голос у нее тоже был приятный, успокаивающий. — Давайте того, что на отдыхе. — Но… — Никаких но. У меня срочная работа. — В этих случаях нужно разрешение директора станции. — Хорошо, соедините. — Он занят. — Ну и канитель. Ладно, попросите разрешения, когда освободится. Экран погас. Эрих принялся за монтаж, перебирая в памяти, где он мог слышать голос этой шатенки с центрального поста. Потом увлекся и забыл про вызов. — Мистер Тронхейм, — неожиданно прозвучал голос диспетчера. — Мистер Тронхейм! Эрих оторвался от работы и повернулся к экрану. И тут он вспомнил ее голос. На лице его промелькнула озорная усмешка. — Девушка, а я вас знаю! — Ну? — Не ну, а точно. Ведь это вы так говорите, — Эрих изменил свой голос и довольно похоже воспроизвел: — Директор станции занят. Обращайтесь утром с восьми до десяти. Девушка засмеялась. — Издеваетесь? Хорошо вам, а меня директор ругает, если я соединяю его в неположенное время. Пришлось специально тренироваться под робота. Выдашь раза три подряд одну и ту же фразу и абонент скисает. — Так вы меня тогда разыграли? — Вы не первая жертва! — Веселая девушка. А как насчет техника? — Никак. — Спасибо, добрая душа. Если режете, то не сразу, чтобы жертва мучилась подольше. — Какой вы злой. Но, право, я не виновата. Директора я не нашла, а без его ведома… Впрочем, постойте. Попробую в порядке личной инициативы. У меня есть приятель… Диспетчер сдержала обещание: минут через пятнадцать в дверях появился Джон Кэлкатт. — Мне сказали, что вам нужен электроник, доктор? — Здравствуй, Джонни. Тебя прислала эта симпатичная шатенка с голосом робота? — Я сам пришел. Меня никто не может прислать кроме директора, когда я на отдыхе. — Серьезный ты парень, Джонни. Бери в зубы эту схему и валяй. А она ничего, эта шатенка. Кэлкатт снял пиджак, воткнул паяльник, и работа закипела. Настроение у Тронхейма поднялось. Он непрерывно шутил, слегка подтрунивая над Кэлкаттом и даже прочел ему лекцию о влиянии женского каблука на формирование мужского характера. Джонни был невозмутим, и только когда Эрих пообещал отбить у него прекрасную даму, Кэлкатт заметил: — Не забывайте, док, что я родом из Вест-Сайда! — Это существенный аргумент, Джонни. Кстати, тебя не мучают по ночам кошмары? — Я сплю, как убитый. — А мне вот приходится оборудовать стерегущую систему. Буду записывать свои сны на видеофон. — Неужели это возможно? — Отчего ж? При таком развитии науки и техники… — А можно, мы посмотрим? — Джонни, у тебя мания величия. — Что-то я не пойму, док, куда вы клоните? — Ты говоришь о себе во множественном числе! — Мы с Кэтти! — Ах, вот как! Тогда извини. Значит, ее зовут Кэтти. Очень недурное имя. Особенно в таком сочетании — Кэтти Кэлкатт! — Вы опять за свое, док. Я серьезно. Мне никогда не снятся сны. Хотелось бы узнать, как они выглядят. — За этим дело не станет. Приходите завтра, и я вам продемонстрирую самые первоклассные сны, более химерные, чем древние кинобоевики о чудовище Франкенштейна! — Завтра я занят. У меня дежурство. Вот послезавтра, пожалуй. Да и Кэтти будет свободна. — Твое дело, Джонни. Как сможете, так и приходите. Теперь Кэлкатт с любопытством приглядывался к схеме, пытаясь уяснить назначение каждого блока. Разделительный каскад, фильтрующий, преобразователи импульсов… Ого! Не меньше десятка стереофонических микрофонов. — У вас почище, чем на телестудии, — Джон ткнул о схему пальцем. — И все будете подключать? — По мере необходимости, — скрыл истину за общими словами Тронхейм. — В его планы не входило выдавать особенности стерегущей системы. — Видишь ли, люди часто во сне разговаривают… Влияют на сны и посторонние звуки, а это важно для расшифровки отдельных деталей сновидений. Стерегущая система была последним словом науки и детищем института психотерапии. Она могла записывать не только восприятия спящего человека, но бодрствующего, а значит, практически воспроизводить течение его мысли при соответствующей индивидуальной настройке. Она могла буквально произвести революцию в изучении психических заболеваний, но, как всегда бывает в таких случаях, военное ведомство и ФБР не замедлили воспользоваться ее свойствами для проверки лояльности, а потому ограничили к ней доступ. Она не применялась даже там, где могла оказать неоценимую услугу — в следственных органах. С ее помощью не составляло труда на допросе распознать любого преступника. Мало того, она могла расшифровать мотивы, место и даже, при хорошей зрительной памяти преступника, воспроизвести сам процесс преступления, но… даже институт пользовался стерегущей системой в исключительных случаях, с соблюдением всех предосторожностей об утечке информации. Поэтому окончательный монтаж системы, в том числе и подключение специальных датчиков, которые на схеме значились как микрофоны, Тронхейм завершил уже после ухода техника. Переодевшись, Эрих направился в бар. Фильм уже начался, и в баре было совсем пустынно. Выцедив кружку пива, Тронхейм побрел в свой номер. Сняв с транспортера ужин, он уже собирался основательно подкрепиться, но вдруг вспомнил совет Рея О’Брайена. Эрих включил анализаторы и тщательно исследовал каждый кусочек мяса, жареного картофеля и огурца. Продукты не имели и следа каких-либо наркотиков или других сильнодействующих веществ. Он успокоился, но мысль о каком-то воздействии извне не оставляла его. Поел без всякого аппетита. Посмотрев вечернюю программу по телевидению, Тронхейм настроил стерегущую систему и улегся спать. Изображение то становилось призрачным, как сквозь кисею, то проступало отчетливо, будто отснятое киноаппаратом, и тогда можно было разобрать и лица прохожих, и марки проплывающих бесшумно автомашин, и даже рекламные вывески на зданиях. Идущий человек остановился. Ближайшая машина круто свернула на него. Человек отпрыгнул в сторону и скрылся за круглой афишной тумбой, но машина изогнулась, словно каучуковая, и юркнула следом. Взгляд человека упал на пожарную лестницу, и он судорожно принялся карабкаться по ней. Машина фыркнула, как кошка, и, прыгнув на отвесную стену, поползла за ним. Задыхаясь, человек полз все выше и выше, как вдруг из окна высунулась огромная черная рука и схватила его за рубашку… Он сорвался с лестницы и полетел в бездонную пропасть… Раздался сдавленный глухой вскрик. Изображение исчезло. — Ну, как? Кэлкатт покрутил головой. — Послушайте, док. Вы меня не дурачите? Что-то я не слыхал о цветных снах. — Сам не подозревал у себя таких способностей, а вот видишь… Обычно цветные сны видят люди с очень возбужденной психикой. — Ну, а крик? — Кричал я. Во сне. Синхронная запись по звуковому каналу. А вы, Кэтти, тоже спите без сновидений? — Почему же? У меня бывают почти каждую ночь, только не такие, — девушка зябко повела плечами. — От таких можно умереть со страху. — Как видите, я живой. — Так то вы, — Кэтти поднялась. — Пойдем, Джон. Мистеру Тронхейму, наверное, надо работать. — Сидите, сейчас приготовлю кофе. Но гости поспешили уйти, оставив Тронхейма наедине со своими невеселыми мыслями. Стерегущая система превосходно записывала его ночные кошмары, но надежда на то, что она запишет и постороннее вмешательство извне, не оправдалась. Как психолог, он знал, что наиболее сильное влияние на нервную систему может оказать гипноз, особенно ночью. Монтируя стерегущую систему, Эрих рассчитывал уловить именно этот вид воздействия, так как казалось, что по ночам кто-то непрерывно шепчет ему на ухо. И ничего подозрительного! Наконец, комбинация силовых полей — магнитного и электромагнитного — влияли в такой незначительной степени, что практически ими можно пренебречь. И все-таки интуитивно Тронхейм чувствовал, что его ночные видения связаны не с особыми условиями станции… С утра Эрих занялся космобиологической обстановкой станции. Ему хотелось еще раз убедиться, что она не отличается от обстановки других станций на Луне. Набрав точки наблюдения внутри помещения, он облачился в скафандр и вышел в сопровождении проводника через выходной шлюз на поверхность. Его поразило буйное нагромождение скал и каменных глыб, создававших резкие грани света и тени. — Нравится? — спросил проводник, забавляясь его оцепенением. — Такая дьявольщина только на Копернике. В других местах, даже в кратере Эратосфен, такого не увидишь. Эрих отвел взгляд от окружающего пейзажа: пора начинать работу. Передвигаться оказалось гораздо труднее, чем он предполагал. Здесь не было и того слабого магнитного поля, умеряющего силу мышц, которое имелось на станции, и только фал, связывающий его с проводником, спасал от падения в трещины. От частой смены света и темноты в глазах мерцали красные, многократно повторенные очертания каменных нагромождений, но Тронхейм упрямо проводил измерения, пока не прошел по диагонали всю поверхность над станцией, спрятанной в глубоких недрах скал. Они вышли ко второму шлюзу и спустились вниз на лифте. Когда воздух в шлюзовой камере достиг кондиции, проводник быстро снял с себя шлем и вытер рукавом струящийся по лицу пот. — Ну и задали вы мне работенку, доктор. Сколько раз я думал, что вам каюк. Нет, смотрю живой, карабкается. Прибор-то хоть целый? Эрих осмотрел универсальный интегратор. Все датчики были в полном порядке и кроме небольших царапин на приборе ничего не обнаружил. — Просто чудо какое-то, — удивился проводник. — Везучий вы, доктор! Самые тщательные обследования космобиологических условий проводились и раньше. Тронхейм проверил все показатели снова. Никаких аномальных отклонений не оказалось. Эрих поднялся из-за стола. Все. Не осталось ни одной не проверенной версии. Даже Анри Фальк со своей гипотезой света и тени оказался неправ. После такой встряски, какую он получил на поверхности, Эрих почувствовал себя лучше, и психограмма, снятая сразу после возвращения, подтвердила это. Правда, есть еще версия Рея О’Брайена. А если действительно источник болезней биолог и директор станции — профессор Лумер? Не потому ли все трепещут при одном упоминании его имени? А настойчивые советы Элси уехать со станции, ее испуг? Нет, какая-то логика в этих рассуждениях есть! Может быть, таким способом профессор Лумер отделывается от неугодных ему сотрудников? И Элси знает это или догадывается? Эрих сжал виски. Последние дни головные боли усилились. Не помогали ни химические, ни физические средства. Тронхейм прошел в жилую комнату и сварил кофе. Две чашки крепчайшего напитка взбодрили его, и он снова обрел способность критически осмысливать ход своих рассуждений. Нет, Элси ничего не знает. Скорее, она сама жертва воздействия, хотя, возможно, иного плана. И садовник тоже. Эрих положил на стол психограммы мисс Лумер, Лемберга, Кэлкатта, Келвина и свою. Три первых различались незначительно, по отдельным деталям и интенсивности. У Кэлкатта срезанность пиков наименее выражена и воздействие могло сказаться даже благоприятно, умерив его темпераментность. Хуже обстояло дело с садовником и особенно с Элси, но у них в большей ли, в меньшей ли степени блокировано по два-три нервных центра, тогда как у Келвина и самого Эриха — семь, восемь! Значит, прогрессирование болезни зависит и от степени торможения нормальной деятельности нервных центров, и от количества блокируемых центров. Но возможен ли такой узкий спектр избирательности воздействия при применении химических веществ? На это можно ответить определенно — нет. Те же наркотические средства воздействуют на все центры нервной системы. Из всех косвенных методов воздействия на психику избирательностью обладает только гипноз, но если это так, почему гипнотическое воздействие Лумера не улавливает стерегущая система? Эрих вздохнул. Нет, так можно забраться в дебри подозрений, не имея никаких улик, тем более, что никто из больных не жаловался на плохое отношение со стороны директора станции. И вдруг его поразила простая мысль: он стирает память! Ведь Келвин боялся! Астронома бросало в дрожь при одном упоминании имени Лумера! И садовник сразу же после визита Тронхейма к профессору стал жаловаться на провалы памяти! Так, допустим такую версию: каким-то неизвестным науке способом Лумер расправляется со своими противниками или просто неугодными лицами, лишая их рассудка, а чтобы не вздумали жаловаться, стирает их память. С нужными людьми он поступает по-другому. Просто подавляет волю и память. Если это не дикий бред, то такая версия легко объясняет все случаи. Тронхейм поднялся и взволнованно заходил по комнате, анализируя свои отношения с Лумером. С самого начала они складывались неудачно. У профессора были причины невзлюбить его, начиная со «старикана», не говоря уже о том, что он мог почувствовать в Эрихе серьезного противника. Директор был корректен, вежлив, но старательно избегал с ним общения. Только один раз он сорвался, когда Тронхейм обследовал садовника в оранжерее, но это как раз легко объяснимо: оранжерея любимое детище профессора, а какой научный работник будет показывать свою кухню прежде, чем опубликует результаты исследований и закрепит таким образом свой приоритет! С какого же момента началось Это? Наверное, с разговора о Келвине и садовнике. Эрих полистал записи. Все сходилось: первая ночь с неприятными снами, потом внезапная потеря памяти садовником и дальше хуже с каждым днем. Эрих тряхнул головой, стараясь дать своим мыслям иное направление. Второй день не показывалась Элси. Не отвечала она и на вызовы. Правда, у нее сейчас работы по горло: Джеймс Келвин так и не дождался приезда планетохода. Буйное помешательство. Все получилось так, как и предполагал Тронхейм. Впрочем, и сам он не далек от этого. Хотя его последняя психограмма не зафиксировала угрожающие отклонений, но болезнь прогрессирует, и кто знает, сколько он может продержаться… Эрих усмехнулся, вспомнив о жетоне, который давал ему право неограниченной власти на станции. Что он сможет сделать без доказательств? Надо держаться! Держаться любой ценой, пока не удастся получить твердые улики преступления. Тронхейм остановился посреди комнаты. Стоп! Следует переключиться. Нервы явно шалят, если он начал думать о мифических действиях профессора, как о преступлении. А вдруг это один из симптомов болезни? Ведь Келвин тоже неприязненно отзывался о директоре, потом вообще понес ахинею! Получить хотя бы крошечную зацепку, узнать хотя бы незначащую деталь или услышать хотя бы намек от самого Лумера… — Хм! — Тронхейм загадочно улыбнулся новой, пришедшей ему мысли и сказал вслух: — А почему бы и нет! Он включил и настроил стерегущую систему, заглянул в картотеку и, сняв параметры, сделал подстройку. После этого он сел в кресло к видеофону. Набрав номер кабинета директора станции, он принял деловой, озабоченный вид. Но экран видеофона был темен и пуст. Эрих вызвал центральный пост. — Кэтти, детка, соедини меня с профессором. На мои сигналы — никакого ответа. — Видите ли, мистер Тронхейм, директор просил его не беспокоить. Завтра он уезжает, и ему надо привести в порядок отчет. — Как уезжает? Он же должен пройти профилактический осмотр! — Не в моих силах нарушить приказ директора станции. — Ах, черт возьми… Эрих был раздосадован, что его план рухнул. Он прикидывал последствия отъезда профессора. Что это? Передышка в бою или Лумер хочет иметь алиби, если психобионик скоропостижно отправится в больницу? — Мистер Тронхейм, вы еще что-нибудь хотели узнать? Эрих поднял голову. Он забыл выключить видеофон. — Нет, Кэтти. Хотя, если не секрет, профессор едет в Луна-город? — Да, конечно. — Каким способом? — Рейсовой машиной, мистер Тронхейм. — А разве она пришла? Кэтти сдержанно улыбнулась его удивлению. — Об этом, наверное, не знаете только вы. Мы давно изучили расписание. Вам прислать? — Не нужно, Кэтти. У меня где-то было. А кто приехал? — Никого. Оборудование, почта. — Я имею в виду водителя. — Рей О’Брайен. — Рей? — Эрих подпрыгнул в кресле. — Вот олух! Как же я об этом забыл? — Вы ждете писем? Вам нет. — Спасибо, девочка! Я побежал. Рей обещал подвезти кое-что из оборудования. Тронхейм выключил видеофон и чуть не бегом отправился в гараж. Махина рейсового планетохода высилась, как скала, среди легких приземистых экспедиционных машин ближнего радиуса. Нигде ни души. Видимо, никто сегодня не выезжал, и техники, закончив осмотр рейсовой машины, разбрелись по своим номерам. Стоя среди безмолвных механизмов, Эрих пытался сообразить, куда миг задеваться О’Брайен. — Здорово, док! Вы еще не свихнулись? Тронхейм обернулся. Ну, конечно, Рей выглядывал из люка своего планетохода. — Начинаю. А что? — Вы серьезно? — О’Брайен выпрыгнул из люка и, подойдя, обеспокоенно оглядел Эриха с ног до головы. — Вы шутите, доктор? — Увы, — психобиофизик грустно усмехнулся. — Первые симптомы налицо. Поэтому я и хотел поговорить с тобой. — Слушаю, док. — Мне кажется, я мог бы разобраться в чем дело, но не успею. Ты говорил, что всегда возишь запас провизии. — Есть, док. Понимаю. — Я тебе заплачу. — Что вы, я не наживаюсь на беде. Нас обеспечивают бесплатно. Дня на три оставлю себе, остальное могу выгрузить. Неделю продержитесь. — Спасибо, Рей! Я только на тебя и надеялся. — Я сразу понял, док, что у вас будут неприятности. Мне никто не верит. Ешьте только фрукты. Все остальное ненадежно. — Боюсь, Рей, что ты в чем-то действительно прав. Во всяком случае следует попробовать. Вечером Эрих перетаскал продукты в жилую комнату номера. Рей рассчитывал на свой аппетит. Потребности Тронхейма не шли в сравнение с ним, и психобиофизик при необходимости мог продержаться до завершения своих исследований. Настроение его улучшилось настолько, что он позволил себе плотный ужин: полбанки тушенки с сухими хлебцами и пару свежих огурцов из запасов Лумера, которые предварительно осмотрел с помощью лупы. Ночью Эриху снился Иеллоустон, где он побывал однажды. Во сне он бродил по национальному парку и рядом с ним была его Лерлин. Тронхейм ощущал мягкость травы, вдыхал запах секвойи, слышал горячее бульканье гейзера и чувствовал прохладу руки Лерлин. Он проснулся и включил ночник. Его комната казалась нереальной в полумраке по сравнению с необычайно отчетливым, с полной гаммой ощущений, сном. Эрих поднялся и зажег верхний свет. Тоска по Земле становилась невыносимой. От нее один шаг до ностальгии… Похоже, что дело все-таки не в еде. Тронхейм достал записи и снова внимательно просмотрел свой рацион за последние две недели. Никакой закономерности не улавливалось. Закрепив датчики, снял с себя свежую психограмму. Да, тревожные симптомы усилились, блокада нервных центров расширялась. А если все-таки еда? Надо решительно исключить из рациона все, даже фрукты и овощи, иначе чистоты опыта не добьешься. Он прилег несколько успокоенный, но снова ему отчетливо грезились зеленые поляны, синее небо и пестрое платье невесты… Утром Тронхейм доел тушенку, а заказанный завтрак снял с транспортера, записал рацион, в котором были два сочных красных помидора, и выбросил в мусоропровод. После бредовой ночи его шатало, но Эрих пошел в служебные комнаты. Работа не клеилась. Он просмотрел свои сны еще раз, удивляясь невероятной четкости изображения. Как и прежде, никаких посторонних звуков не записалось. Эрих достал несколько таблеток от головной боли и запил их холодным черным кофе. Какая-то назойливая мысль мешала сосредоточиться, но он никак не мог ее уловить. Настроив стерегущую систему на восприятие бодрствующего состояния, Тронхейм расслабился, надеясь потом уловить проскальзывающую мысль по записи. Взгляд упал на карточку Лумера, которую он забыл убрать со вчерашнего дня. Повинуясь непроизвольно возникшему желанию, он машинально перестроил систему по его индексам. Неожиданно мигнула индикаторная лампочка. Психобиофизик затрепетал, как охотник, заметивший редкую дичь и повернул верньер подстройки. Зашелестели створки дверей. В комнату вошел профессор Лумер. Взгляд его скользнул по новой аппаратуре и остановился на Тронхейме. Эрих поежился, почувствовав себя на секунду подопытным животным, состояние которого профессор зашел проверить перед отъездом. — Вы неважно выглядите. Плохо спали? — Да, пошаливают нервы. — Вам следует уехать с нами. Я могу задержаться на полчаса. Соберите основные материалы, а аппаратуру вам доставят после. — Я еще не закончил работу. — У вас есть вполне благопристойный предлог. Надо кому-то сопровождать Келвина. — С этим справится Элси. Тем более у нее опыт. — Она, к сожалению, занята. — Благодарю за предложение. Я все-таки постараюсь закончить работу, — он нарочито подчеркнул слово постараюсь, — но Лумер никак не прореагировал на вызов. — Ну, как знаете, — пожевал губами профессор. — Не могу настаивать. Что-нибудь передать вашему шефу? — Нет, ничего. Разве что, — Эрих прямо посмотрел в глаза Лумеру, — у меня есть твердая уверенность: причина болезни не имеет ничего общего с условиями жизни на станции. Но и на такой прямой выпад Лумер не прореагировал. Он обещал передать сообщение дословно и ушел спокойной неторопливой походкой. Мигнула и погасла лампочка индикатора. Эрих устало поднялся и заблокировал двери. С трудом преодолев желание немедленно прослушать невысказанные мысли профессора, он немного послонялся по номеру и решил в ожидании отъезда Лумера выспаться. Сон принес некоторое облегчение. Хотелось есть. Тронхейм открыл банку колбасы и съел ее всю без остатка. Выпив горячего кофе, он снова обрел способность мыслить логически. Удобно устроившись в кресле, Эрих пустил запись. «…Военное ведомство ухватится обеими руками. Воспитанный лояльный солдат — мечта любой армии. Нет, пожалуй, лучше Фатерлянду… Его номер… Ну-ка, как наш кролик…» В динамике послышалось шуршание дверных створок. Тронхейм отключил воспроизведение записи посторонних шумов звуковыми каналами, и в тишине отчетливо послышались хрипловатые металлические слова — модулированной стерегущей системой перевод воспринятых биотоков: «Ого, что-то новое. Надо будет посмотреть, когда он… ВЫ НЕВАЖНО ВЫГЛЯДИТЕ. ПЛОХО СПАЛИ?» Эрих вздрогнул от неожиданности, но быстро сообразил, в чем дело, и улыбнулся. Конечно, человек думает и произносит одновременно. «Ага, я боялся, что ты посильней… Может, спровадить? Так надежнее… ВАМ СЛЕДУЕТ УЕХАТЬ С НАМИ. Я МОГУ ЗАДЕРЖАТЬСЯ НА ПОЛЧАСА. За полчаса такую махину не демонтируешь… СОБЕРИТЕ ОСНОВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ, А АППАРАТУРУ ВАМ ДОСТАВЯТ ПОСЛЕ, когда мы разберемся, чем она грозит…» Запись прерывалась небольшими паузами, вызванными, очевидно, ответами Эриха. Психобиофизика несколько смущало это обстоятельство. Он, как и многие другие исследователи, считал, что мышление — процесс непрерывный. Чтобы проверить, так ли это, Эрих включил синхронную запись по звуковому каналу. «Я еще не закончил работу», - услышал он свой ответ. Пауза точно соответствовала по времени произнесенной фразе. Психобиофизик решил, что пауза в мышлении связана с переключением внимания на содержание ответной фразы, особенно если требуется расшифровать ее подтекст. «Смотри ты… Топорщится еще… У ВАС ЕСТЬ ВПОЛНЕ БЛАГОВИДНЫЙ ПРЕДЛОГ. НАДО КОМУ-ТО СОПРОВОЖДАТЬ КЕЛВИНА. Кажется, наговорил лишнего… Не стоило настораживать…» Эрих снова выключил звуковую запись, так как произнесенные Лумером слова и модулированные, несколько смешанные по фразе, накладывались друг на друга. «Ну да… Оставь тебя здесь без присмотра… ОНА, К СОЖАЛЕНИЮ, ЗАНЯТА. (Пауза). Вряд ли успеешь, любитель огурцов… Забавно, надо же так… НУ, КАК ЗНАЕТЕ, НЕ МОГУ НАСТАИВАТЬ. Хороший ход… Чтобы не подумал… ЧТО-НИБУДЬ ПЕРЕДАТЬ ВАШЕМУ ШЕФУ? (Пауза). Неужели подозревает? Не он первый… Интересно, до возвращения продержится?… ХОРОШО, Я ПЕРЕДАМ ДОСЛОВНО. Ну что же, здесь все в порядке. Скажу Корренсу, чтобы не торопился отзывать… Интересно, что он… Нет, чепуха… Элси…» Эриха трясло, как от сильного озноба. Значит, он все-таки точно угадал, что Лумер зашел взглянуть на него, чтобы определить степень расшатанности нервной системы. Насколько должен быть уверен он в своей безнаказанности, если специалиста-психолога, прибывшего выяснить причину психических заболеваний, делает объектом своих экспериментов, превращая его в подопытного кролика! Но как он достигает результатов? Какими средствами? Ясно, что это не наркотики и не гипноз… Что-то абсолютно новое. Эрих сдавил ладонями виски. Выпить бы чего-нибудь! Как не догадался спросить у Рея. Течение мыслей прервал зуммер. Тронхейм встал и пошел открывать двери. У входа стояла раскрасневшаяся Элси. — Коньячку хочешь? — Как воздуха! Она слегка качнулась и переступила порог. Тронхейм поспешно закрыл за ней дверь. — Ты уже хватила? — Милый! Не волнуйся, все будет хорошо. Ох, как хорошо! Пей! Она протянула бутылку. Эрих налил кофейную чашку и выпил. Отдышавшись, налил еще. — Пойдем в мою комнату. Надо хоть чем-нибудь закусить. Они прошли в спальню, где не было никакого оборудования, не считая датчиков и микрофонов стерегущей системы. Тронхейм распечатал банку бобов со свининой, подогрел их в калорифере, открыл компот. — Ну вот, теперь можно беседовать с бутылкой на брудершафт! — сказал он смеясь. Элси пренебрежительно хмыкнула и плеснула себе в чашку коньяку. Они выпили. Напряжение спадало, что-то начало оттаивать в изнуренной психике Тронхейма. Элен тыкала вилкой в банку с компотом, пытаясь пронзить плавающий абрикос, и беспричинно смеялась. Глядя на нее, засмеялся и Эрих. Он взял ее непослушную руку, и с его помощью упрямый фрукт был извлечен. Чем меньше оставалось в бутылке, тем больше возрастало их неуправляемое веселье. Утром Тронхейм обнаружил в своей кровати спящую рядом Элси. Он не помнил, что было ночью, просто ему было необыкновенно спокойно от ее присутствия. Переполненный новым для него чувством, он благодарно прижался губами к ее мягкому плечу. Элси пошевелилась и открыла глаза. — Мы еще спим? — Если это сон, то прекраснее его я не видел с тех самых пор, как у меня появились сновидения. Элси счастливо засмеялась. — Эрих, я тебя не узнаю. Всегда такой серьезный, и вдруг комплименты. — Какие к черту комплименты! Я сегодня снова чувствую себя человеком. Не знаю, правда, кто в этом больше повинен: ты или коньяк? — Если, допустим, я, то как же твоя невеста? — Не удержалась от шпильки Элси. Тронхейм поморщился. — Слушай, ты же умная. В нашем дурацком положении такая разрядка жизненно необходима. Как мне, так и тебе. Или только я так думаю? — Нет, — вздохнула Элси и погладила его по волосам. — Ты правильно думаешь, психолог. Мне тоже нужна хорошая встряска. После таких приключений я, как ни странно, прихожу в себя и могу вести вполне порядочный образ жизни. Весь день Эрих пребывал в хорошем расположении духа, несмотря на некоторую слабость и головную боль. Вечером, просмотрев одну из телевизионных программ с Земли, он расстелил постель и принял ванну. Перед сном Тронхейм внимательно проштудировал свой рацион питания с начала приезда и еще раз прослушал последнюю запись стерегущей системы. Анализируя каждую недосказанную фразу, он пытался вникнуть в их сокровенный смысл и определить, в чем кроется угроза. Не сомневаясь теперь, что система воздействия на организм работает и в отсутствие Лумера, Тронхейм интуитивно угадывал какую-то связь с рационом питания, но никакой ассоциации, никакой догадки о методе воздействия скрытые мысли профессора не вызывали. За этим занятием и застала его Элси. — Ты предусмотрителен, как все немцы, — сказала она, увидев расстеленную постель. Эрих смешался и покраснел. — Клянусь, даже не думал, что ты придешь! — А… — махнула она рукой. — Воспользуемся предоставленной свободой. На столе появились две бутылки. — Не много ли? — с сомнением взглянул на них Тронхейм. — Сегодня увеличенная доза, завтра половинная, и курс лечения будет завершен. Лекарство горькое, мистер, но дает положительные результаты. — Хм. Тогда надо делать по науке, — улыбнулся Эрих. — Перед приемом лекарства прошу в лабораторию. Снимем с больных психограммы. Элси поколебалась, но пошла вслед за ним. Настроив аппаратуру, Тронхейм неторопливо посматривал на выползающий график. На нем явно отмечались изменения: на сглаженных вершинах, словно свежие ростки, пробивались небольшие пики. — И давно ты заметила, что алкоголь снимает проявления болезни? — спросил он с любопытством. — Не помню. Просто после сопровождения больных на центральную базу всегда ощущаешь потребность напиться. А потом становится легче. — Да, в этом что-то есть. А ты не пробовала лечить таким способом свих пациентов? Элси покачала головой. — Ты не подумай, что мне жалко. Просто если бы узнал отец… В общем, не хотелось подвергать опасности свои запасы. Все-таки — сухой закон. И, потом, это действует временно. — А почему ты не уедешь отсюда? — Не хочется оставлять отца одного. — Да, все это достаточно сложно, — проговорил Эрих, думая о том, что директору станции, скорее всего, также известно антидействие спиртных напитков, и сухой закон введен им не случайно. Драки, о которых говорила тогда Элси, вряд ли были причиной, скорее предлогом, но высказывать свои предположения не стал. — Ну, так, может, приступим к лечению по рецепту многоуважаемой мисс Лумер? К середине ночи Элси с презрением отодвинула компот. — Коньяк надо пить по старинному способу, с кислым лимоном. В крайнем случае, сгодятся яблоки. — Сойдет, — пробурчал Эрих, дожевывая консервированный сыр. — Ну уж нет! Я все-таки здесь хозяйка, — Элси порылась в сумке и извлекла связку ключей. — Вот, пошли. — Куда? — В оранжерею. Выберем по собственному вкусу. — Элси! Ты сошла с ума! — трезвея, всполошился Тронхейм. — В таком виде? А если кто-нибудь встретится? — Не беспокойся, — она сунула ему в руки ключи. — Дрыхнут в своих норах, как суслики. А если и увидят, не пикнут. Отец не жалует доносчиков! Уговоры не помогли. Элси настойчиво тянула его в оранжерею, и Эрих сдался. Не очень твердо ступая по полу и посмеиваясь над собственной неловкостью, они прошли по пустынному коридору и оказались в тупике. Привычно набрав шифр, Элси шагнула в открывающиеся двери и чуть не упала, запнувшись на пороге. В просторной ухоженной оранжерее все было разделено на секции. Каждая секция, отделенная от других светопроницаемой перегородкой, жила своей, привычной только для нее, жизнью. В секции цитрусовых было жарко и влажно. Невысокие мандариновые деревья натруженно пригнули ветки, увешанные крупными, но зелеными плодами. Зелеными оказались и лимоны. С трудом отыскав полузрелый грейпфрут, они двинулись дальше. В одной секции яблони только цвели, в другой зеленела завязь, в третьей деревья стояли голые: у них едва начали набухать почки. Элси потерла рукой висок. — Забыла. Яблок уже нет. Давай прихватим помидор. — И свежих огурчиков, — высказал свое желание Тронхейм. Нагруженные помидорами они переходили из одной секции в другую, но в одних огуречные стебли имели по три-четыре настоящих листа и даже не пускали усы, в других стебли с пожухлыми бурыми плодами были собраны в кучи. — Подожди, — вспомнив, остановилась Элси. — Ведь у папки есть опытные гибридные формы. Мы осторожно сорвем несколько. Все равно у него их много. Они прошли в самый дальний конец оранжереи. Элси остановилась, у наглухо изолированной секции и потребовала ключи. Открыв дверь, они оказались в яблоневом саду. Здесь зрели отличные отборные плоды. — Ну вот. Это подходит. Яблоки пришлось рассовывать по карманам, так как руки Эриха были заняты помидорами. — Хватит, не увлекайся, — сказал он, прикинув, что Элси в своем усердии может сорвать больше, чем они в состоянии унести. — Надо оставить место под огурцы. — Трусишка ты, — по-своему поняла его мисс Лумер. — Стоишь у раскрытых дверей… Не бойся, сейчас я здесь хозяйка! — Ладно, хозяйка, — насмешливо протянул Эрих. — Нести сама будешь. Я нагружен под завязку. Нужную секцию нашли по соседству. Здесь было царство переплетенных стеблей с яркими желтыми цветами и гроздьями нежных пупырчатых огурцов. — За этими секциями папа ухаживает сам, — сказала Элси, осторожно снимая с плети огурцы. — Ну? — удивился Эрих и, пошатнувшись, ухватился за ручку двери. Раздался щелчок. Дверь захлопнулась. И стало чуть темнее, словно при закате солнца. Явственно послышался шепот: «…и прекрасна Земля, где пет подземных переходов, где воздух чист и прозрачен, а в сосновом бору напоен ароматом смол и хвои. Можно лечь на траву и слушать пение птиц. Можно дышать полной грудью, не боясь, что испортятся кондиционеры и ты будешь умирать медленной смертью от удушья. Сначала почувствуешь, как воздух станет тяжелым, потом будешь жадно хватать ртом остатки кислорода, рвать одежду и медленно терять сознание…» — Что за чушь! — засмеялся Эрих. — Говорящие огурцы! Его смех как будто разбудил Элси. Она рванула платье на груди. — Спасите! Я задыхаюсь! — закричала она диким голосом и упала на колени. Сорванные огурцы выскользнули из рук и покатились под стеллажи. Тронхейм судорожно нажал на ручку и распахнул двери. Схватив Элси под мышки, он выволок ее в коридор. Чувствуя себя как нашкодивший мальчишка, Эрих быстро собрал раскатившиеся огурцы и оглянулся: несмотря на опьянение, он понимал, что посещение опытных секций, святая святых мистера Лумера, может ему дорого обойтись. Все оставалось в прежнем порядке, не выдавая их кратковременного набега. И тут его поразила мертвая тишина. Он захлопнул дверь. В секции снова потемнело, и раздался тот же приглушенный гипнотический шепот… На этот раз монотонные слова о смерти, ужасе одиночества в замкнутом пространстве станции вызвали совсем иную реакцию. Его охватила жуть, и он поспешно выскочил из секции. Элси постепенно оправлялась от психического шока. Он помог ей подняться. У нее было состояние человека, перенесшего огромное физическое напряжение: сбивчивое нервное дыхание, разгоряченное тело с выступившими капельками пота и красное, пылающее лицо… — Что со мной случилось? — глухо спросила она, отдышавшись. — Не знаю, — хмуро произнес Эрих. — Какой-то шепот, а потом… — Шепот? Ах, шепот… Тот самый шепот по ночам, — она содрогнулась. — Пойдем отсюда, мне страшно. Так никого и не встретив по дороге, они вернулись в номер. Словно сговорившись, одновременно протянули руки к коньяку. Элси криво усмехнулась. — Ну вот, даже одинаковые желания у нас возникают одновременно. — Хороший ты парень, Элси, — сказал Тронхейм, разливая коньяк, — но мне кажется, твоей нервной системы не хватит надолго при таком образе жизни. Какой-то старческий шепот вызвал у тебя шок, а что будет дальше? — Эрих, не шути, пожалуйста. Этот старческий, как ты говоришь, шепот-голос отца. Не знаю, какие он там проводят эксперименты, но мне почему-то стало плохо… Давай выпьем, и не будем больше об этом. — Пожалуй, — согласился Тронхейм. — Так ты говоришь, это голос твоего отца? — Мы, кажется, договорились… — Да, да. Но все так странно… Утром Эрих еле поднялся. Головную боль не сняли ни процедуры, ни таблетки, ни горячий кофе. Овощи и фрукты остались нетронутыми: слишком сильное впечатление произвели ночные события. Тронхейм расхаживал по комнате, стараясь сосредоточиться и осмыслить вчерашние факты. Наконец из клубка событий и наблюдений потянулась тонкая ниточка. При всем многообразии свежих овощей в его рационе были одни огурцы. Можно, конечно, допустить, что директор любезно учел его просьбу, но ведь вчера он убедился, что в основной теплице цикл их плодоношения кончился. Значит, они попадали к нему из той, опытной секции. Не слишком ли велика любезность при таких натянутых отношениях! Значит, умысел! Говорящие огурцы! Скажи кому-то, сочтут сумасшедшим. Но возможен ли этот бред в принципе? Прежде всего надо уточнить причастность Лумера. Эрих подошел к видеофону и набрал шифр кухни. На экране возник пожилой полноватый мужчина с усталыми припухшими глазами. — Вам индивидуальный заказ, мистер Тронхейм? — Простите, нет, — улыбнулся Эрих, узнав одного из своих пациентов. — Мне хотелось бы узнать, как составляется рацион питания сотрудников станции. — Это целая наука, мистер Тронхейм, но в практике подбираем тридцать-сорок блюд на месяц. Последовательность их рассчитывает кибермашина. Она же ведает потом распределением по номерам готовой продукции. — Значит, повторяемость блюд, насколько я понял, контролируется киберавтоматом? Значит, и овощи тоже… — О нет! С овощами несколько сложнее. Те из них, которые не употребляются в сыром виде: картофель, свекла и прочие, поступают на кухню, остальные, в том числе и фрукты, распределяются непосредственно с оранжереи. — Значит, прямо с грядки к столу потребителя, — пошутил Эрих. — Зачем же, там есть накопители, в которых соблюдаются оптимальные условия хранения. — И простите, последний вопрос. Распределением овощей и фруктов тоже ведает ваш кухонный кибер? — Нет, в оранжерее есть свой. Он рассчитывает и программу работ: поливки, подкормки. Если требуется, в программу вносит свои коррективы профессор Лумер. — Очень признателен вам за разъяснения. Выключив видеофон, Тронхейм прикрыл рукой глаза. Раньше свечение экрана не вызывало такого раздражения. Ослабление нервной системы налицо. И причастность Лумера подтверждается. Психобиофизик чувствовал, что не хватает главного в этих предположениях — реальной научной основы. Предъявлять обвинения Лумеру на основе такой фантастической гипотезы, как говорящие огурцы, — несерьезно. А что делать? Как проверить? Никакой плодотворной мысли не появлялось. Разговор о рационе напомнил ему о том, что наступило время подкрепиться. Эрих прошел в жилую комнату. На столе все еще лежали горкой вчерашние овощи и фрукты. Неужели именно в них заключен гипнотический яд, который не улавливается никакими анализами? Почему бы и нет? Ведь Лумер занимался подобными проблемами и до прибытия на Луну. Если допустить, что клетки растений усваивают информацию, а такая возможность не лишена смысла: ведь и клетки нашего головного мозга организованы подобным же образом, то… Тогда все разрозненные сведения и необъяснимые факты соединяются в единую цепь. Да, Лумер автор нашумевших в свое время открытий о воздействии звуковых волн на жизнедеятельность растений, но он и талантливый селекционер! Следовательно, он мог в значительной степени улучшить восприимчивость растений к звуковым колебаниям и даже воспитать у них способность к их аккумуляции. Нет, такой вариант не лишен логики. Труднее с доказательствами. Многочисленные психические заболевания на станции? Слишком щекотливый вопрос и потому будет выглядеть неубедительно. Можно, провести эксперимент в присутствии компетентной комиссии, но прежде эту комиссию надо заинтересовать, убедить. Для этого нужны я противоположные факты. Стоп! А яблоки! Те самые, которые регулярно отправляла с Луны на Землю мисс Лумер своему кузену, и у того прорезались математические способности! А садовник! Еще один пример положительного воздействия, причем под руками. Тронхейм забыл о головной боли. Ага! Яблоки оказывают стимулирующее действие на аналитические способности! Эрих схватил со стола самое крупное и надкусил. То самое, с шафранным привкусом! Он съел несколько штук, прибрал комнату и заказал обед. Впервые с легким сердцем похлебал горячего супу, уничтожил сочную отбивную и только пару свежих огурцов сунул в пластиковый пакет, вместе с сорванными вчера в опытной секции, и убрал в термостат. Они могли пригодиться для эксперимента перед комиссией, если Лумеру удастся уничтожить урожай в опытной секции до приезда комиссии. Вздремнув после обеда, Тронхейм снова был полон сил и энергии. Согнав душем остатки сонливости, он вызвал Элси. — Как ты себя чувствуешь, — спросил он, вглядываясь в ее изображение на экране. — Болит голова и вообще все отвратительно… — Зайди, у меня есть патентованное лекарство от головной боли. — Серьезно? И помогает? — Вполне. Можешь судить по мне. — И ты до сих пор не предложил? — Я даже не догадывался, что оно у меня есть. — О, господи, что ты за человек! Ну, я сейчас. В ожидании Элси Тронхейм снял с себя психограмму. График оказался вполне удовлетворительным, и психобиофизик даже потер руки от удовольствия. Похоже, что он прав, но главное — факты и факты. Эрих вызвал наугад нескольких пациентов и попросил прийти на прием. Потом договорился с Лембергом и Кэлкаттом о встрече после работы. Теперь надо было продумать возникшую идею в деталях, но в это время распахнулись двери и вошла Элси. — Болит? — сочувственно оглядев ее, спросил Эрих. — Ужасно. Раскалывается. — Ничего, сейчас подлечим. Тронхейм ушел в жилую комнату и принес пару яблок. — Ешь яблоки, Элси. Это полезно для твоего организма. — Дай сначала таблетки, — простонала она. — Да я и не люблю их. — Придется полюбить. Яблоки и есть твое лекарство. Мисс Лумер вспыхнула и поднялась с кресла. — Ты позвал меня поиздеваться? — Ну, ну, Элси, — Тронхейм ласково усадил ее обратно. — Я слишком хорошо сознаю твое состояние, чтобы допустить глупую шутку. Поверь мне, после этих двух яблок тебе станет намного легче. Конечно, не сразу. Через час, два… — Не понимаю. — Все очень просто. Яд и противоядие. Как в старинной сказке про маленького Мука. Что ты обычно ешь из овощей? Огурцы? — Нет, я люблю помидоры. — Да, прости. Конечно, не огурцы. Он не мог тебя кормить огурцами. Ты и сегодня ела помидоры? — Допустим, но в чем дело? Ты говоришь загадками. — Помидоры, которые ты ешь, подавляют твою волю и память. Мисс Лумер закрыла лицо руками. — Я ничего не понимаю. Ты меня зачем-то пугаешь, — в ее голосе явственно послышались слезы. — Элси, успокойся, пожалуйста. Возможно, я неправ. Помидоры, начиненные гипнотическим ядом, к тебе, наверное, попадают нечасто. И съешь эти превосходные, великолепнейшие яблоки, которые так обожает твой кузен Альфред. Я правильно назвал его имя? Она вздохнула, вытерла глаза платком и принялась за яблоки. — А теперь, дорогая, — сказал он, когда с фруктами было покончено, — мы снимем психограмму. Не так ли? Осторожно, как на капризном ребенке, Эрих установил датчики и включил прибор. — Доктор, вы умеете читать эти закорючки? — спросил он, кладя перед ней только что полученный график. — Немного могу, но у меня очень болит голова. — Прости. Совсем забыл. Знаешь, пойди приляг не много. Может, тебе удастся вздремнуть, а потом мы поговорим. Устроив Элси на своей кровати, Тронхейм вернулся к своим записям, но поработать ему не удалось: зуммер возвестил о приходе первого пациента. — Проходите, мистер Парсон. Как вы себя чувствуете? — Представьте, неплохо, доктор. Даже превосходно, если хотите. — Вот и отлично. Не ощущаете ли недостатка в питании, скажем, в каких-нибудь особых, любимых блюдах? — Помилуйте, доктор. Здесь превосходно кормят! — Скажите, мистер Парсон, а вы не могли бы припомнить свой рацион за последнюю неделю? — Довольно трудно ответить… Каждый раз что-нибудь новое… К тому же всегда свежие овощи… — Свежие овощи? Какие именно? — А почему вас это удивляет? Разве вам не… — Нет, — пустился на маленькую хитрость Эрих. — Мне, по-видимому, не положено. — Возможно, возможно… — смутился Парсон. — Хотя, сами- понимаете, довольно странно… — Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил Тронхейм. — Разные. Редиска, лук зеленый, огурцы, помидоры… — Каждый день такое разнообразие? — Простите. Конечно, нет. Огурцы кончились две недели назад. Редиска еще раньше. Сейчас, в основном, помидоры. — Спасибо, понятно. Эрих задал несколько вопросов о работе и режиме суток, о сновидениях. Выяснив, что психика мистера Парсона не имеет отклонений, он отпустил его. После опроса намеченных пациентов Тронхейм убедился, что привилегией на огурцы пользовался он один. В конце дня в номер заглянул Джонни. — Вы вызывали меня, док? — Да, дружище. У меня к тебе маленькая просьба. Посмотри этот хлам в ящиках и, если можно, собери из этих блоков портативный магнитофон. Кэлкатт порылся в ящике. — Я взял, что нужно. Через пару часов будет готово. Только я лучше буду работать в своем номере. — Как хочешь, Джонни. Только чтобы сегодня он был готов. — Сделаю, мистер Тронхейм. Кэлкатт ушел. Эрих встал, потянулся. Сегодня он был удовлетворен прошедшим днем. Отступили ночные кошмары. Появилась вполне естественная рабочая гипотеза, которая, в общем, граничила с истиной. Он решил взглянуть, как чувствует себя мисс Лумер. Элси сидела за столом и с аппетитом ужинала. На отдельной тарелке лежала пара огурцов. — Ты знаешь, я превосходно выспалась и так мне захотелось поесть, — она потянулась к огурцу. — Смотри, какие свеженькие… Эриха бросило в жар. Он прыгнул, как дикая пантера, и вырвал огурец у нее из рук в то самое мгновение, когда она поднесла его ко рту. — Ты с ума сошла! Это же говорящие! Они предназначались мне. — Послушай! — Вскочила из-за стола мисс Лумер. — Мне надоело! Что за бред ты несешь? — Как твоя голова? — не обращая внимания на ее горячность, ласково спросил Тронхейм. — Прошла… — недоуменно проговорила Элси, обескураженная его тоном. — Но ты мне объяснишь, наконец, толком? Без интригующих намеков? Все-таки я врач и… — Объясню, дорогая. Немного позже. Ты поужинала? Тогда пойдем. — Опять психограмму? — Да. И ты напрасно улыбаешься. У меня это единственный способ убеждения и, прежде всего, самого себя. — А может, плюнем на это? Я схожу за бутылочкой, и мы прекрасно проведем вечер. — Идея хорошая, тем более, что есть причина отпраздновать удачу. Я, кажется, набрел на причину психических заболеваний. — Ого! Мы настроены оптимистически! — Не веришь? Вполне понятно. Однако начнем. Сделав запись, он положил на стол две психограммы. — Итак, милый доктор, кто-то говорил мне, что разбирается в психограммах… Первая была снята четыре часа тому назад. Посмотри, как сглажены пики вот здесь… Видишь? И здесь… Что это означает? — Наверное, подавление некоторых нервных центров. — Не некоторых, Элси, а вполне определенных — памяти и воли. Теперь, как врач, скажи: какие заболевания могут вызвать такие отклонения? — Непосредственные, травмы этих участков мозга, злоупотребление алкоголем и наркотики. И, конечно, общие психические расстройства. — Хорошо. Как скоро можно их восстановить? — При правильном диагнозе в две-три недели. — Тогда посмотри вторую психограмму. Она снята сейчас, только что. — Не может быть! Значит, я абсолютно здорова! — Нет, не совсем. Пики, хотя и выражены достаточно четко, но сидят на срезанных трапециях. Ешь яблоки, Элси! — Очень странно, — задумалась Элси. — Если бы я не была свидетельницей, не поверила бы в такое быстрое излечение, да еще с помощью обыкновенных яблок. А может, все-таки сказался коньяк? — Нет, дорогая моя, у тебя сейчас состояние лучше, чем тогда, когда я тебя встретил в Луна-городе, но ведь и тогда мы пили коньяк, не так ли? — И чем ты все объясняешь? — Ты хорошо знаешь, какие эксперименты проводит твой отец? — Примерно знаю. Воздействие звуковых колебаний на растения. — И занимается селекцией сортов, наиболее восприимчивых к ним, — добавил Эрих. — Так? — Пусть так, — согласилась Элси. — А к каким последствиям может привести подобное воспитание растений? — Повысится урожайность, вкусовые качества… Не знаю, может быть, еще что-то… — Вот именно, что-то еще! А это всего-навсего усвоение растениями различной информации и концентрации ее в плодах. Это естественно. Растение все лучшее отдает плодам! — Ты считаешь, что отец мог вывести такие сорта, которые… — Элси запнулась, боясь высказать вслух мысль, показавшуюся ей слишком дикой. — Да, — жестко ответил Тронхейм. — Но это невозможно! — А твой кузен Альфред, неожиданно обнаруживший математические способности? Не правда ли, странная прихоть посылать яблоки с Луны на Землю? Вся соль в том, что на Земле таких нет. Своим излечением ты тоже обязана им! Элси задумалась. Тронхейм не мешал ей. У мисс Лумер было значительно больше материала для размышлений. Она лучше знала и обстановку на станции, и истории болезней, развивавшихся на ее глазах, и многое другое, что следовало пересмотреть теперь под другим углом зрения. Эрих понимал, что его единственный шанс убедить комиссию поставить эксперимент — ее поддержка, но пойдет ли она против отца? — Это ужасно, что ты говоришь, — прервала молчание Элси. — Но настолько же и фантастично, чтобы поверить. У дверей замигала лампочка и загудел зуммер. — Наверное, садовник, — прошептал Эрих. — Уйдешь в другую комнату? — Да, пожалуй, от лишних разговоров. Она тихо выскользнула за дверь. Тронхейм разблокировал вход. — Проходите, мистер Лемберг. Как вы себя чувствуете? — Благодарю. Преотлично! — Очень рад. А как насчет провалов памяти? — После того случая не было. Я вам, доктор, премного благодарен за процедуры. — Думаю, моя помощь была не главной, — усмехнулся Тронхейм. — Все зависит от пищи и здорового образа жизни. — Справедливо заметили, доктор! Возьмите меня. Питаюсь я умеренно, работаю среди растений, а они, как известно, выделяют кислород. Значит, я и чувствую себя лучше, чем другие. — А, простите за любопытство, какие овощи вы предпочитаете? — Фрукты, молодой человек, фрукты, а не овощи! Я предпочитаю яблочки, и не любой сорт, а шафранные. Я вот и вам принес. Побалуйтесь. Лемберг выложил пакет с шафранными яблоками. — Спасибо, — искренне обрадовался Эрих. Весьма кстати! Извините за назойливость, а вот тогда, когда у вас случилось… Вы не ели овощей? — Да, знаете, я съел пару помидоров. Наверное, мне прислали по ошибке. Мистеру Лумеру известно, что я не любитель овощей. — Вы точно помните? — Помилуйте, как же не запомнить! Я же говорю, произошла ошибка. Если мне потребуется, я выбираю сам. — Ну, а как ваша математика? — Как ни странно, доктор, вы и здесь правы. Я буду просить мистера Лумера, чтобы он отпустил меня на пенсию. Денег я заработал достаточно. Вернусь на Землю и займусь решением мю-алгоритмов. Знаете, очень интересные задачи! — Поздняя любовь самая сильная. А вы не пытались разобраться, откуда у вас возникло пристрастие к математике? Старик задумался, покрутил головой. — Не сочтите меня сумасшедшим, но я бы сказал, отчасти здесь виноваты опыты мистера Лумера. — Каким образом? — Понимаете, в секциях, где растут эти яблоки, у мистера Лумера установлены магнитофоны, которые передают вроде уроков математики. Очень толково объясняют. Это, знаете, вроде гипноза. Я ведь много лет работаю. Хочешь не хочешь-слушаешь. Наверное, повлияло. Правда, мистер Лумер всегда советует выключать их. В остальных секциях я так и делаю. Там другая программа. Иногда послушаешь, жутко становится. Там про Землю как начнет рассказывать, всю душу разбередит, хоть беги отсюда. Эрих слушал не перебивая. К торжеству примешивалось ощущение удачи. Рассказ садовника — просто клад. Если бы еще заручиться его помощью! — Значит, у вас во всех секциях магнитофоны? — Почему во всех? Только в опытных. Они у нас отдельно, особняком расположены. Мистер Лумер не любит, когда кто-нибудь там бывает. Так что, доктор, вы уж не выдавайте старика, не говорите никому про опыты. Эрих кивнул. Он не собирался без нужды подставлять садовника под удар, но чувствовал, что и союзника из него не получится. Лемберг попрощался и ушел. Эрих заблокировал дверь и выпустил Элси из убежища. Она выглядела расстроенной и задумчивой. — Ну что? — спросил Тронхейм. — Нравятся тебе представления вполне объективного и достаточно осведомленного человека? — Его слова ничего не доказывают, — тихо, но упрямо сказала Элен. — Ведь он воспринимает информацию непосредственно. — Просто он не догадывался, что получал информацию не только извне, но и изнутри. Сам факт, что во всех опытных секциях установлены магнитофоны, говорит о многом. — Ни о чем не говорит. Допустим, для опытов потребовались низкие частоты. Использованы лекции по математике, записанные специально по программе обучения во сне. Ну и что же? — Только то, что информация усваивается растениями и передается каким-то образом человеку, например, тому же Альфреду. — А если просто совпадение? — Хорошо бы. Но, к сожалению, у нас масса отрицательных примеров воздействия на психику. Те же говорящие огурцы! Им подготовлена такая программа, которая своей информационной нагрузкой травмирует и подавляет нервную систему. — Нет, немыслимо, бред какой-то. — Бред? Но ведь в каждой секции своя четко направленная программа и это легко проверить! — А если нет? — Тогда мне здесь больше делать нечего. Я немедленно отправляюсь восвояси… Элси заколебалась. С одной стороны, ей не хотелось больше в оранжерею, подспудно она сознавала правоту Тронхейма, с другой — она жаждала правды, хотя и боялась ее. — Хорошо, — неуверенно произнесла она. — Давай проверим. — Сейчас? — Нет, давай попозже, когда все утихнет. Джон Кэлкатт выполнил свое обещание. Магнитофон оказался достаточно миниатюрным, чтобы поместиться в кармане. Тронхейм проверил его возможности на различных расстояниях от источников звука. Запись получалась вполне удовлетворительной. — Зачем вам такой маг, доктор? — спросил Кэлкатт, любуясь делом своих рук. — Видишь ли, Джонни, у меня могут быть неприятности по службе, если я не буду предусмотрителен. Пожалуй, мне не избежать столкновения с директором станции, и лучше, если такой разговор будет записан. — Охота вам связываться, док? Эрих хитро сощурился. — Что поделаешь? Как говорили древние греки: «Платон мне друг, но истина — дороже!» А люди науки — все служители истины, хотя каждый понимает ее по-своему. Мисс Лумер уже ждала в его комнате. На столе появилась бутылка крепчайшего пуэрториканского рома. — Где ты пропадаешь? — спросила она, нервно поглаживая висок. Эрих пристально посмотрел ей в лицо. — Судя по твоему виду, тебе не доставляет удовольствия предстоящая прогулка. — Какое это имеет значение? — Боюсь, что имеет. Там надо быть в лучшей форме. Давай-ка съедим по паре яблок, посмотрим какую-нибудь отвлеченную программу по телевизору… Элси задумчиво оглядела выбранное яблоко, как будто мысленно пыталась проникнуть в его клетки, наполненные кроме приятного сока несвойственной им информацией. — Неужели это все-таки возможно? Они прошли по коридору и, минуя основные порядки оранжереи, остановились у первой секции. Эрих незаметно пустил карманный магнитофон, подготовленный к записи. Звякнули ключи, дверь распахнулась. Здесь мирно росли сотни помидор. Равномерно на стеллажах с питательной средой стояли этажами кусты. Зрелых плодов было немного. Элси облегченно вздохнула: тишина в секции была полной и глубокой. — Где же ваши магнитофоны, мистер фантазер? — спросила она насмешливо. — Пока дверь открыта, они выключены. Ты же видишь, здесь хорошая звукоизоляция, вход не блокируется автоматикой, а имеет английский замок. Прикрой дверь до щелчка. Вот посмотри. Эрих захлопнул дверь, и сразу стало слышно монотонное бормотание: «…Не упрямьтесь, это глупо. Есть высший смысл в подчинении воле старших. Она освобождает вас от мучительных раздумий и облегчает жизнь. Прислушайтесь к своему внутреннему голосу, к своему инстинкту. Не задумывайтесь о своих поступках: жизнь однообразна, стоит ли помнить, что было с вами вчера…» — Это твоя программа, Элси, — хмурясь, сказал Тронхейм и дотронулся до ее плеча. — Что? Что ты сказал? — встрепенулась она, стряхнув липкую паутину дремоты. — Прости, я, наверно, не выспалась. — Я говорю, пойдем, — Эрих раскрыл двери отсека. — Ты слишком чувствительна к этой программе. — Думаешь, гипноз? — Ты еще сомневаешься? Стоит тебе услышать этот голос, и ты впадаешь в транс. Пожалуй, лучше, если ты не будешь все это слушать. — Нет, я должна убедиться. Они переходили из одной секции в другую. Программы не отличались особым разнообразием. В девяти секциях росло только три вида плодов: помидоры, яблоки и огурцы. Каждый из видов растений, по-видимому, подвергался предварительному воспитанию последовательно в двух секциях, а в третьей закреплялись его наследственные качества. Наиболее тонко в психологическом отношении была составлена программа для огурцов. Бессмыслица, подчеркнутая тревожной игрой света, сменялась теплым лиризмом и задушевностью; тихий шепот — леденящими душу вскриками. Здесь явно чередовались звуковые записи из вестернов с записями классического наследия, которые, в свою очередь, переходили в гипнотический шепот. К концу осмотра Элси была совсем подавлена, и Тронхейму пришлось потратить немало усилий, прежде чем она заговорила. Потом они сидели в номере и понемногу тянули ром. — Нет, сегодня даже пить не хочется. — Элси отставила кофейную чашку. — Я пойду к себе, Эрих. Надо все осмыслить по-новому и что-то решить. Тронхейм не стал ее удерживать. Пить ему тоже не хотелось. Теперь, когда он убедился, что гипотеза стала явью, на него навалилась усталость пережитых здесь дней, да и посещение опытных секций не прошло бесследно, подспудно действовал гипноз программ, хотя и в меньшей степени, чем на мисс Лумер. Эрих разделся и завалился в постель. Оставался час до прибытия рейсового вездехода, а психобиофизик не мог прийти ни к какому решению. С одной стороны, открытие Лумера имело огромную ценность для человечества. С помощью биологического стимулирования можно вырастить целую плеяду гениев в науке, технике, искусстве… Все зависит от программы. Если такая бездарность, как Альфред Лумер, проявляет незаурядные способности, то что бы вышло из действительно одаренных юношей? Однако открытие профессора Лумера могло превратиться в скрытое оружие, которым уже пользовался, кстати, сам профессор, и в средство воспитания безропотной рабочей силы, и тупой, не признающей никаких моральных устоев, а потому безжалостной, но дисциплинированной армии. Это уже страшно. Эрих сжал голову руками. Что его удерживает от решительных действий? Доказательства. Реальные, весомые. Сам Тронхейм убедился, что все случаи расстройства психики на станции вызваны говорящими огурцами, но у него нет никаких доказательств, что Лумер применял свои страшные стимуляторы. Да, действовать надо незамедлительно: рассчитывать на молчание Элси не приходится, она слишком взволнована раскрывшейся тайной отца. Стоит Лумеру убрать магнитофоны из секций, и ни одна комиссия не придерется. Эрих будет посрамлен, как последний идиот. Использовать знак власти и арестовать профессора? Но удастся ли потом убедить комиссию в своей правоте? Если не удастся, такой рискованный шаг будет стоить карьеры! Так и не приняв определенного решения, Тронхейм отправился к шлюзовой камере. Грохот планетохода нарастал. Рей был верен себе. Точно по расписанию вездеход остановился в шлюзовой камере. Эрих нетерпеливо ждал, пока он пройдет мойку и сушку. Наконец открылись ворота, и вездеход вкатился в зал. Первым из люка появился профессор Лумер. Он несколько озадаченно посмотрел на ожидающего его психобиофизика. — Чем обязан такой честью? — Как видите, я вполне здоров, герр профессор, — по-немецки сказал ему Эрих, — и по этому поводу хотел бы иметь с вами беседу. — Что-нибудь серьезное? — спросил Лумер, не обращая внимания на иронию Тронхейма. — Вы сами понимаете, — Эрих интонацией подчеркнул слово «сами», - что без достаточно серьезных данных я бы к вам не обратился. — Хорошо, пойдемте. Дойдя до кабинета, профессор вытащил ключ, повернул его в замке и только после этого набрал разблокирующий код. — Ну-с, что вы собираетесь мне сообщить? — Прежде всего, что ваша система на мне не сработала, господин директор. — Я вас не понимаю. Говорите по существу. — Отлично понимаете. Поставка свихнувшихся на центральную базу — дело ваших рук, но Келвин ваша последняя жертва, даю вам слово. — Послушайте, мистер Тронхейм. Я не первый раз выслушиваю подобные обвинения, но чтобы их высказывали в такой оскорбительной форме… — Не ломайте комедию, Лумер. Артист вы превосходный, в этом я убедился, но вы же должны осознать, если я абсолютно здоров, значит ваша ставка проиграна! — Я начинаю сомневаться в вашем здравом смысле. — Вот как! — развеселился Эрих. — А это что по-вашему? Он вынул из кармана портативный магнитофон и включил. Впервые Тронхейм наблюдал, как изменяются на глазах черты лица. Лумер побледнел, подбородок непроизвольно отвис, глаза остекленели… Эта картина промелькнула, как кинокадры вестерна, и снова перед ним сидел невозмутимый директор станции, только слегка согретый румянцем. — Ваши записи ничего не доказывают. — Вы так думаете? Сопоставьте свои занятия в области воздействия звуковых волн на растения, программу говорящих огурцов и последствия их применения, наконец, следственный эксперимент, для которого у меня, вашими заботами, имеется приличный запас огурцов из опытной секции — доказательств окажется более, чем достаточно! — Сколько? Тронхейм незаметным движением включил микрофон на запись. — Вы хотите заплатить мне за молчание? Я вас правильно понял? — Сколько? — Я не располагаю сведениями о вашем капитале, мистер Лумер, но полагаю, три миллиона долларов будет достаточной компенсацией. — Вы с ума сошли! — Видите ли, я сторона пострадавшая. Ведь и меня вы хотели отправить с помощью ваших огурцов в сумасшедший дом, так что эта цена окончательная. — Но у меня нет таких средств. Я ученый, а не делец. — Не скромничайте, мистер Лумер. — Клянусь, на моем счету не наберется и полмиллиона. — Я подожду, — усмехнулся Тронхейм. — За свое открытие вы получите миллиарды. Если мы сговоримся в принципе… В этот момент двери неожиданно открылись, и в кабинет вошли двое. Превосходно развитый торс и порядочных размеров кулаки выдавали в них сотрудников внутренней службы. — Вам, действительно, придется подождать, мистер Тронхейм, но не здесь, а в изоляторе. Возьмите его. Он помешанный, — обратился директор к сотрудникам. Дюжие парни рванулись к Эриху, но он поспешно выхватил из кармана особый знак, и те остановились, будто натолкнулись на невидимое препятствие. — Ну, в чем дело? — повысил голос Лумер. — У него знак особых полномочий, господин директор. — Эрих поднялся с кресла… — Я отстраняю вас, мистер Лумер. До приезда специальной комиссии вы будете содержаться в изоляторе, на строгом режиме. Разговоры и переписка с кем-либо запрещены. Лумер судорожно рванул на себя ящик письменного стола, но прежде чем он успел выхватить пистолет, один из сотрудников схватил его за руку, другой за подбородок. Ощупав лацканы пиджака и убедившись, что там нет ампулы со смертельным ядом, сотрудники надели профессору наручники. — Прикажете надеть на него маску, чтобы не вызвать кривотолков? — Думаете, можно скрыть арест директора станции, — иронически хмыкнул Тронхейм. — Вы сообщите, что он внезапно заболел. Во всяком случае, следует попробовать. — Ну попробуйте. На профессора надели маску, поверх одежды накинули халат. — Помните! Полнейшая изоляция. За малейший контакт с кем-либо, даже с дочерью, будете нести ответ перед особой комиссией. Весь рацион питания должен проходить через мои руки. Ясно? — Так точно, сэр! — Уведите. Несколько минут Тронхейм сидел без движения, осознавая свершившееся. И он еще колебался, что делать с Лумером! Профессор с типичной психологией преступника. Такие не остановятся перед убийством. Пока Эрих терзался, что поступает подло, записывая на магнитофон признание Лумера, тот вызвал этих молодчиков, и только особый знак спас его от изолятора. Что было бы потом, нетрудно догадаться. Лумер любым способом, вплоть до насильственных инъекций наркотиков, довел бы его до безумия, и доказывай после свою правоту! Эрих встал и прошелся по кабинету. Теперь необходимо вызвать комиссию, но, конечно, нельзя использовать обычные каналы связи… Он вызвал гараж. На экране возникло лицо дежурного техника. — Скажите, рейсовый еще не отправился? — Нет, сэр. Заканчиваем профилактику. — Попросите О’Брайена. — Слушаюсь, сэр. Тронхейм, нетерпеливо постукивая пальцами, продолжал размышлять о своем положении. Конечно, изоляция Лумера позволит сохранить в неприкосновенности опытные секции оранжереи, но примет ли комиссия его сторону? Нужны более ощутимые, доказательства и искать их нужно здесь, в кабинете профессора. Должен же он регистрировать свои наблюдения! — Хелло, доктор, как ваши дела? — Рей О’Брайен встревоженно глядел на него с экрана. — Рей, дружище. Мне нужно отправить одну бумажку в Центр. Ты мог бы отвезти? — Я вожу почту, док, — обиделся О’Брайен. — Понимаешь, это личная записка. Мне хотелось, чтобы ты передал ее адресату из рук в руки. — Хорошо, док, сделаю. Только поторопитесь. Через час я уезжаю. Написав официальный рапорт и короткую записку начальнику отдела Корренсу, Эрих запечатал их в отдельные конверты и поспешил в гараж. Рей уже ждал его у готовой в обратный путь машины. — Ну, здорово, док. Я вижу теперь у вас все в порядке. — Спасибо, Рей, — Тронхейм с добрым чувством пожал ему руку. — Без твоей помощи я бы не выдержал. — Так вы его прижали, док? — До этого, дружище, далеко, но кое-что сделано, и это главное. Оба письма передашь в институт психотерапии, лично моему шефу Корренсу. Ты его, вероятно, знаешь. Высокий такой, с нездоровой желтизной на лице. Рей кивнул, заложил письма в комбинезон и полез в кабину. Потом вспомнив, высунул голову. — Док, я ведь привез еще продуктов. — Благодарю, Рей. Но ты прав лишь отчасти. Больше мне твои продукты не потребуются. — Смотрите, док, вам жить. Тронхейм помахал рукой. Вездеход тронулся с места и вошел в шлюзовую камеру. Два дня Эрих тщательно просматривал научные материалы Лумера. В них содержались исчерпывающие сведения о селекции различных сортов, приведены линии скрещивания и даже графики ухода за каждой из групп растений, но нигде, даже намеком, не упоминалось об опытах со звуковыми частотами. Уже сам факт замалчивания опытов говорил не в пользу бывшего директора, тем не менее, Эриху в его сложном положении нужны были неопровержимые данные, изобличающие преступную деятельность профессора. Размышляя о характере Лумера, его педантичности, Эрих пришел к выводу, что такие данные существуют и, скорее всего, должны всегда быть под рукой, иначе ими трудно пользоваться повседневно. В поисках тайника Тронхейм скрупулезно, шаг за шагом, обследовал кабинет и, отчаявшись, вызвал сотрудников внутренней службы. Деловито осмотрев стены с помощью специальной аппаратуры, они принялись за пол. Вход в тайник обнаружился под письменным столом. Оказалось, что кабинет имел второй, нижний этаж. Теперь Эриху стало понятно, почему директор не принимал во второй половине дня и выключал видеофон. По заведенному распорядку он работал в своем тайном кабинете. Отпустив сотрудников, Тронхейм спустился вниз по винтовой лестнице. Обстановка тайного кабинета профессора Лумера была более чем скромной: легкий письменный стол, кресло и многочисленная картотека, содержащаяся в идеальном порядке. Здесь были собраны все результаты многолетних исследований профессора в области влияния звуковых колебаний на жизнедеятельность растений. Нашел Эрих и рукописные материалы, в которых на большом числе экспериментов профессор Лумер делал четкие выводы об усвоении плодами растений разнообразной информации. В отдельном ящичке лежали карточки сотрудников станции. На некоторых из них стояли красные кресты. Перебирая карточки, Тронхейм обратил внимание, что фамилии сотрудников, карточки которых помечены крестом, ему хорошо знакомы по историям болезней. Он вытащил карточку Анри Фалька. После деловой характеристики написано: «Слишком любознателен. Ухаживает за дочерью», — и подчеркнуто красной чертой. Ниже стояла дата и новая запись: «В рацион введены огурцы. Секц. 6». Снова дата и запись: «Первые симптомы.» В конце карточки число и месяц отправки в институт психотерапии. Эрих просмотрел большую часть карточек, помеченных красным крестом. Записи были предельно краткими, но они неумолимо свидетельствовали о преднамеренном преступлении, холодном, расчетливом, с комментариями отклонений, с вариациями режима и указанием сортов и секций. Тронхейма бил озноб. Он выбрался на поверхность, и у него возникла неодолимая; потребность принять освежающую ванну. Выйдя из директорского кабинета, он лицом к лицу столкнулся с мисс Лумер. Она отшатнулась, глаза ее расширились не то от гнева, не то от испуга, но, так и не сказав ни слова, она прошла мимо. — Элси! Эрих догнал ее и тронул за плечо. — Уберите свои грязные руки! Тронхейм покраснел от обиды и загородил дорогу. — Послушай, Элси. Я не скажу ни слова в свое оправдание, но хочу, чтобы ты просто посмотрела картотеку своего отца. Может, тогда ты не будешь думать обо мне так плохо. — Ты все лжешь! Ты оклеветал отца. Я тебя ненавижу! — Элси, — укоризненно покачал головой психобиофизик, — ты же врач. Неужели тебе не интересно посмотреть на карточки своих пациентов? Мисс Лумер устало прижала руки к вискам. — Каких пациентов? — спросила она с отчаянием. — Твоих больных. Анри Фалька, например. — Уйди, — тихо сказала Элси, осознавая суть разговора, но по ее тону Тронхейм почувствовал надлом в ее состоянии. — Элси, рано или поздно это станет достоянием гласности. Лучше, если ты обо всем узнаешь из первоисточника. Я понимаю, как виноват перед тобой, но иначе поступить не мог. — Что ты от меня хочешь? — Просто посмотришь, и притом в полном одиночестве. Я не буду тебе мешать. Они вошли в кабинет. Эрих приблизился к письменному столу и надавил на едва приметный гвоздик. Тяжелый стол плавно поплыл в сторону. Открылся люк в нижнюю комнату. Элси опасливо глянула вниз. — Что это? — Пройдем, — Эрих первым спустился по винтовой лестнице. — Как ты понимаешь, за такой короткий срок я не мог построить такой тайник. Вот карточки, помеченные красным крестом. Смотри. Элси присела к столу и взяла первую карточку. Прочла, нахмурилась. Потом взяла вторую, третью. Волнение ее нарастало. Она то бледнела, то краснела, лихорадочно проглядывая карточки. Он доставал новые и бросал на стол. — Хватит! — крикнула она и зарыдала. Слезы капали на карточки, исписанные аккуратным почерком профессора. Эрих осторожно отодвинул их на край стола и снова отошел к ящику. — А вот карточка Элси Лумер. Рацион помидор. Секция два, три или один, в зависимости от тяжести проступка. Элси выхватила карточку у него из рук и впилась взглядом. — Лицемер! Дочь не пожалел… Лицо ее исказилось гневом. — Вот тебе! Вот тебе! Она рвала карточку в клочья и топтала ногами. С ней началась истерика. Специальными пассами Эрих привел ее в чувство. — Прости, Элси, но тебе нужно было пройти через это. — У нее снова покатились слезы. — Ну, ну, Элси. Не надо. Она повернула к нему заплаканное лицо с глубоко запавшими от нервного истощения и бессонницы глазами. Эрих сочувственно вздохнул. — Тебе бы выспаться хорошенько. — Пойдем отсюда, — она сделала несколько шагов и нетерпеливо оглянулась. — Скорее! Ее каблуки зацокали по винтовой лестнице. Эрих поспешил следом. Он проводил ее до номера и усадил в кресло. Они сидели молча, думая каждый о своем. Нервное напряжение стало спадать. Элси задремала, откинув голову на спинку кресла. — Я пойду, — сказал Тронхейм, дотрагиваясь до ее руки. Элси открыла глаза, сделала попытку подняться, но бессильно упала в кресло. — Э, да ты совсем раскисла. Эрих расстелил постель и помог ей добраться до кровати. Укрыв ее одеялом, он хотел уйти, но она схватила его за руку. — Не уходи. Я боюсь одна. — Спи. Я буду рядом, — Эрих погладил ее волосы. — Спи. — Я сплю. Немного поворочавшись, она заснула. Приведя себя в порядок после утомительного пути, Тронхейм отправился в свой институт. По дороге он размышлял, прибавят ему оклад или нет. Все-таки работу он проделал нешуточную, а главное, добился успеха один там, где беспомощно разводила руками не одна компетентная комиссия. В любом случае им придется относиться к нему с уважением. В отличном расположении духа Эрих миновал последний переход и очутился у входа в институт психотерапии. Вот и кабинет Корренса. — Мое почтение, шеф, — поздоровался Эрих, сияя радостной улыбкой. — А-а, ниспровергатель основ и калиф на час. Ну, сдал дела, господин временный директор станции? — Сдал и готов приступить к выполнению обязанностей научного сотрудника вашего отдела. Корренс покрутил головой. — Ничего не выйдет, парень. Его тон не сулил ничего доброго. Радостное настроение Эриха улетучилось. Тревожные мысли запрыгали в дикой карусели… — Это почему? — сдавленным голосом спросил он. — Никто не рубит сук, на котором сидит. — То есть? — Вот тебе и то есть. У нас сокращение штатов. Ведь не только отдел, институт держался на этой дурацкой проблеме! А теперь, — Корренс сложил кукиш, — вот что осталось от проблемы после твоей командировки. Двое парней из отдела уже отбыли на Землю, пока ты там директорствовал. — А как же я? — в смятении проговорил Тронхейм. — Ведь комиссия осталась довольна моей работой. — Еще бы! Ты им откопал такой клад. Теперь они погреют на нем руки. — Вы хотите сказать, что Лумера не будут судить? — Судить? Я был лучшего мнения о твоих умственных способностях, особенно, когда ты, не поднимая шума, вызвал комиссию. — Что же мне теперь делать, шеф? — Иди к начальству. Тебе отвалят премию и уплатят неустойку по договору. — Думаете, меня отправят на Землю? Корренс иронически оглядел его с головы до ног. — Думаю? Как пить дать! Нужны им здесь лишние свидетели… — А если я подниму шум? — Хм. Не советую. Здесь тебя быстро упрячут, а на Земле никто не поверит. Скажут — бред собачий. И все. — Спасибо, шеф. Жалко бросать хорошую работу. А на Земле еще неизвестно, что будет. — Попроси рекомендации да гонорар с них сдери, как следует. Они будут вокруг тебя на цыпочках… — Ладно, шеф, — вздохнул Эрих. — Пойду. Тронхейм сидел у иллюминатора, ожидая взлета рейсовой ракеты. Посадка заканчивалась. Кто-то опустился рядом в пустовавшее кресло. Эрих повернул голову. — Элси?! — Здравствуй, Эрих. Не ожидал встретить? — Я думал, ты осталась. Элси зябко поежилась. — Нет, с меня хватит. Возвращаюсь на Землю. Насовсем. — Чем же ты тут занималась без меня? Громила местные рестораны? — Фи. Бери выше. — Откупила иллюзион? — Нет, Эрих, — Элси вздохнула. — Со всем этим покончено. Лечилась в вашем институте. Теперь я вполне добродетельная личность, богатая невеста. — Ну да. Знаю я ваши капиталы! — Не скажи. Я теперь стою три миллиона долларов. И сто тысяч ежегодно на мелкие расходы! Эрих удивленно присвистнул. — Да… Видимо, дела твоего папаши пошли на лад. Послушай, — он подозрительно взглянул на Элси. — Ты случайно оказалась на соседнем кресле? — Фи, Эрих. За кого ты меня принимаешь? Станет богатая невеста заказывать билет рядом с таким простофилей, которого выгнали с места и даже как следует не заплатили. — Однако ты неплохо осведомлена о состоянии моих дел. Подозрения переходят в уверенность: ты откупила кресло нарочно! — Да. И у меня есть деловое предложение. Если хочешь им всем насолить, женись на мне, и мы вместе будем проматывать их денежки. — Видишь ли, Элси… — Ах, да! У тебя есть невеста. И твоя прирожденная честность не позволяет тебе… В это время в проходе появился стюард. — Мистер Тронхейм, вам радиограмма. Эрих развернул бланк. Элси демонстративно отвернулась, чтобы не видеть текста. Я ВЫХОЖУ ЗАМУЖ ТЧК МНЕ НЕ ХОЧЕТСЯ ПОВТОРЯТЬ СУДЬБУ МАТЕРИ ТЧК ДУМАЮ ТЫ ПОЙМЕШЬ И ПРОСТИШЬ МЕНЯ      ЛЕРЛИН Он скомкал радиограмму и бросил в мусоропровод. — Что-нибудь неприятное? — участливо спросила Элси. — Так, пустяки. Что ты там говорила насчет женитьбы? Глаза Элси весело блеснули. — Ага! Получил отставку? Теперь ты понял, что никому не нужен, кроме меня? Соглашайся, пока не поздно! Эрих накрыл ее руку своей. — Ладно, Элси. Пусть они все провалятся в тартарары. А мы поедем с тобой куда-нибудь в свадебное путешествие. Тебе не приходилось бывать в Италии? По проходу пробежал стюард, призывая всех пристегнуться к креслам. Ракета готовилась к старту… ПОЛИГОН НЕОЖИДАННОСТЕЙ Рассказ С первого взгляда комната напоминала оранжерею: с потолка свисали ветви актинидии и даурского лимонника, на окнах пламенели чашевидные лилии Тунберга, синели примулы, загадочно покачивались пониклые нежно-лиловые звездочки фуксий, и в это буйство цветов и зелени вплетались пятна белых и розовых цикламенов. Впечатление еще больше усиливалось от тонкого, но острого аромата, напоминающего запах духов «Белая лилия», входящих в моду нынешней весной. Саша так сначала и подумал, но, покрутив головой, убедился, что запах исходит от цветочной горки у окна. Он подошел поближе. На краю горки, залитой лучами весеннего солнца, приютилось неизвестное ему растение. От корневища шли округлые ребристые листья, а из их гущи выбилась стрелка с крупными, белыми, чем-то напоминающими нарциссы цветами. От них и исходил беспокоящий запах… Саша вернулся к столу. Майя что-то задерживалась. Хотя и приятно сидеть в этой, похожей на зимний сад, комнате, но все-таки неловко. Его затащила сюда Светлана Мороз. Пообещав, что Майя должна прийти минут через десять, она убежала, но прошло уже по крайней мере полчаса, а Гончарова позволяла себе задерживаться, хотя прекрасно знала, что ее ждут. И вот сиди тут один в девичьей комнате общежития… Чего проще было связаться по внутреннему видеофону. Правда, если разговор серьезный и длинный, есть вероятность, что кто-нибудь, выйдя на их код, вступит в разговор на правах знакомого, и просить его отключиться не всегда удобно. Зачем он ей все-таки понадобился? Добро бы еще на его месте был Миша Субботин. Это понятно: у них с Майкой личные симпатии еще со времени поступления в институт и, как любит говорить их общий друг Сима Смолкин, если люди глупеют, глядя друг на друга, то это надолго… Впрочем, всех их связывала дружба с тех самых времен, когда они, вчерашние школьники, держали строгий экзамен на право быть зачисленными в Институт космонавтики, с тех пор, когда они проводили групповые испытания под предводительством славного командора Володи Мовшовича. Только славного ли? Это все пышная фразеология Смолкина. Сначала действительно он показался отличным парнем, но лабиринт с любого снимает шелуху и обнажает самое ядрышко, человеческой сущности. Тогда-то он и развернулся… Саша поморщился. Ему и сейчас неприятно было вспоминать давнюю стычку. Из боязни, что он не успеет пройти в срок лабиринт, Мовшович оставил своих более слабых товарищей и ушел один. А чтобы все выглядело естественно, он спровоцировал ссору. Поссорился и ушел… Его сняли с прохождения и отчислили из института. Много позднее, осмыслив его отношение, в группе к каждому, они поняли, что командор использовал их лишь для утверждения собственного авторитета… Тогда в лабиринте к ним присоединилась Майка. Точнее, они ее нашли спящей, уставшей от блуждания по переходам, но не потерявшей бодрости и уверенности, так необходимой им после ухода командора. Майка и раньше была неравнодушна к их группе и вошла естественно, будто дружила с ними с детства. А вот другие не приживаются. Каждый семестр на групповые испытания в команду включали пятого, и это их почему-то нервировало. Испытания они проходили неровно: иногда, к удивлению всех, набирали немыслимое количество призовых очков, но чаще едва укладывались в срок. На третьем курсе они с треском провалились. Вызывали к директору, разбирали на Ученом совете, и тогда Сима нахально заявил, что они не прошли групповых испытаний только потому, что им мешал пятый. Обвинение было слишком серьезным, так как зная силу их четверки, слабых не включали, но, возможно, в этом была одна психологическая тонкость: к группе обычно присоединяли тех, кто не вошел в другие пятерки. Но если он не мог ужиться со своими, то тем более не удерживался у них. Директор обвинил группу в зазнайстве, Левке Романову предложили задачу повышенной сложности, с которой он легко справился, а остальным пришлось вчетвером тянуть за пятерых. Только на сплоченности и выехали. Своеобразие группы давно стало притчей во языцех. Если на первом курсе они не выделялись своей индивидуальностью, то на втором все оказались на разных факультетах. Конечно, составлять экипаж по такому принципу было легче, но всех поразило такое несходство в профессиях при такой дружбе, общности вкусов, какой-то монолитности группы. Правда, среди них не оказалось ни одного космонавта, а именно он, по положению, и должен был возглавлять экипаж. Может, потому, что пятый всегда был командором и пытался заставить работать группу по своему уставу, и происходили срывы. К счастью, на четвертом курсе космонавты в связи со специализацией образовали собственные группы, а экипажи экспедиционных факультетов формировали по прежнему принципу — по одному специалисту с факультета, и можно было надеяться хоть на этот раз поработать своей группой. Майка была ярко выраженным космобиологом и, конечно, все это великолепие комнатного сада — дело ее рук. Миша рассказывал, что это ее увлечение спасло их группу от расформирования, так как ее комната была предметом паломничества не только курсантов биофака, но и разного начальства, начиная с директора института и кончая начальником космоцентра. Когда директор узнал, что Майка из этой самой разнесчастной группы, он вызвал ее к себе, и они беседовали часа полтора. С тех пор группу оставили в покое и перестали с ней экспериментировать. — Прости, Саша! Заставила тебя ждать. Размышляя о своих друзьях, Макаров не услышал, как вошла Майя. — Давно тут? — Час двадцать, — сказал он и взглянул на часы. Все знали, что Саша еще с лабиринта завел привычку определять время на глазок, а уж потом смотреть на часы. — Так уж и час двадцать, — поддержала Майя традицию друзей деланным скептицизмом помогать Александру вырабатывать полезную привычку. — Час семнадцать, — поправился Макаров. — Ну говори, зачем я тебе понадобился? — Не ты, Сашенька, не ты! — Ну, знаешь ли! — Просто кто-нибудь из наших, — она улыбнулась, видя, как у Макарова от возмущения начинается медленное покраснение от кончиков ушей до подбородка, что всегда выдавало в нем сильное волнение. — Есть важные новости! — О практике? — Ты как всегда проницателен. Именно о практике. Есть четыре места на Луну. — Нас не возьмут. — Почему? — Слишком одиозная группа. Чего стоит один разбор на Ученом совете. — Отбор кандидатов по личным баллам. — По личным еще можно потянуть. — Причем, один кандидат уже утвержден. — Ты? — Ага. — Поздравляю. Сима всегда говорил, что ты далеко пойдешь. Остановки: Луна, далее везде! — Нахватались у Симочки доморощенных острот! Говорю же баллов нам не занимать. Главное не это! Алферов предложил после отбора кандидатов групповое испытание на полигоне в условиях, приближенных к Луне. — Понятно. Вот тут мы и сядем. — Саша! Откуда такой пессимизм? Ведь в команде на этот раз будут только четверо! — Именно, а я бы предпочел, чтобы было трое. Опять кого-нибудь подсунут. — Почему подсунут? Нас же четверо? — Не понимаю, тебе-то зачем рисковать? — Сашенька! Неужели не ясно? Групповые испытания проходят все. Я утверждена как кандидат — не более! Правда, мне предоставили право выбора группы. — Тогда поищи экипаж поудачливее! Майя покачала головой. — На профессиональную практику нас пошлют по разным местам, и только на Луне мы можем быть вместе. И хватит об этом. Я ведь могу и обидеться! Час спустя друзья сидели в институтском сквере. Ждали Симу Смолкина. У него оставался последний экзамен по теории вождения. Сима водил любые наземные транспортные средства, и никто не сомневался в успехе. Прикидывали вероятных соперников. Наиболее реально претендовал на путевки слаженный экипаж Сергея Самохвалова. Они имели в сумме шестьдесят два балла. По шестидесяти одному оказалось у четырех команд. Учитывая, что отбирать будут лучших, можно составить еще три-четыре группы с таким же количеством баллов. У Майи за семестр набралось семнадцать баллов, у Саши — шестнадцать, у Миши Субботина — пятнадцать. — Если Сима сдаст даже на четвертак, мы сравняемся с Самохваловым, — закончил расчеты Саша Макаров, — а проходной, скорее всего, шестьдесят. — Не очень утешительно, — охладил его пыл Субботин. — Самохваловцы на групповых всегда набирают два-три призовых балла. — Мальчики! Пошли бы узнали, как он там, — с беспокойством сказала Майя. — Посчитать успеете. Миша отправился к зданию института. Экзаменационные автоматы располагались на первом этаже. В зале могли готовиться одновременно не более десяти студентов. Экзаменующийся подходил к автомату, запрограммированному в пределах курса, и, нажимая на кнопку, получал белую карточку с вопросами, в углу которой тут же воспроизводилась электрография студента. Электрография служила для опознания отвечающего, что исключало возможность подмены карточки или сдачу экзамена за товарища. Карточку полагалось заполнить за десять минут. Ответы наносились графически или в двоичной системе: да или нет. Если студент отвечал правильно на все вопросы за пять минут, он получал дополнительный балл, если хотя бы один ответ оказывался неверным, выбрасывалась зеленая карточка, и экзамен начинался снова. Три неверных ответа означали переэкзаменовку. Когда Субботин заглянул в окно, Сима трудился над зеленой карточкой и, видимо, находился в сильном цейтноте, так как беспрерывно поглядывал на часы. Миша решил подождать результат поединка человека с машиной. Помочь другу он ничем не мог: теорию вождения наземного транспорта на геологическом не проходили, только практику вождения, да если бы и смог, на это просто не хватило бы времени, так же, впрочем, как и на шпаргалки. Жесткий график заполнения карточки не позволял отвлекаться ни на секунду. Находчивые студенты ухитрялись изготовлять шпаргалки в виде перфокарт, по которым ответ на любой вопрос находился почти мгновенно, но пока изучался вопрос по шпаргалке, пока переносился на карточку, уходили невосполнимые секунды, и один-два пункта оставались без ответа. После провалов на первом курсе никто больше не рисковал, а спрашивать у товарища, значило отбирать у него ту самую минуту, которая отведена на каждый вопрос, не говоря уже о том, что чуткий электронный экзаменатор слышал самый тихий шепот, определял по тембру голос нарушителя тишины и предупреждал, что при повторном замечании будет предложена зеленая карточка, это грозило потерей одного балла. Словом, набив шишки на первых экзаменах, студенты уяснили, что с безжалостным автоматом шутки плохи. — Ну, скорее же! — мысленно подгонял друга Михаил, и, будто подчиняясь его команде, тот поднялся, не отрывая глаз от карточки. — Студент Смолкин Серафим Юрьевич. Вы просрочили время. Вам выдается красная карточка. — Протестую! — закричал Сима. — У меня ответ готов. — Протест отклоняется как немотивированный, — сухо проговорил автомат. — Да ведь вторая карточка! Нервы взвинчены. Поминутно на часы смотришь. За это время можно десять раз сдать карточку! — Сдайте карточку. Сима опрометью бросился к автомату и мгновенно втолкнул ее в щель. — Продемонстрируйте отвлечение с часами. Смолкин, приободрившись, взглянул на часы, выдержал небольшую паузу и с надеждой посмотрел на электронного судью. — Протест отклоняется! За время отвлечения сдать десять раз карточку нельзя. — Тьфу ты! — рассердился Сима. — Это ведь фигурально так говорят — десять раз! Идиома такая. На самом деле никто не собирается так делать. Это гипербола, литературная вольность. Неужели непонятно? — С автоматом положено разговаривать точным языком. За нарушение третьего пункта правил студенту Смолкину Серафиму Юрьевичу делается замечание. Вызываю профессора Казаринова Петра Егоровича. Через полминуты на экране видеосвязи возникло лицо кибернетика Казаринова. Он вопросительно взглянул на Смолкина, и так как тот безмолвствовал, обратился к роботу. — Я слушаю. — Объясните, как можно истолковать фразу: «За это время можно десять раз сдать карточку». Профессор усмехнулся. По молчаливости Серафима он догадался, что тот допустил такое вольное выражение, понятое автоматом буквально. — Это означает достаточный промежуток времени, чтобы сдать карточку. — Один раз? — Да. — Благодарю за разъяснение. Робот-экзаменатор выключил связь с профессором и замигал разноцветными огнями, а Сима переминался с ноги на ногу от нетерпения, ожидая, какое решение примет автомат. Робот методически перебирал все похожие случаи, но со стороны казалось, что он размышляет. — Протест принят. Один ответ неверный. Получите красную карточку. Субботин тихо ахнул за окном, но Сима и бровью не повел. — Я сейчас не могу отвечать. С таким экзаменом никакие нервы не выдержат. — Смолкин Серафим Юрьевич. Отказ от экзамена. — Протестую! — отчаянно завопил Сима. — У меня от напряжения сгорели сопротивления и пробило конденсатор блока памяти! — Как это понимать? — Хотел бы я видеть, как бы ты заговорил, если бы у тебя обнаружилось столько неисправностей сразу! — Вызываю дежурного электроника. На экране побежали волны помех, и из всплесков появилось знакомое лицо Олега Павлова, студента параллельного курса с факультета кибернетики. — Олег! — Смолкин хитро подмигнул одним глазом. — Сколько потребуется времени на ремонт системы на уровне человека, если сгорело три сопротивления и пробит конденсатор блока памяти? — А сопротивления с каких каскадов? — Не знаю. Их еще надо найти. — Пожалуй, не менее суток с учетом времени на настройку. — Ясно! Извини за беспокойство. Олег отключился, а Смолкин, нахально подмигнув аудитории, произнес твердым уверенным голосом. — Итак, я выбыл из строя на сутки. Прошу перенести экзамен на завтра. — Смолкин Серафим Юрьевич. Результаты экзамена аннулируются ввиду неисправности системы. Экзамен переносится на сутки. — Вот то-то! — облегченно вздохнул Сима и не спеша вышел из аудитории, где давились от смеха его сокурсники. Проделка Симы распространилась по институту с быстротой молнии не только среди студентов, но и среди преподавателей. Утром на экстренном заседании Ученый совет факультета рассмотрел прецедент с участием виновника. Решение было строгим и безапелляционным: Смолкину сдать экзамен по красной карточке, в экзаменационные аппараты заложить программу, исключающую повторение подобных случаев. На этот раз Сима справился с экзаменом блестяще и заработал балл за досрочную сдачу карточки, но во имя высшей справедливости директор института Дмитрий Иванович Баженов собственноручно снял этот балл за введение автомата в заблуждение, так что кроме славы находчивого шутника Смолкни не приобрел ничего существенного и, добавив в общую копилку экипажа свои тринадцать баллов, сильно подорвал надежду на успех. Друзья погоревали, но пришли к чисто философскому убеждению: нет худа без добра: Находясь в числе лидеров, они оказались бы под пристальным наблюдением соперничающих экипажей, да и комиссии тоже, а излишнее внимание всегда нервирует. Чтобы загладить свою вину, Сима не вылезал из тренажера. Бег с препятствиями, как он в шутку называл гонку на лунных вездеходах, представлял для него и спортивный интерес. Сидя перед пультом и глядя на набегавший пейзаж, он намеренно выбирал наиболее сложные дороги и старался пройти их без аварии как можно с большей скоростью. Иногда ему удавалось проехать сто пятьдесят-двести километров, но чаще крупная глыба, неожиданно вставшая на пути, или крутой склон воронки неожиданно приводили к опрокидыванию. Тогда Сима, чертыхнувшись, негромко обзывал себя всякими обидными словами, отходил на исходные позиции, и снова начинал бешеную гонку. За этим занятием и нашли его друзья. — Самокритика — движущая сила прогресса, — негромко заметил Саша. — Готовишься, значит? — Так, потихоньку. — А есть ли уверенность, что твою персону допустят к групповым испытаниям? Планетоход дрогнул и перевернулся, въехав на крупный обломок. Сима побледнел и рефлекторно вернул тренажер в исходное положение. — Не включили? — Нет. Смолкин с силой сжал рычаги управления. На его смуглой коже пробился румянец. — Вот это номер… и сам… и, главное, вас подвел. Как же вы теперь без меня? — Никак. Мы отказались. — С ума сошли! Мало ли водителей? — У нас и с тобой баллов вполне достаточно. Допущено восемь команд, причем две имеют лишь шестьдесят баллов, а у нас — шестьдесят один. — Но не могли же они вас просто исключить из конкурса?! — Предложили Витю Кравченко. — Так что же вы? Надо было брать и точка! — Зачем? Нам хватало. Надо все-таки по справедливости. В зал тренажеров ворвался светловолосый запыхавшийся курсант. — Я только оттуда… Вас там ждут. Они сказали, что не видели вашего заявления. Если возьмете меня… — Витенька, если ты их официальный посланник, передай, что мы тебя тоже не видели. И исчезни! — Ребята! Да такой шанс! Что вы как дети? Субботин аккуратно взял за плечи упиравшегося Кравченко и повел к выходу. Открыв двери, Михаил неодобрительно, с нехорошим пристальным любопытством, от которого веяло отчуждением, оглядел курсанта. — Удивляюсь, Виктор. Ты знаешь нашу группу с первого курса. Мог бы и сам сообразить. — А ну вас! Подвеянные вы все какие-то! Луна стоит жертв! — Скажи, пусть подбирают другой экипаж. Мы предпочитаем не приносить жертв даже Луне. Плотно закрыв дверь за Кравченко, Михаил вернулся к друзьям. — Может, попросить вне конкурса? Саша ожил. — Миша, тебя всегда посещают дивные мысли. Ведь это лучший способ доказать свою правоту! — Мальчики, это холостой ход, — грустно сказала Майя. — Нет, Майечка. Ход очень перспективный! Во-первых, мы должны, наконец, реабилитировать свою команду. Сколько можно ходить в неудачниках! А во-вторых, заявка на будущее. Будет еще преддипломная практика после пятого, а там, кто его знает, может, найдется и постоянное местечко. Работы на Луне расширяются! — Ладно, уговорили, — посветлела Майя. — Давай вне конкурса. — Эх, ребята, какие вы, ребята… — растрогался Смолкин. — А вот я, наверное, как Витька, не устоял бы. — Аминь, — подвел итог Саша. — Пошли на комиссию. В коридоре отобранные конкурсанты расступались перед решительно шагавшей четверкой. Здесь же толпились зеваки вплоть до младших курсов. У многих на лицах сквозило недоумение, некоторые встречали их иронической усмешкой, кто-то бросил в спину: «Спохватились!», но четверка, не нарушая молчания, проследовала к кабинету директора. Табло секретаря предупреждающе мигало красными буквами: «Не входить. Совещание». Саша уставился на табло, хлопая длинными ресницами, и, осознав, что отбор закончен, медленно повернулся к товарищам. — Опоздали… Миша вместо ответа шагнул к секретарю и решительно ткнул в кнопку срочного вызова. Раздался тихий шелест, вспыхнула лампочка индикатора связи, затем после паузы на экране появилось лицо директора. — Передумали? — Нет. — Тогда в чем дело? — Хотим вне конкурса. — Ну-ка, зайдите. Переступив порог директорского кабинета, они той же тесной группой приблизились к столу. Кроме членов Ученого совета в отборочной комиссии участвовали представители космоцентра, среди которых Сима сразу узнал Алферова. — Полюбуйся, Василий, — обратился к нему директор. Строптивая группа в полном составе. — А этот, который запутал экзаменатора… Из них? — Смолкин! Два шага вперед! Василий Федорович жаждет полюбоваться на достопримечательность нынешней сессии. Единственная тройка на всех четвертых курсах. Смолкин молодцевато повернулся налево, сделал два шага вперед и так же лихо повернулся направо, оказавшись лицом к лицу с начальником космоцентра. — Смолкин Серафим Юрьевич, четвертый курс, мехфак, четырнадцать баллов за сессию. Оценка по теории вождения снижена на балл по субъективному мнению директора. — Видал, как они со мной разговаривают? — усмехнулся Баженов. — Ни тени почтения. — Значит, не заслужил, — в тон ему ответил Алферов. — Ты же ему всю карьеру испортил! Да и не признает он твою тройку. За что хоть снял этот злополучный балл? — Объясни, Смолкин. — По приказу, за введение экзаменатора в заблуждение. — А ты, что же, не согласен с приказом? — полюбопытствовал директор. — Вы же доверяете автоматам? — Софистикой увлекался? — Нет, логикой! — Ну, как они тебе? — спросил директор Алферова, по заслугам. Не первый курс… Иди. Сима также молодцевато вернулся на свое место в четверке. Директор проводил его взглядом, зачем-то пододвинул к себе листки с фамилиями конкурсантов, бегло просмотрел списки, потом отодвинул их и сказал будничным тоном: — Давайте быстро и четко. Кто будет говорить от имени группы? — Миша, — подтолкнул Субботина Александр, — твоя идея. — Нам все равно сдавать групповые испытания. Пусть будут самые трудные. Хотим пройти испытания на полигоне вне конкурса. — Это еще надо заслужить! — У нас проходные баллы. — Так-то оно так, но вы же отказались? — Да. От расформирования группы. Вы же знаете, мы всегда вместе. — Еще бы! Вот вы где сидите со своими фокусами! Директор для убедительности похлопал себя по шее. — Просто мы хотим доказать, что это не фокусы, а вполне серьезно. — Ну что с ними делать, Василий Федорович? — Смолкин! Сколько у тебя баллов по вождению? — Шесть. — Вот как? Что же ты мне раньше не сказал? — обернулся Алферов к директору. — Вождение в этом семестре не засчитывалось. — Послушай, может, включим их все-таки? — Ты мне, Василий Федорович, курсантов не порть. Возвращаться к решенным вопросам не будем. Идите. Ваша просьба удовлетворена. Они стартовали первыми. В этом не было преимущества: последующие экипажи могли учитывать их график и по времени прохождения отдельных препятствий судить о сложности трассы и количестве ловушек. Кроме того, их график будет постоянно держаться на прицеле, а это тоже немаловажно. Сима сразу взял приличную скорость. Субботин с планшетом выполнял роль штурмана. Еще до старта они вместе обсудили все детали трассы и решили выбрать наиболее сложный путь. Четыре года кое-чему научили. На простых с виду участках всегда можно было ожидать неприятностей, а здесь лунный полигон повышенной трудности. Скорость росла, и Сима, усиленно ворочая рычагами, замедлял или ускорял то левую, то правую группу колес, помогая вездеходу точно вписываться в запрограммированный маршрут, а при необходимости корректируя его слишком прямолинейное направление. Они благополучно обогнули гряду и выскочили на поле, усеянное мелкими кратерами. Сима сбавил скорость и запетлял, огибая воронки. Планетоход имел независимую подвеску, и небольшие препятствия или кратеры с пологими склонами можно было проходить с ходу, но, учитывая Симину изворотливость, решили не прельщаться прямой дорогой. Благополучно проскочив кратерное поле, выскочили к расселине. Через нее и был проложен маршрут, но в последний момент Михаилу почудилась западня и он скомандовал: — Бери левее, по пологому склону! Хорошая реакция Смолкина спасла планетоход от опрокидывания при резком повороте, а запас скорости позволил преодолеть с ходу достаточно крутой склон. На вершину поднялись, уже практически полностью потеряв инерцию, но зато вниз Сима погнал планетоход так, что даже пыль завилась… Пока все проходило нормально. Полигон был не велик: всего десять на десять километров, но по заданию трасса выбиралась с расчетом, чтобы пройти по нему не менее ста. В этом были свои сложности, так как, пересекая полигон в разных направлениях, экипаж с большей степенью вероятности попадал в тщательно замаскированные ловушки, будь это топкая вязкая жижа, яма или обвал, не говоря уже об уклонах, точно рассчитанных на опрокидывание и широко разбросанных по всему полигону. Другая сложность заключалась в том, что каждый сознавал, что за всеми действиями экипажа не только ведется пристальное наблюдение комиссией, но и любой шаг их записывается на видеоэлемент. Делалось это для разрешения недоразумений, так как любой эпизод или спорное положение в действиях экипажа можно было проследить заново, с любой степенью замедления. Психологически эффект постоянного присутствия комиссии на первых порах сковывал, но теледатчики обычно маскировались под внутренний интерьер вездехода, и о них скоро забывали. Кроме внутренних, на вездеходе устанавливались и теледатчики обзора, чтобы при необходимости наблюдать не только за продвижением транспорта, но и видеть работу экипажа при выходе наружу. — Ну, как они тебе? — спросил директор Алферова, наблюдавшего за прохождением первого экипажа. — По-моему, ничего. Прошли четверть пути и не попали ни в одну ловушку. Тебе не кажется, что сделаны они примитивно, на простаков? — Вот я посажу тебя на вездеход и прогоню по полигону, — обиделся Баженов. — Даром, что ты знаешь, где они расположены, влетишь, как миленький. К нам на повышение квалификации присылают куда более опытных водителей, и они садятся. Меньше трех никто не минует. Вездеход перевалил через холм и попал в широкую ложбину. Здесь можно было спокойно идти по ровному дну, но Смолкин, по указанию Субботина, повел машину по пологому склону. — Плакала еще одна ловушка, — засмеялся Василий Федорович. — Сейчас они благополучно проскочат твою хитрую воронку. Нет, я все-таки жалею, что не настоял на допуске их к конкурсу. — Экипажу принять правее, — скомандовал директор. Алферов поморщился, но ничего не сказал. Просто ему стало неприятно, что Баженов прибегает к приемам, которые трудно назвать честными. Сима резко притормозил и осторожно съехал на обманчивое своей ровнотой дно ложбины. На пути оказался небольшой, шириной метров десять, блюдцеобразный кратер с пологими склонами. Чтобы его объехать, пришлось бы делать слишком крутой поворот, и Смолкин направил вездеход прямо. — Куда? — заорал Субботин. — Обойди эту сковороду. Не чувствуешь, что ли, нас хотят поджарить! — Масла не хватит, — пробурчал Сима, закладывая такой крутой вираж, что вездеход накренился вправо, а освобожденные от опоры колеса левой стороны закрутились в воздухе над краем кратера. Уже проскочив кратер, вездеход опустился на левую сторону, слегка задевая колесами бровку склона. Этого оказалось достаточно, чтобы рыхлый грунт сполз в середину, и дно кратера рухнуло вниз. — Шалишь! — крикнул Сима, переключая скорость, и заваливающийся на бок вездеход благополучно выскочил на ровное место. — Не удалась твоя провокация, Дима, — засмеялся Василий Федорович. — Почему провокация? — обиделся Дмитрий Иванович. — Это называется усложнением условий. И за них, между прочим, начисляются дополнительные очки. — Ну, давай, давай! Любопытно будет, если они оставят нас с носом. — Посмотрим! Сейчас мы устроим им полосу препятствий на ровном месте. Сразу за ложбиной начались пески, перевеянные ветром в громадные барханы, местами соединенные в валы. Вездеход задрейфовал на них, словно парусник на волнах. Сима разгонял его на спуске с таким расчетом, чтобы ему хватило скорости выбраться на следующий гребень без переключения передачи. — Хорошо идут, — залюбовался Алферов. — И ловушек у тебя здесь не предусмотрено. Но Дмитрий Иванович не обратил внимания на подковырку своего старого друга и однокашника. Пожалуй, за все годы он впервые столкнулся с таким экипажем, который, казалось, из одного упрямства не хотел попадать в расставленные по всему полигону ловушки, и им уже овладел профессиональный азарт — сбить экипаж с верного пути. Он дал возможность вездеходу добраться до середины барханного поля и включил микрофон. — Объявляется трехминутная опасность метеоритной угрозы. — Ну, Дима, это уж слишком. Куда они денутся? Тут же ни одного укрытия. — Ничего. Пусть ищут выход. Не все им на логике и интуиции выезжать. — Как председатель комиссии… Посмотри, они остановились! А до ближайшего укрытия пять минут хода. Задача поставлена некорректно. Как председатель… Алферов замолчал, чутко прислушиваясь к тому, что происходит внутри вездехода. Команда опомнилась от шока и, опустив стекла скафандров, Субботин и Макаров один за другим выскочили наружу и четко и слаженно принялись снимать стопоры с балок комбинированного ножа. Вездеход был оборудован устройствами, позволяющими вести и строительные работы, и бурение, но то, что делали они, не входило ни в какие инструкции. Тем временем Смолкин выдвинул шнековый бур и перевел его в горизонтальное положение. Михаил и Саша перевернули щитки ножа на сто восемьдесят градусов, и тотчас балки медленно продвинулись вперед. Щелкнули стопоры, закрепляя их в новом положении. Студенты опрометью бросились к люку. Заработал бур, с силой отбрасывая песок на пластины ножа, выполняющие теперь роль своеобразных отражателей. Струи песка взлетали вверх под углом и падали на вездеход и за него. — Зарываются! — Алферов довольно потер руки. — Да они, Дима, дадут другим сто очков вперед. Кстати, ты не возражаешь, если я прибавлю им три призовых очка? — Посмотрим, уложатся ли в срок. Но когда секундомер отмерил положенное время, вездеход исчез бесследно под огромным барханом, и сразу прекратилась связь. — Они сами создали себе аварийную обстановку. Как бы не пришлось выручать. Экипажу снимаю один балл. — Мощность укрытия два семьдесят, — донесся бодрый голос Макарова. — До отмены метеоритной опасности телесвязь не может быть восстановлена. Алферов потянулся к пульту и выключил микрофон. — Придется восстановить снятый балл. Экипаж и с этой задачей справился. Видимо, подняли телескопическую антенну. — Добрый ты очень, Василий Федорович. Пойдем пообедаем, а они пусть посидят там. Авось за это время придумаю какую-нибудь каверзу. — Не понимаю, Дима. Что ты на них взъелся? — Чудак ты, Василий Федорович. У нас такая система: чем сложнее задача, тем почетнее. А потом, время на коэффициент трудности, и тут, брат, такие выскочат баллы, что твои призовые очки покажутся нищенским подарком. — Дивлюсь я тебе, Дима. Неугомонный ты какой-то. Мало того, что я лично отбираю кандидатов, ты еще тратишь на это время, будто у тебя его некуда девать. — Что поделаешь? Дел, действительно, много, но, если не вникать и не корректировать учебный процесс подготовки будущих исследователей космоса, можно ведь и отстать от требований времени. Хорош я буду, если наши воспитанники растеряются в действительно сложных или необычных условиях. Директор обедал не торопясь. На обратном пути решил несколько неотложных вопросов, и только после этого они отправились в диспетчерскую полигона. — Вот сейчас, Василий Федорович, мы им предложим психологическую задачу. Чтобы тебе было понятней, поясню. Часы мы у них отобрали. Сколько они просидели в своем заточении, им не известно. Проверим реакцию на время. Этому мы приучаем на всех групповых занятиях, но специальные тренировки проводим на пятом и шестом курсах. От степени ошибки зависит количество баллов. Ошибка на тридцать процентов — один балл, на двадцать — два, на десять — три. — А если без ошибки? Директор засмеялся. — У нас и это предусмотрено. Ошибка менее пяти процентов — пять баллов. Приступим? — Давай. — Экипажу задача! Двигатель вышел из строя. Запасы кислорода ограничены. Помощь придет через полтора часа. Ваши действия? — Мы сидим неподвижно, — послышался негромкий голос Макарова, — поэтому кислорода потребляем меньше. Под песком мы находимся час десять. Следовательно, запаса кислорода еще на час сорок минут. Помощь успеет вовремя. Алферов взглянул на табло и увидел, что время бездействия экипажа составило час двенадцать минут. — Раскошеливайся, Дима, ответ верный. — Что ж, быть по сему. И ты, пожалуй, прав. Пора мне заняться своими непосредственными делами, только вот посмотрю, как они выберутся обратно. Сначала, после отмены метеоритной опасности, не было заметно никакого движения, только снова исчезла связь. Потом над выемкой зашевелился песок. — Не получится… — отвечая на собственные мысли, проговорил Алферов. — Что? — Хотят выбраться задним ходом. Отрядил бы ты, Дима, спасательную команду. Директор щелкнул переключателем. — Экипажу Самохвалова приготовиться к действиям в аварийной обстановке. — Не сядут по пути в ловушку? — Проведу по пеленгу. — Дмитрий Иванович нахмурился и вытер вспотевшую шею платком. Положение и в самом деле становилось угрожающим. Продвигаться вперед под бархан, значило создавать не просто аварийную обстановку, но при недостаточном запасе кислорода граничило со смертельным риском, так как мощности двигателя для преодоления бархана на глубине явно не хватало, хотя прочность конструкции вездехода и позволяла такое путешествие. Это, очевидно, прекрасно понимал и экипаж вездехода. Шевеление песка прекратилось. — Попали в аварийную обстановку. Принимаем меры. Директор вздрогнул от внезапно возникшей связи, но тут же с завидной реакцией щелкнул тумблером. — Продвижение вперед запрещаю. — Ясно, Дмитрий Иванович. — Кислорода на час тридцать. Через десять минут высылаю помощь. — Зачем, Дмитрий Иванович, — удивился Субботин. — Минут через пятнадцать-двадцать мы выберемся на поверхность! Баженов побагровел от гнева: больше всего на свете он не терпел бодрячества и пренебрежения к реальной опасности. Именно эти качества чаще всего создавали сложную ситуацию и приводили подчас к непоправимому. Заметив в студенте такие черты, Дмитрий Иванович вел за ним пристальное наблюдение, которое иногда заканчивалось отчислением из института. — Донкихотствуете, Субботин? Даю двадцать минут. Не выберетесь, два штрафных балла! — Вы меня не так поняли, — пытался возразить Михаил. — Не теряйте времени, Субботин! — оборвал директор. Миша пожал плечами, выключил микрофон и обернулся к экипажу. — Саша, сколько песка над нами? Ты мерял по антенне. — Два семьдесят. — А труб для прохождения водных преград? — Метра четыре-пять, — отозвался Сима. — Отлично! Надо поднять трубы на поверхность. — Идея лихая, только удастся ли поднять сквозь песок? Саша с сомнением уставился на Субботина. — Придется потесниться и часть песка спустить в вездеход. Обеспечимся кислородом, а там будем думать, как дальше. — Поехали! Сима метнулся к запаснику. Отскочили защелки, и крышка отошла к борту вездехода. — Майя, посторонись! Саша передал метровую трубу Михаилу, а тот осторожно, чтобы не сорвать уплотнители, уложил ее под люком. За первой трубой последовали остальные. Сима вставил трубу в приемный паз в крышке люка и включил гидравлику, открывающую задвижку. — Навались! Труба немного подалась, и тотчас из нее потек мелкий сухой песок. — Прикрой, чтобы поменьше, — скомандовал Сима. — Удержишь его, как же! — подставив ладонь под струю, проворчал Саша. — Майечка! В запаснике пластиковая планка! Планку подставили под трубу. Михаил и Саша ухватились за нее и удвоили усилия. Сначала труба пошла довольно легко, потом застопорилась. Планка не закрывала полностью отверстие, и песок, хотя и медленней, сыпался из неприкрытых щелей узкими струями. Сима нарастил вторую секцию. Дальше подъем трубы пошел еще хуже, и Смолкину пришлось вращать ее накидным ключом. Между тем куча песка в вездеходе росла, грозя заполнить все свободное пространство. Когда попытались пристроить снизу четвертый метровый отрезок, пришлось отгребать песок в стороны. Последние полметра до поверхности продвинулись сравнительно легко. Труба стремительно выдала последнюю порцию песка и иссякла. — Кажется, пробились! Субботин поднял переднюю стеклопластовую часть шлема, достал тампон и промокнул им капельки пота на лице. Затем потянулся к тумблеру связи и сел на песок, так как ноги оказались засыпаны выше колен. С трудом освободив сначала одну, затем другую ногу, Миша включил микрофон. — Экипаж ликвидировал опасность кислородного голодания. Через несколько минут будет установлена телевизионная связь. — Доложите, что предприняли. — Подняли трубы выше поверхности песка. — Ясно. Нужна ли помощь? — Попробуем сами. — Хорошо. Ждем видеосвязи. Субботин опустился в кресло и, расслабляясь, вытянул ноги, однако мысль, что время идет, а он ничего не может придумать, угнетала его. Он чувствовал себя виноватым, что вызвал раздражение директора неосторожным словом, и теперь команда могла ни за что потерять два драгоценных балла. Правда, по интонации Баженова Михаил понял, что гроза в основном пронеслась, но кто знает… — Что будем делать? Наверное, надо сначала смонтировать и установить антенну? — Сначала надо поднять повыше трубы, — возразил Саша. — Будет спокойнее на душе. Ну-ка, взяли! Однако, несмотря на их дружные усилия, труба почему-то дальше не пошла. Сима метнулся к запаснику и приволок домкрат. С его помощью трубу подняли почти на полную высоту. Тем временем Майя смонтировала антенну. Сима оглядел соединения и заменил верхушку специальной насадкой с датчиком. — Надо и самим посмотреть, что делается наверху, — объяснил он свои действия. Подключив видеосвязь, Смолкин вытащил из запасника шланг и соединил его с компрессором. — Надо навести порядок в доме, — пошутил он, бросая всасывающую камеру на кучу песка. — Прижмите кто-нибудь, а ты, Миша, выведи конец через трубу. Субботин принялся подавать шланг в трубу. Сима помогал ему. — Хорош, — сказал Смолкин, увидев на экране, что конец шланга поднялся выше антенны. — Теперь хорошенько держите, иначе этот пескоструйный аппарат разворотит датчик. Взвыл компрессор, и песок на полу начал убывать… — Слушайте, мальчики, — прижимая всасывающую камеру к тающему песку, сказала Майя. — А если попытаться выбросить эту штуку на поверхность и освободить вездеход от песка сверху? — Примитивно, — хмыкнул Сима, — но мысль плодотворная. В запаснике есть дюймовка под этот шланг. Можно удлинить, дать побольше атмосфер, и песок как ветром сдунет! Кое-как отсосав песок из вездехода, экипаж, загоревшись новой идеей, принялся за монтаж спасительной в их положении системы. Саша предложил укрепить на конце шланга суживающуюся в виде сопла трубку. Порывшись в ящике, Сима нашел только коленообразную муфту-переходник для соединения трубы в двадцать миллиметров с трубой на десять. — Ну и отлично! — обрадовался Миша. — Закрепим на трубе, и, если ее поворачивать, она будет сдувать песок во все стороны. Освободим люк, а там уже семечки! Однако после первой продувки убедились, что из-за высоты, соединяющей их с поверхностью трубы, сжатый воздух сдувает песок лишь на удалении. — Надо опустить всю систему, — предложил Саша. — Зря мы поднимали. — Кто мог знать заранее, — оправдал его Сима. — Кто-нибудь следите, чтобы не опустить ниже уровня песка. — Майя, к экрану, — скомандовал Субботин, берясь за накидной ключ. — А вы с Сашей придерживайте трубу снизу. Назад она должна пойти легче. Осторожно вращая трубу, Миша нажимал на ключ, и она без особого усилия пошла вниз. — Стоп! — крикнула Майя. — Пойди, Сима, прикинь опытным глазом. Смолкин отошел к пульту управления, где мерцал экран. — Сантиметров на двадцать можно. С еще большей осторожностью Субботин продвинул трубу вниз, снова зажужжал компрессор, и свистящая струя воздуха вырвалась из сопла. Михаил с Сашей поворачивали трубку, Сима следил, чтобы они не направили сжатый воздух на теледатчик и своевременно передвигал антенну. Мощная струя воздуха отбрасывала песок на десяток метров, но при этом поднималась такая пыль, что уже через минуту Майе пришлось переключиться на инфравидение. Хуже всего было то, что эта пыль тут же засасывалась в трубу, так как компрессор создавал внутри вездехода сильное разрежение. Правда, костюмы с гермошлемами спасали от таких неприятностей, но сам поток пыли не повышал настроения. Под ударами сжатого воздуха вокруг трубы возникла кольцевая воронка метров до пяти радиусом и глубиной сантиметров шестьдесят. Возле трубы в мертвой зоне образовался небольшой конус. Увидев, что выдутая воронка стабилизировалась и воздух уже не оказывает на нее воздействия, Миша снова взялся за накидной ключ и опустил трубу пониже, пока через край ее не хлынул песок. Снова включали компрессор. Воронка все увеличивалась, а трубы вместе с антенной и шлангом опускались вниз, пока не уперлись в дно. Пришлось срочно убирать всю систему и свинчивать первую секцию. — Видеосвязь прекращается на пять минут по техническим причинам, — сообщил Субботин на диспетчерский пункт. — Понятно. Видим ваши затруднения, — директор обернулся к Алферову. — Пожалуй, можно запускать второй экипаж. С ними все ясно. Через полчаса они откроют люк, а дальше дело техники. — Если пройдут полигон, миновав оставшиеся ловушки, возьму их, не взирая на твои протесты, — задумчиво сказал начальник космоцентра. — Не думаю, чтобы тебе это удалось, — хитро сощурив глаза, отозвался Дмитрий Иванович. — Хотя с космонавтами мне хлопот значительно меньше, но и эти кое в чем им не уступят. — Что ты имеешь в виду? — насторожился Василий Федорович. — Ничего. Просто рекомендую тебе оставить все как есть… И вообще, что ты привязался к этому экипажу? Надо же и другие посмотреть, а они ничем не хуже. — Вот, вот! Даже ты признаешь их преимущество! Ничуть не хуже! Значит, лучше! — Не цепляйся к словам. Конечно, нынче они блеснули, но я наблюдаю за ними в течение четырех лет. Самый неуравновешенный экипаж. Может неожиданно, как сегодня, вырваться на совершенно немыслимое количество баллов вперед, а назавтра сесть на простой задаче. — Хорошо, посмотрим, — Алферов заглянул в заготовленный список команд. — Кого запустим? — Самохваловцы рвутся. Тем более, что мы держим их в стартовой готовности. — Насколько я помню, они из явных претендентов? — Да. Василий Федорович снова углубился в список, перечитывая фамилии командоров экипажей и что-то прикидывая в уме. Наконец он поднял голову, видимо, сделав выбор. — Экипажу Демина приготовиться к прохождению полигона. Старт по готовности. Экипажу Самохвалова предоставляется трехчасовой отдых. — Мудришь? — недовольно поморщился директор. — Мы стараемся создать для всех равные условия, а ты делаешь исключения. — Да, делаю! Мне нужны объективные данные об их максимальных возможностях! В конце концов я выбираю практикантов! — рассердился Василий Федорович. — Ты собрался и иди, пожалуйста! — Как хочешь, — обиделся Баженов и, бросив последний взгляд на экран, где экипаж Субботина очередной раз опускал трубу, вышел из центрального поста наблюдения. На протяжение последующих двух суток, пока шли испытания, он не появлялся на полигоне и лишь изредка справлялся о результатах конкурса через диспетчерскую. До последнего дня время внеконкурсного экипажа оставалось непревзойденным. Под занавес испытаний неожиданно для всех вырвался вперед экипаж Кузнецова, но они ухитрились схватить три штрафных балла за нарушение правил безопасности и не могли составить конкуренции даже самохваловцам. Перед объявлением результатов Алферов зашел в кабинет директора. Выглядел он несколько утомленным, но оживленным, а главное, довольным. — Зря ты самоустранился. Хотя твоя служба дело знает, все-таки подчас не хватало твоей требовательности. У меня осталось такое чувство, что остальные экипажи прошли полигон по облегченной программе… — Подводишь базу под субъективную оценку, — усмехнулся директор. — Я ведь понимаю, куда ты клонишь. — Так ли уж и субъективную. Я дал возможность лучшим экипажам пройти полигон в самых оптимальных условиях. И только у Кузнецова два провала, у остальных больше трех, а эти так ни в одну ловушку и не попали… Не думаю, чтобы ты об этом не знал. — Естественно. Все-таки я пока директор. — Что значит пока, Дима! — вспыхнул Алферов. — Никто не собирается вмешиваться в твои функции. Тем более, что подготовка экипажей выше всяких похвал. Я просмотрел все до единого, и любой можно брать со спокойной совестью, разве, что кузнецовцы немного полихачили… — Не забывай, это лучшие экипажи. — Вот именно, — подчеркнул Алферов, — лучшие! И если на таком фоне экипаж Субботина выглядит на две головы выше и организованней… — То ты, пользуясь своим правом, решил восстановить попранную мной справедливость. Не так ли? — Зачем утрировать, Дима. Просто экипаж заслужил более серьезного к себе отношения. — Это решение комиссии? — Да. — Так в чем дело? — Дмитрий Иванович насмешливо сощурился. — Я думаю, все конкурирующие экипажи собрались в актовом зале… — Я зашел предупредить, чтобы для тебя не было неожиданности. — Спасибо, что хотя бы поставили в известность, — не удержался от сарказма директор. — Зато я тебе выдать гарантию от неожиданностей не могу… Баженов поднялся из-за стола, подошел к Василию Федоровичу и, положив ему руки на плечи, заглянул в глаза. — Так что, держись, Вася. Это тебе не твои подчиненные. Видел, как они умеют разговаривать? Если им покажется решение комиссии несправедливым, они выдадут сполна все, что они по этому поводу думают. Мы никогда не препятствуем открытому обсуждению любых проблем, возникающих в ходе учебного процесса. Мы лишь требуем, чтобы эти высказывания проводились в корректной форме… — Думаешь, они… — Психологию такого возраста трудно учесть. У них очень остро развито чувство справедливости. Если им покажется, что с ними обошлись не по договоренности, они не преминут напомнить об этом. — Ладно, спасибо хоть подготовил, — улыбнулся Василий Федорович и обнял друга. — Пойдем, однако. Не будем испытывать их терпение, раз они у тебя такие сердитые… Актовый зал встретил их сдержанным шумом. Алферов прошел на председательское место; директор, хотя рядом с Василием Федоровичем пустовало приготовленное для него место, присел с краю, как бы отмежевываясь от решения комиссии, каким бы оно ни было. Алферов поднялся и оглядел притихший зал. Курсанты сидели группами, по экипажам, ожидая решения комиссии. В любом случае участие в конкурсе давало возможность почетно сдать групповые испытания, поскольку это было соревнование лучших экипажей. Субботинский экипаж сидел в стороне от остальных групп, как бы подчеркивая свою непричастность к волнующему всех событию. Большинство примирилось со своим положением и лишь в трех наиболее удачливых группах теплился живой интерес. — Итак, подведем итоги наших трехдневных состязаний, — начал Василий Федорович в полнейшей тишине. Экипаж Самохвалова. Пять баллов за прохождение полигона, два балла за оригинальность решений при выходе из ловушек. — Шестьдесят девять, — быстро прикинул Сима. — У Кузнецова шестьдесят семь, то же у Демина. Это против наших семидесяти пяти! Хорошо! — Молчал бы уж лучше, — с горечью сказал Макаров. — Саша, — укоризненно покачала головой Майя. Макаров стушевался, но оживление Смолкина уже прошло. Он сидел, виновато потупившись, и делал вид, что внимательно прислушивается к результатам. Саша корил себя за то, что не удержался и напомнил товарищу о его вине… — Несколько слов об экипаже, выступавшем вне конкурса. Он набрал четырнадцать баллов, вдвое больше, чем лучший экипаж. Вы знаете, он нас поставил в затруднительное положение. Мы посовещались и решили восстановить этот экипаж в равных правах. — Конечно, у них Интуиция, — со вздохом сказал Демин. — С ним любой экипаж выскочит на первое место. — Что, что? — не понял Василий Федорович. — Интуиция — прозвище Субботина, — пояснил кибернетик Казаринов. — Если мне не изменяет память, он получил его еще во время поступления в институт. Это чувство у него развито чрезвычайно. — Ясно. Спасибо за информацию, однако продолжим, — Алферов улыбнулся, заметив по внезапно возникшей тишине настороженное внимание экипажей, по каким-то неприметным признакам уловивших, что еще не все потеряно. Вместе с тем, нам хотелось бы уравнять шансы других, наиболее отличившихся экипажей. Им будет предложено две задачи. За правильное решение каждой экипажам дополнительно начисляется по пять баллов. Таким образом, команды Кузнецова, Демина, Самохвалова имеют возможность вернуть утерянное превосходство. Экипажи согласны на дополнительные задачи? Демин? — Да. — Самохвалов? — Конечно. — Кузнецов? — Согласны. — Вот и отлично. Тогда приступим. В чем дело, Гончарова? — увидел Алферов поднятую руку Майи. — Экипаж с решением комиссии не согласен. — Садитесь, Гончарова. Ваша группа в решении этих задач не участвует. — Но… — Садитесь, садитесь! Василий Федорович обернулся к диспетчеру. — Включите запись! …Вездеход мчался по песчаным барханам, легко покачиваясь на буграх и валах. — Объявляется трехминутная готовность метеоритной угрозы, — раздался голос директора, и запись оборвалась. — Экипаж Самохвалова, ваше решение?! Секундное замешательство, и Самохвалов, переглянувшись с товарищами, поднялся со своего места. — Невзирая на опасность, направить вездеход к ближайшему укрытию. Риск есть, но другого выхода нет. — Экипаж Кузнецова? — Решение Самохвалова считаем правильным. Всему экипажу перейти на автономное дыхание. — Это записано в положении о метеоритной опасности в открытом космосе, — спокойно заметил Самохвалов. — Экипаж Демина? — Считаем задачу некорректной. — Ясно. Экипажу Самохвалова — два балла, Кузнецова — один. Экипажу Демина — нуль. Продолжите запись. Когда курсанты увидели, как вездеход зарывается в песок, в зале сначала возникло оживление, а затем раздались аплодисменты. Демин от досады хлопнул кулаком по подлокотнику. Запись оборвалась на попытках вездехода выбраться из-под песка. — Экипаж Кузнецова? — Пробиться вперед через барханы! — Экипаж Демина? — Экипаж просит десять минут для совещания. — Ваши десять минут. Минус один балл. — Экипаж Самохвалова? — Просим пять минут. — Ваши пять минут. Минус один балл. В зале послышались смешки. Самохвалов покраснел от досады: времени меньше, а штрафные очки те же. Кто-то попытался сострить, но командор так выразительно глянул на шутника, что тот умолк, понимая, что экипаж и, так в состоянии цейтнота… Пять минут в притихшем зале то в одном, то в другом углу возникал тихий говорок, вызывая фейерверк идей и подробностей, пока короткое командорское «нет» не унимало брызжущий фонтан. На несколько секунд воцарялась тишина, пока свежая мысль не взрывала ее. — Экипаж Самохвалова! — Разрешите решение подать в письменном виде. — Давайте. Самохвалов с достоинством прошествовал через зал и положил записку на стол перед Алферовым. Тот развернул ее, улыбнулся и подал членам комиссии. И опять в зале наступила сосредоточенная тишина. — Экипаж Демина! — Предлагаем в верхней крышке вездехода просверлить два отверстия и вывести выше поверхности песка трубы диаметром 20 миллиметров, которые есть в комплекте запасных частей. Одну трубу подсоединить к компрессору на всасывание, другую на выход сжатого воздуха и попытаться сдуть песок с крышки люка. Затем, выбравшись на поверхность, освободить вездеход. — Решение верное. Пять баллов, плюс два балла за оригинальность решения. Экипаж Самохвалова предложил выдвинуть сквозь песок трубы для прохождения водных рубежей, обеспечить экипаж воздухом и вызвать аварийную команду. Решение половинчатое. Три балла. Минус один балл за секретность. По реакции зала Алферов понял, что комиссия, сняв, по предложению кибернетика Казаринова, один балл с экипажа Самохвалова, поступила правильно. Лидер должен вести за собой другие экипажи и не бояться, что тебя опередят. Чувствуя поддержку зала, Василий Федорович полностью уверился, что его симпатии к экипажу Субботина разделяет подавляющее большинство курсантов, и никто не поймет решение комиссии превратно. — Решение экипажа Кузнецова неверно. Пробиваясь сквозь бархан, вездеход попадает в аварийную обстановку со смертельным риском от удушья. Между прочим, мы этот вариант промоделировали. Мощности двигателя не хватит пробиться до середины бархана. Вездеход застревает на глубине пяти-семи метров. Раскопать его быстро не удастся. Короче, два штрафных балла. Таким образом, экипаж Субботина остается на первом месте, на второе передвинулся экипаж Демина, на третьем — Самохвалова. Путевки на практику присуждаются экипажу Субботина. Поднялся взъерошенный и красный от волнения Саша. — Вас-силий Ф… Ф… Федорович, — начал он заикаясь. — Вы нас не выслушали раньше. Выслушайте сейчас. Экипаж Субботина принимал участие в прохождении полигона неожиданностей вне конкурса и поэтому не считает возможным претендовать на путевки, независимо от решения комиссии и набранных баллов. — Как это понимать? — Так и понимать. Путевки должен получить экипаж, участвовавший в конкурсе на полных правах, — отрезал Саша и сел. — Субботин! Михаил поднялся слегка насупленный и готовый к отпору. — Вы командор экипажа? — Нет. — Тогда этот, как его… Макаров? — У нас нет командора, Василий Федорович, но заявление любого члена экипажа можно расценивать как заявление командора. — Что это у тебя за новая форма демократии? — обратился Алферов к директору. Тот развел руками, как бы говоря: я же тебя предупреждал, что у этой группы свои порядки. — Значит, экипаж отказывается от путевок? — Да, — твердо ответил Субботин. — Уговаривать не буду. Путевки присуждаются экипажу Демина. Все свободны… Расстроенный Алферов мерял шагами из угла в угол директорский кабинет. Теперь, когда их противоборство разрешилось так неожиданно, они снова обрели способность объективно оценивать события, вспомнили, что их связывают и студенческие годы, и давняя дружба. Баженов пригласил на какие-то необыкновенные вареники с квашеной капустой, и Алферов ждал, пока он закончит неотложные дела. В суматохе дня Василий Федорович так и не спросил у Баженова, что тот думает по поводу отказа Субботинского экипажа, и сейчас, когда все документы были оформлены и подписаны, он понял, что именно этот вопрос более всего беспокоит его. И чем дольше он размышлял, тем менее мотивирован, как ему казалось, был поступок экипажа. — Нет, все-таки это у меня не укладывается. Нынешнее поколение, по-моему, начисто лишено честолюбия. — Ты не прав, Василий, — оторвался от бумаг Баженов. — Эта четверка именно на одном честолюбии проскочила полигон с таким блеском. И из того же честолюбия отказалась от практики на Луне. Думаешь, просто? — А командора у них нет тоже из честолюбия? — Нельзя ли что-нибудь полегче? Я с ними бьюсь четвертый год и только сейчас начинаю понимать, что в их срывах есть доля нашей вины… — Это и я могу подтвердить, — усмехнулся Алферов, — Не исправь ты своей властью оценку Смолкину, всей этой истории не было бы! — Ну да! — засмеялся Баженов. — Ты что, не знаешь студентов? Только дай им прецедент, всю автоматику по миру пустят! И так у Смолкина найдутся подражатели, а при моем попустительстве… Тут дело не в этом. Она особенная, эта четверка. А в чем особенность, я пока не уловил, и в этом я прежде всего считаю себя виноватым. Ты подожди, я сейчас закончу, и мы попробуем с ними поговорить. — Хочешь собрать их здесь, — Василий Федорович кивнул на кабинет, но Баженов углубился в бумаги и не ответил. Алферов снова принялся мерить шагами кабинет. Мягкий пластик заглушал шаги и не мешал Дмитрию Ивановичу работать. Спустя полчаса они пересекли сквер и подошли к общежитию. — Ну и где ты собираешься их искать? — спросил Алферов, поглядывая на темные окна огромного здания. Большинство курсантов разъехались: кто на практику, кто на каникулы, и только в левом крыле вразброс светилось несколько ярких квадратов. — Надо думать, они у Гончаровой. Во-первых, у нес наиболее подходящая обстановка, а им сейчас нужна именно приятная, успокаивающая обстановка. Во-вторых, они сегодня победители по всем статьям, а такое событие принято отмечать, значит, они все вместе. Пойдем, что ли? — Веди. Я хотя и бывал в комнате Гончаровой, вряд ли сейчас найду. Они поднялись на третий этаж и прошли по длинному коридору. За дверью слышался веселый басок Смолкина. — Все в сборе, — уверенно сказал Баженов и нажал кнопку сигнализации. Дверь открыла хозяйка комнаты. — К нам гости, — отстраняясь от входа и предупреждая своих товарищей, сказала она. — Извините, Майя, за вторжение, по вот у Василия Федоровича возникло несколько вопросов к вашей группе. Надеюсь, вы все здесь? — Все. Есть даже лишние, — улыбаясь, ответила девушка. Лишней оказалась Светлана Мороз, ее подруга по комнате. Впрочем, судя по оживлению Смолкина, считать неуместным присутствие этой невысокой девушки с добрыми серыми глазами было трудно. На вошедших глядели с откровенным любопытством, и Алферова удивило приподнятое настроение группы. На столе стоял чай, высился начатый торт и нетронутый графин с апельсиновым соком. — Празднуем день рождения? — спросил Василий Федорович, чтобы рассеять некоторую неловкость неожиданного вторжения. — Скорее, день победы, — серьезно ответил Саша. — Присаживайтесь к нам. Ведь и вы виновники нашего торжества. — Это каким образом? — удивился Алферов, опускаясь на стул. — Я за вами поухаживаю, — сразу включилась в роль хозяйки Майя. — Сок или чай? — Давайте чай. Так в чем мы провинились? — Вы нас поставили в жесткие условия. И то, что мы выдержали, мы считаем своей победой. Ну а вы, соавторы, что ли… Алферов с Баженовым переглянулись и дружно захохотали. Василий Федорович смеялся громко, раскатисто, обнажая неправдоподобно белые коренные зубы. Мало кто знал, что они вставные, как и вся нижняя челюсть след давней аварии при испытании новой модели орбитального ракетоплана, после которой космонавт-испытатель Василий Алферов перешел на административную работу. — Я тебе говорил, что с ними не соскучишься, — отсмеявшись, сказал директор. — Значит, соавторы, говорите? Тогда выкладывайте свои секреты! Должны же мы их знать, хотя бы как соавторы! — А у нас их нет, — обезоруживающе улыбнулась Майя. — Ну, положим, кое-какие все-таки есть, — отставляя чашку, сказал Алферов. — Вот, например, секрет заварки чая. Давно не пил такого. Майя зарделась и беспомощно оглянулась на товарищей. — Этот секрет я знаю, — усмехнулся директор. — Обрывают свежие листики чая в оранжерее. Одно время это увлечение едва не превратилось в бедствие. Пришлось оранжерею отдать в полное распоряжение биофака. Они тоже потаскивают, но по совести. — Ясно. Подай заявку на строительство дополнительной оранжереи. Средства выделим. Пусть пьют на здоровье… Такой чай стоит оранжереи. Ну, а такой хитрый вопрос: почему у вас в группе нет командора? — Так повелось, — Михаил сосредоточенно пригладил большим пальцем кустистую бровь, — еще со времени поступления. Был у нас командор. Он нас подавлял своими знаниями, силой характера и просто силой… Потом наступило разочарование… — До сих пор очароваться не можем, — вставил Сима. — У нас своего рода идиосинкразия на командоров, — пояснил Саша. — Так, так… Ну, а почему вообще никто не приживается в вашей команде? — Трудно сказать, — Миша прошелся по комнате. — Может быть, потому, что он лишний? — Вот Миша, кажется ухватил самую суть, — принялся развивать эту мысль Саша. — Мы и сами не понимали, как это происходит. Теперь, пожалуй, ясно. Мы взаимно дополняем друг друга. Полностью, на все случаи жизни. И новичку, который попадает в нашу команду, уже не остается сферы деятельности. Тогда он начинает вторгаться в чужие и, естественно, получается ерунда. — Насколько я понимаю, вы все вместе образуете единую систему, — Алферов в раздумье повертел в руках пустую чашку. Миша молча подошел к, столу, взял у него из рук чашку и передал Майе. Та, не говоря ни слова, налила свежего чаю и поставила перед Алферовым. Василий Федорович машинально отхлебнул несколько глотков, и вдруг смысл происшедшего поразил его. У него действительно возникло желание выпить еще чашечку чая. Он обычно прибегал к этому средству в минуты размышлений, но об этом знали близкие, знали немногие из сослуживцев, и тем не менее это его желание непостижимым образом уловил Субботин, и дальше сработала система. — Спасибо, — Алферов улыбнулся. — Вы настолько естественно подсунули мне этот чай и именно в тот момент, когда он мне потребовался, что я даже сначала не обратил на это внимания. Вот прекрасный пример вашей системы в действии. Не так ли, Дмитрий Иванович? — Они знают, кого задабривать. Мне вот ничего не предложили. — Но ведь вы в самом деле ничего не желали, — всерьез принялся оправдываться Субботин. — Нет, это вы мне мстите за то, что я все время пытался разрушить вашу систему! — пошутил Баженов. — Ну, что, Василий, Федорович, давай будем прощаться. Задали они мне задачку. Теперь буду искать, из какой группы можно еще создать систему. — Да. Мы, пожалуй, злоупотребляем гостеприимством хозяев. Вот что, Система, имейте в виду, если у вас появится желание после окончания института поработать на Луне, место для вас всегда найдется. Ну, а хорошую практику я вам обеспечу. Пусть не на Луне, но при космоцентре. ШОРОХИ ПРОСТРАНСТВА Повесть Свет в салоне был неярким. В левом иллюминаторе призрачно голубела Земля, а прямо по курсу медленно вырастала Луна, закрывая лобовой обзор чашеобразными кратерами, особенно рельефно выделяющимися в зоне детерминатора, с отчетливо проступающими неровностями на склонах кольцевых гор. — Вы бы приняли синхроноверин, Василий Федорович. Вторые сутки не спите. Алферов сердито пошевелил бровями, но ничего не ответил, и девушка настойчиво тронула его за плечо. — Что? — нахмурился Алферов, всем своим видом подчеркивая неуместность действий стюардессы, но, видно, нашла коса на камень. Девушка неуступчиво мотнула головой. — Вы не в космоцентре, Василий Федорович. Здесь, на борту «Титана», пассажиры согласно инструкции обязаны выполнять мои распоряжения. — Идите, или по прибытии в порт я сниму вас с рейса! — вконец рассердился начальник космоцентра. — Можете! Но сейчас примите синхроноверин. Девушка вынула из специального кармашка поблескивающий никелем патрон, прикрепленный тонкой цепочкой к поясу, и нажала подаватель. Щелкнула крышка, и из отверстия появилась зеленоватая таблетка, сжатая с боков двумя пластинками. — Возьмите! Алферов зло прижал кнопку вызова рубки. Тотчас над дверьми рубки засветился экран видеосвязи. — Командор! С каких пор мои приказы не обязательны для экипажа? Или я уже не начальник полета? — Командор! Она по совместительству врач. Сейчас ее козыри старше. Алферов отпустил кнопку, оглядел с ног до головы настойчивую стюардессу и, не найдя в ее стройной подтянутой фигуре, в миловидном привлекательном лице и хорошо пригнанном полетном костюме никаких изъянов, раздраженно выдернул из пластин таблетку, кинул ее в рот и протянул руку. Девушка вложила ему в руку тубу с витаминным напитком, дождалась, пока он опорожнил ее, выдавливая порции ароматного, слегка терпковатого на вкус напитка, приняла смятую тубу из его рук и лишь тогда вернулась в свой отсек. Раздражение Алферова скоро улеглось, впервые за двое суток он позволил себе расслабиться и тут же задремал. Сон его был глубоким и освежающим. Проснувшись, он почувствовал, что пульсация в висках и тупая боль в затылке стихли. «Старею, — подумал Василий Федорович. — Девочка права: были явные признаки десинхроноза». Обладая лабильной нервной системой, Алферов необычайно быстро приспосабливался к любой смене биологических ритмов. Чередование дня и ночи, столь болезненно переносимое другими, на него вообще не влияло. Несколько чувствительнее он реагировал на смену магнитных полей, но и здесь его организм быстро адаптировался. Признаки десинхроноза, нарушения естественных биологических ритмов, контролирующих все жизненно важные процессы, появлялись у него лишь при длительном пребывании в открытом космосе, да и то в случаях резкой смены обстановки, как это случилось два года назад, когда из-за непредвиденно быстрого роста активности Солнца и радиационной опасности пришлось срочно возвращаться на Землю, но чтобы десинхроноз появился на вторые сутки полета… «Нет, действительно, старею», решил Алферов, и почему-то ему снова захотелось увидеть эту миловидную, но строптивую стюардессу… Он протянул руку к кнопке, но, ощутив легкий толчок кресла, обернулся. Она, уже стояла перед ним, защелкивая карабины тонких ремней, фиксирующих ее вертикальное положение, за ручки кресел. — Принесите, пожалуйста, что-нибудь поесть, — произнес он тоном приказа. А она уже опускала столик из спинки переднего кресла, и, четкими привычными движениями отстегивая клапаны специальных карманов на поясе-патронташе, вставила в гнезда на столике подогретые баночки и тубы. Затем неторопливо извлекла целлофановый пакет с маленькими хлебцами и сунула его под резинку. С этим, похожим на фокус, предвидением он уже где-то сталкивался раньше. Только где? При его положении он каждый день встречался с людьми талантливыми, оригинальными или просто способными, легко постигающими логику событий и зачастую обладающими даром предвидения. Но это не похоже на логическое решение. Десинхроноз, или расстройство биоритмов, вызывает нарушение всех функций организма, и тут уже не до аппетита. Нет, ее предвидением руководила не логика. Скорее интуиция… Алферов даже перестал жевать. Он не мог объяснить себе, почему именно слово «интуиция» насторожило его. Просто оно каким-то образом причастно тому случаю, который ему непременно хотелось вспомнить. Он машинально закончил обед, сосредоточенно перебирая в памяти своих друзей и сослуживцев, смутно угадывая, что подобное предупреждение его желания произошло именно в присутствии кого-то из друзей. Степан Спиридонов? Нет, у главного диспетчера космопорта скорее математический склад мышления… — Вкусно? — она опять приблизилась неслышно, и это почему-то раздражало Алферова, хотя он понимал, что при свободном плавании в невесомости иначе и не могло быть. — Вкусно! — ответил он сердито. — Можно подумать, что это ваша личная заслуга. Она улыбнулась как-то открыто и в то же время снисходительно, словно учительница, поощряя правильный, но недостаточно уверенный ответ. Улыбка красила ее, и, глядя на руки, неторопливо и проворно убиравшие со столика остатки его обеда, он с досадой почувствовал, что ему нравится и эта улыбка, и ее независимое поведение, однако мужское самолюбие и занимаемое положение начальника космоцентра, привыкшего к безусловному выполнению его приказаний, не позволяли столь быстрого примирения, и он сказал с явным намерением вывести ее из равновесия: — А все-таки я сниму вас с рейса за неуважение к начальству. — Не думаю, что вам это удастся, — сказала она добродушно, не принимая его слов всерьез. — Во-первых, по прибытии в космопорт вам будет не до меня, а во-вторых, я, в отличие от некоторых, не нарушаю инструкций. — Выходит, я нарушаю! — Естественно, поскольку нас только двое, а нарушает один. Я не нарушаю, следовательно… На этот раз ее улыбка была насмешливой, и Василий Федорович снова взорвался. — Где вас только учат? — В институте космонавтики и межпланетных исследований имени Гагарина. «Димочкина школа, — подумал он с неудовольствием. — От его воспитанников за версту несет строптивостью, но приходится их терпеть: они наиболее способные и деловые. То ли хорошо усвоенные знания придают им такую уверенность и порождают гипертрофированное чувство собственного достоинства, то ли наоборот, вот это самое, казалось бы, излишнее внимание профессуры института к чувству собственного достоинства курсантов, словно катализатор интенсифицирует развитие их интеллекта». — Давайте я отнесу все это, — девушка кивнула на собранную упаковку обеда, — и тогда вы зададите остальные вопросы. И опять эта уверенность, что он, Алферов, непременно должен задать ей несколько вопросов, осветила неярким, словно люминесцентным светом какой-то уголок памяти, и появилась уверенность, что именно воспитанники его друга, директора института космонавтики Дмитрия Ивановича Баженова, могли проделывать эти фокусы с угадыванием его желаний. — Минутку! У меня только два вопроса! Первый — как вас зовут? — Светлана Мороз. — Так. Знакомо, но не очень. — Вспомните Систему, — подсказала она. — Да! — Василий Федорович стукнул по подлокотнику кресла. — Именно Система, будь она трижды неладна! Это неуместно бурное выражение чувств и раздраженный тон начальника космоцентра, наконец, этот специальный рейс — все сложилось в единую цепочку. Значит, это из-за них, ее друзей… Светлана побледнела, выпустила из рук банку из-под жаркого, плавным движением поймала ее и сунула в карман. — Что случилось, Василий Федорович? — Кто? — спросил он, уже ничему не удивляясь. — Саша. То есть, Макаров… — Ясно, — сумрачно кивнул Алферов. — Провалилась Система. — Как провалилась? — Кто знает. Как сквозь землю, то есть сквозь луну… Тьфу! Понавыдумывали терминов, будто своих, земных, не хватает! Прилунился, приселенился, привенерился! Чушь какая-то! На Земле — геологи, а на Луне — лунологи? Или, чтобы благозвучнее — селенологи? А на Венере как? Венерологи? Василий Федорович говорил раздраженно, пряча беспокойство от собеседницы и отчасти от самого себя, но сколько ни говорил о вещах посторонних, отвечать на вопрос придется, и Алферов сказал, глядя в упор на Светлану: — Я знаю не больше твоего. В контрольный срок не вернулись. На вызовы не отвечают. Пятые сутки ведутся поиски. Следы оборвались на каменистом плато. Там отсутствует рыхлый покров реголита… Лицо девушки просветлело, и в глазах затеплилась надежда. — Но это же Система! Они найдут какой-нибудь выход! — У них запаса кислорода на трое суток, — хмуро бросил Василий Федорович. — А система регенерации? — Они изволили отправиться на «молоке», да еще зачем-то прихватили женщину. — Майю? — Да. — Тем лучше. Значит, Система в полном сборе. Только вот «молоко», конечно… Они помолчали. Малый луноход Козырева — МЛК-5, окрещенный с момента своего рождения кем-то из первых водителей-остряков «молоком», не был предназначен для длительных путешествий: система полной регенерации на нем отсутствовала, зато он был маневрен, имел значительный запас хода без солнечной энергии, и до сих пор оставался самым быстроходным из всех последующих модификаций луноходов. Пожалуй, именно последнее качество удерживало его от списания. Уже не раз возникал вопрос, что МЛК не соответствует стандартам по безопасности, но начальники станций убеждали руководство, что технику, доставленную на Луну с большими затратами, следует использовать до полного износа. Алферов знал, почему исследователи так за него держались: быстрая доставка вахт на тяжелые буровые, маршруты геологов, то бишь селенологов, доставка почты — словом, вся многообразная работа, требующая быстрого сообщения, замедлилась бы по крайней мере в полтора раза. Сколько ни мудрствовали конструкторы, в том числе и сам автор «молока» Козырев, найти заметную прибавку в скорости без потерь в других качествах, жестко обусловленных стандартом, не могли. И старая модель торжествовала над последующими, значительно более совершенными и удобными луноходами. — Все! — вслух решил Василий Федорович. — Хватит! Сниму «молоко» со всех станций! Да и кое-кого из начальников заодно! Отстегнув привязные ремни, он оттолкнулся от кресла и поплыл к рубке. На ходу вспомнил о бортпроводнице, перевернулся вниз головой: — Спасибо, Светлана. Вы привели меня в чувство, — и впервые за все время рейса улыбнулся. — А ведь это вы присутствовали на этом удивительном чаепитии, когда родилась Система. Не так ли? Он шевельнул плечом, скосил глаза на приближающуюся дверь рубки, слегка повел руками, как бы отталкиваясь от воздуха, и тело его заняло в пространстве нужное положение. Мягко спружинив ногами о переборку, Василий Федорович точно рассчитанным движением коснулся ручки и исчез за дверьми. Михаил Субботин изучал керн, поднятый с глубин долины Хэдли, где недавно началось бурение первой на этом участке скважины. Закончив описание пород, он отобрал образцы для изучения их под микроскопом. Внешне образец лунобазальта мало отличался от других кусков керна, но изготовленный из него шлиф оказался необычным: в массе радужных пироксенов и полосчатых плагиоклазов под микроскопом отчетливо вспыхивали хорошо ограненные зерна кварца с характерным волнистым угасанием. Некоторые из них слегка желтели, что свидетельствовало о недостаточной доводке шлифа, хотя тонкая пластинка лунобазальта была на свету вполне прозрачна… Нет, это не укладывалось ни в какие схемы! Весь его практический опыт на Луне восставал против такого несообразия. Даже на Земле кварц в базальтах встречается сравнительно редко, и обогащение им образца говорило о каких-то нарушениях в условиях образования этого базальта. Впрочем, можно ли его называть базальтом? Пожалуй, по своему составу он ближе к андезитам. Но тогда можно говорить о дифференциации магмы на этом участке, а значит… Субботин вдруг вспомнил: вчера привезли керн этой скважины с более глубоких горизонтов, а он даже не удосужился его посмотреть. Выскочив из кабинета, он помчался по коридору, додумывая на ходу. Если эти дифференциация, то, значит, на Луне происходило не только извержение вулканов, но и остывание расплавов в глубинных очагах, и возможна концентрация рудных минералов так же, как и на Земле… Он едва не столкнулся с Майей, которая, увидев его, остановилась на перекрестке вырубленных в базальте коридоров. — Куда летишь, сумасшедший? Она улыбалась, и лицо ее осветилось радостью, будто они не встречались по крайней мере месяц. Ему тотчас передалось ее настроение, и он стал рассказывать о своей находке. — Ты меня не слушаешь, — обиженно прервал свои объяснения Михаил. — Прости, пожалуйста! Я давно тебя не видела таким взъерошенным! И потом, — она улыбнулась, — ты мчался так стремительно, что, казалось, вот-вот взлетишь, перебирая ногами в воздухе! — Глупости, — тряхнул головой Субботин. — Всегда ты что-нибудь придумываешь! — Да я все поняла, — она виновато поглядела ему в глаза. — Просто это было так необычно, и я не могла отделаться от мысли, что ты сейчас вспорхнешь. Не сердись, пожалуйста. Майя погладила его пальцами по лбу, как бы разглаживая морщинки: — Ну, беги к своему открытию, только не забывай все-таки, что здесь нет земного притяжения! Проводив Михаила взглядом, она свернула направо и неторопливо направилась к новому участку оранжереи. Это был предмет ее особых забот. На нем планировалось заложение сада, но для окультуривания лунного грунта были посажены наиболее неприхотливые овощи и бобовые. Оглядев бледные листья свеклы, она вздохнула. В реголите, который вместе с обезвоженным торфом послужил основой почвы, не хватало важных для развития растений микроэлементов, особенно меди и цинка, да и с калием тоже было туговато. Майя потрогала бледно-зеленый с темными прожилками лист. Да, это типичные признаки калийного голодания, надо снова давать подкормку, а калийных удобрений оставалось совсем мало. И на старом участке похожая картина, хотя и в меньшей степени. Даже там после переработки ботвы и листьев в органическое удобрение калий частично выпадал из кругооборота веществ. В этом еще предстояло разобраться… Она приняла оранжерею в запущенном состоянии. Ее предшественник, отчаявшись обеспечить станцию овощами, списался на Землю. Майя поморщилась. Ей не доставляло удовольствия вспоминать эту встречу. Люди подобного типа вообще претили ей, а это был человек, который заслужил неприязнь всей их четверки еще со времен поступления в институт. Когда она впервые вошла в лабораторию оранжереи, он сидел, развалясь в кресле, и смотрел спортивную телевизионную программу с Земли по каналу видеозаписи. Именно поэтому все попытки начальника станции Яковлева вызвать его в кабинет окончились безрезультатно. Ничуть не смущаясь, как человек, который полностью отрешился от этого мира и может пренебрегать мнением здешнего общества, он оглядел ее с головы до ног и сощурился. Губы его тронула ироническая усмешка. — А, старая знакомая. Где же ваш рыцарь? Полетел к звездам? Она не узнала его сразу — все-таки прошло семь лет, однако усмешка кого-то напоминала. — Извините, но я вас не знаю. Он приподнялся, дурашливо шаркнул ножкой: — Разрешите представиться. Мовшович! И снова бухнулся в кресло, — Командор? — вырвалось у нее от удивления его старое прозвище. — Как же вы сюда попали? — Уметь надо, — с видом превосходства он. покачал закинутой на ногу ногой, оглядел ее, как бы определяя степень ее наивности, но тут же спохватился, независимо расправил плечи и добавил буднично и спокойно. — Окончил сельскохозяйственный. Хорошие специалисты — всегда дефицит. — Почему же вы возвращаетесь на Землю? — Свое отработал. Да и условий здесь не создают. У людей настоящая почва, с шарика, а эти, — он кивнул на стену, подразумевая руководство станции, — решили сэкономить. Натащили лунной пыли. Ничего толком не растет. После того, как Мовшович передал дела и уехал в космопорт, она поделилась своими сомнениями с начальником станции. — Доля истины в его словах есть, но на Копернике наши соседи давно освоились на реголите и получают прекрасные урожаи. Пожалуй, даже лучше, чем на натурпочвах. — Может быть, там лунная пыль имеет другой химический состав? Яковлев слегка сморщил нос, будто собирался чихнуть, но передумал. — Не надо называть реголит лунной пылью. Реголит — это комплекс частиц различной величины. Даже когда в нем преобладают частицы, соответствующие по размерам земной пыли, по своим физическим особенностям они резко отличны. И поверьте мне, как химику, что существенного расхождения между нашим реголитом и реголитом из окрестностей кратера Коперник нет. Что же касается Мовшовича, то, мне кажется, у него не хватало настоящей увлеченности, живой искры, что ли… Как-то слишком трезво, реалистично он все делал. Нет, с точки зрения науки, по-видимому, все как полагается! Но без души, без огонька! А растения все-таки живые организмы. Говорят, они даже что-то там чувствуют… — Есть такая легенда, — засмеялась Майя. — Не в смысле, конечно, чисто физиологической чувствительности. Это давно известно. А в смысле выражаемых ими чувств. И, если честно, я в нее почему-то верю! Ей удалось навести порядок в оранжерее, и станция стала получать свои овощи, пусть не в изобилии, но в определенном достатке. И все же полезная площадь оранжереи была маловата, чтобы обеспечить потребности такой станции как Эратосфен. Первоначально здесь предполагался пункт астрономических и астрофизических наблюдений, но геологи, прослышав о проекте, настояли на строительстве небольшой станции, поскольку этот район по геологическому строению считался самым молодым на Луне и безусловно заслуживал изучения в первую очередь. Выбор пал на гору Лебедь. В плане с высоты орбитального полета она действительно напоминала летящую птицу с длинной, вытянутой вперед, шеей и кратером-глазом на голове. Геологи подтвердили, что гора является достаточно древней структурой среди молодых образований, связанных с кратерами Коперник и Эратосфен. Проявлений вулканизма, опасных последствиями, — развитием разломов и трещин, приводящих к катастрофической утечке воздуха из помещений станции, на Лебеде не наблюдалось. Этот фактор, гарантирующий безопасность будущих исследователей, оказался решающим. Кратер Эратосфен, расположенный на западной оконечности лунных Аппенин в двадцати с небольшим километрах от станции, дал ей название, а ближайшая, одна из самых молодых геологических структур кратер Коперник, стала первым объектом исследования. Изучение кратера Коперник пошатнуло устоявшееся мнение о метеоритном происхождении большинства лунных кратеров. Это был типичный вулкан с вязкой лавой андезитового состава. Именно вязкость лавы, потерявшей при извержении летучие компоненты — газы и пары воды — приводила к образованию плотной лавовой оболочки над вулканическим очагом. При возобновлении активности эта оболочка долго сдерживала извержение, пока не образовалось критическое давление, разрешавшееся взрывом необычайной мощности. Именно серия таких взрывов привела к образованию сложной системы валов вокруг кратера и линейных выбросов, известных под названием «светлых лучей». Уже при затухании вулканической деятельности в центре кратера из остатков расплава магматического очага выдавливался андезитовый шпиль в виде центральной горки, подобно земному вулкану Мон-Пеле. Близость древней горной системы Аппенин, обширное базальтовое плато Моря Дождей и группа своеобразных молодых лунных кратеров — Автолик, Аристилл и Архимед, у которых, в отличие от Коперника и Эратосфена, да и многих других лунных кратеров, отсутствовала центральная горка, представляли для геологов обширное поле деятельности, поэтому очень скоро небольшая станция превратилась в базовый поселок, спрятанный в монолитной анартозитовой толще горы Лебедь. Чтобы обеспечить растущее население станции овощами, оранжерею неоднократно расширяли, и вот опять перед новой заведующей встала та же проблема. Майя прекрасно знала, что каждый лишний килограмм, доставленный с Земли, обходится баснословно дорого и потому посоветовалась с начальником станции Яковлевым. — У нас есть лазерные резаки. Найдешь энтузиастов, дам аварийную герметическую дверь, — погладив небритый подбородок, сказал Владимир Кузьмич. — А дверь зачем? — Здесь все-таки космос, Гончарова! Забыла, чему учили? Любая работа должна обеспечивать безопасность каждого, не говоря уже о целой станции. Начнут пробивать туннель или устраивать зал… Где-нибудь трещина… И воздух, которым мы дышим, начнет уходить в пространство. Хорошо, если днем, может, и обойдется: успеют натянуть спецкостюмы. А если ночью? Все задохнутся. Конечно, утрирую для наглядности. При перепаде давления система жизнеобеспечения подаст сигнал тревоги и перекроет отсек с утечкой воздуха, но все равно хлопот не оберешься. Поэтому при любых расширениях станции сначала врезают дверь, а уж за ней начинают пробивать переходы. Кстати, предупреди своих энтузиастов, что каждый метр проходки они обязаны выносить на сводный план, иначе могут врубиться в какой-нибудь коридор, а то и жилую комнату. Однако предложение Майи не вызвало энтузиазма среди работников станции. У каждого хватало своих проблем. На экстренном совещании четверки было решено поставить этот вопрос на комсомольском собрании. Комсорг Алеша Зайцев был свой, выпускник из института, тот самый блондин, который готовил их когда-то к прохождению лабиринта и встретил у выхода. С тех самых пор они прониклись друг к другу непреходящей симпатией. Одно время Зайцев даже засматривался на Майю, но и убедившись в безответности своих чувств, не перестал опекать четверку. И здесь, на станции, он принял самое живейшее участие в устройстве ребят на новом месте. Они понимали, что влияние комсорга не бесконечно, но все-таки надеялись на удачу. Собрание проходило бурно. Большинство высказывалось против расширения оранжереи. Особенно категорично выступала астрофизик Галина Сосновская. — Не понимаю, как можно говорить о каких-то огурцах или картофеле. Чуть больше овощей или чуть меньше. Разве мы прибыли сюда, чтобы есть? Наша группа стоит на пороге открытия закономерности образования планетных систем. Сбывается мечта ученых всего мира — получить четкий ответ на вопрос о происхождении Земли, нашей Луны, наконец. По нашему мнению, установление этой закономерности неизмеримо повышает вероятность существования других цивилизаций и решает проблему целенаправленного их поиска. Но все это надо посчитать, отбросить некорректные варианты, прежде чем гипотеза превратится в теорию. Мы отдаем этому все свободное время… А тут — картошка! Да я обходилась без нее и обойдусь еще сколько угодно! — А я люблю картошку, особенно жареную! — поднялся со своего места Сима. — И после хорошего обеда заварить чай из свежих листьев. Мы в институте как-то привыкли к этому. Вы откуда родом, Галя? — Какое это имеет значение? — И все же? — Ну, из Калинина. — А я с Украины. И привык есть яблоки и груши. А вы пробовали абрикосы? Нет, не те, которые в банках, а прямо с дерева? Такие краснощекие, ароматные! Кстати, даю справку: абрикос — один из немногих плодов, который содержит большое количество каротина. А каротин при нашем образе жизни — во как, — Смолкин провел ребром ладони по горлу, — нужен! — Каротина и в моркови сколько угодно! — возразила с места Сосновская. — Сколько их можно съесть, Галя? Одну, от силы две. А абрикосов я полтора-два килограмма могу хоть сейчас. А настоящие спелые персики вы ели, Галя? Нет, конечно. Потому что спелые персики никто не повезет. Если он упал с дерева, то это уже не персик! Разбивается всмятку. Самые хорошие персики это те, которые падают в руку, когда до него дотронешься. Шкурку снимешь — и можно не жевать! Тает во рту, только косточки выплевывай. Тут могут подумать, что Смолкин ратует за оранжерею только потому, что поесть любит. Мне вас жалко. Я-то ведь всего этого перепробовал — во! — Сима опять провел рукой по горлу. — Это во-первых. Во-вторых, мы приехали сюда надолго. Работать приехали. Чтобы хорошо работать, нужно иметь хорошее здоровье, надо иметь все, чего душа желает. Она, то есть душа, желает не случайно, а то, что требуется организму. А моему организму еще и купаться хочется. Не просто помыться или там в ванне полежать, а поплавать! Вот я и думаю, закончим расширять оранжерею, начнем строить бассейн! В зале поднялся шум. — Какой из него работник? Потребитель! — Персиков ему захотелось! — Таких гнать надо со станции! Смолкин невозмутимо переждал бурю негодования. — Я еще не все сказал. — Хватит! Ясно! — Лишить его слова! Понадобилось несколько минут, пока собрание несколько успокоилось. Никто не обратил внимания на то, что в президиуме появилась запоздавшая Лена Королева, врач станции, и Саша Макаров, пошептавшись с комсоргом, сунул Смолкину записку. Тот прочел и успокоительно подмигнул Майе. — У меня только маленькая справка, — улыбаясь, будто ничего не произошло, сказал Сима и помахал запиской. — Разрешите? — Давай и закругляйся! — крикнули из зала. — Приказом начальника станции группа астрофизика Шалыгина на две недели отстранена от работы и направляется на принудительный отдых ввиду крайнего истощения нервной системы. Я же говорил, вы не умеете работать! Зал озадаченно притих, кто-то заерзал в кресле, на него шикнули. — Неправда! — опомнившись, вскочила с места Сосновская. — Правда, Галочка. Спросите у Лены Королевой. Сима оставил трибуну, при гробовом молчании прошел через зал и сел рядом с Майей. Поднялась Королева. — Товарищи! Пока вы тут шумели, мне в двух словах объяснили суть дела. Я считаю, Смолкин прав: работать вы, действительно, не умеете. Группа Шалыгина снята по моему рапорту. К сожалению, это не единственный случай. На пределе находятся астрономы, группа обработки информации и химики. Несколько лучше обстоят дела у геологов, но они и физически народ покрепче, и на работе им приходится чередовать умственную и физическую нагрузку. Тем, кто такой нагрузки не имеет, а на занятиях физкультурой бережет свои силы, буду назначать в обязательном порядке занятия физическим трудом. В этом смысле меня устраивает предложение Майи Гончаровой, поскольку объем работ с физическими нагрузками на станции невелик. После выступления Лены постановили: считать занятия физическим трудом важнейшей обязанностью каждого комсомольца и работать на расширении оранжереи не менее двух часов в день. Выйдя из зала, Смолкин упал перед Леной на колени и, заламывая руки, патетически произнес: — Благодарю вас, прекрасная Елена! Вы спасли мою честь, а значит, и жизнь! Отныне я ваш раб навеки. И пусть только кто вас посмеет обидеть! В порошок сотру! Лена не успела ни смутиться, ни посмеяться. Прямо на них шла, тесно сплотив свои ряды, группа Шалыгина. — Здесь трое жаждущих, чтобы их стерли в порошок! — произнес Сергей Шалыгин, нависая над ними всей громадой своего роста. Сима вскочил, и Шалыгин, нелепо дрыгнув в воздухе ногами, оказался на спине. — Сима! С ума сошел! — вскрикнула Лена. — Он же член-корреспондент! — Ерунда какая-то получается, — потирая плечо, поднялся Шалыгин. — Одна малявка убивает морально, другая физически. Нашлись ниспровергатели авторитетов! Ладно, молчу, Дон Кихот Эратосфенский! — отступил на шаг Шалыгин, заметив, что Смолкин опять занимает борцовскую позицию. — Но мне хоть два слова дадут сказать в свое оправдание? — Извините, Сергей Владимирович, что так получилось. — А что? У него неплохо получилось. Использовал свой малый рост и слабое тяготение. Попробовал бы он на Земле меня так швырнуть! Ну да ладно! Неделю нам даешь? А потом хоть на месяц! — Нет, Сергей Владимирович. — Лена потупилась и явно сробела перед напористостью и огромным ростом астрофизика. — Я же вас предупреждала. — Ну, хорошо. Три дня! — Не могу. — Мне одному! Эти пусть гуляют! — Нет! — твердо отрезала Лена. — Давай по-хорошему договоримся. Я ведь могу пожаловаться и самому Алферову. Срываешь важную работу. — Сергей Владимирович! — голос Лены окреп от обиды. — Я считаю эту торговлю недостойной. — Обижаете, — хмуро напомнил Сима. Оторопев от такой решительности, Шалыгин отступил еще на шаг. — Ты смотри! Подобралась парочка! Чем же я должен по-вашему заниматься? — Возглавить постройку новой оранжереи, — нашелся Смолкин. — Идет! — сразу оживился Шалыгин. — Работаем восемь через восемь. Через неделю приходим в норму, вы допускаете нас к работе. — Как это восемь через восемь? — Восемь часов работаем, восемь отдыхаем. — Вечно у вас крайности, Сергей Владимирович. Восемь часов в сутки и ни секундой больше! — У меня организм так привык. — Вот и довели себя до истощения. Будете работать по предписанному режиму! Майя улыбнулась, вспомнив все эти перипетии. Теперь достройка оранжереи заканчивалась. Давно астрофизики отработали свои нормы, в первых залах уже снят третий урожай картофеля, но по-прежнему они всей командой заявляются хотя бы на час, а Галя Сосновская даже взяла шефство над саженцами персиков. Но что все-таки с калием? Она набрала номер, и на экране видеосвязи появился кабинет геофизика Макарова. Саши за столом не оказалось, но, услыхав сигнал связи, он тут же возник на экране. — Что, Майя? — Вот посоветоваться хотела… И она рассказала о своих затруднениях. — Знаешь, это, пожалуй, не по моей части. Скорее всего, калий поглощается реголитом. — Это мне известно, Сашенька. Речь идет о том, почему он не ассимилируется растениями из реголита и как блокировать его утечку из кругооборота. Может, следует сменить характер силовых полей в оранжерее? Ты бы посмотрел… — А что на соседних станциях? — На реголите только Коперник, но там такой товарищ… у него среди зимы снега не выпросишь… Бережет свои секреты для статей, а может, сразу для докторской. — Ладно, посмотрю после работы. Захвачу кое-что из аппаратуры… Макаров задумчиво молчал. Майя терпеливо ждала, «когда гора родит мышь», как любит выражаться Сима Смолкин по поводу обстоятельности, с которой Саша осмысливает любую информацию. — Знаешь, поговори-ка лучше с Мишей. Он больше занимается химическим и минералогическим составом пород… — Говорила, Сашенька. Это его идея насчет полей, но сейчас ему не до меня. Полетел, как на крыльях, в кернохранилище. — А что там у него? — Не знаю. Кварца много в шлифе. Говорит, уникальный случай. — Разве? По-моему, это уже было. На Копернике. — Это с равнины. С моря Дождей. Одна из последних скважин. — Подожди, я свяжусь. Он вызвал кернохранилище, но никто не отозвался. Саша переключился на геологический сектор. Ему сообщили, что Субботин в шлифовальной мастерской. — Ладно, — решил Саша. — Давай пройдемся к нему. Лучше узнать из первоисточника. Миша сидел у микроскопа и рассматривал шлиф, только что изготовленный им самим из куска керна, взятого с забоя скважины в долине Хэдли, метров на двадцать глубже того образца, который так поразил его обилием кварца. По минералогическому составу порода была ближе всего к земным гранодиоритам. Уже от одного этого можно было прийти в восторг, так как до сих пор находили в реголите лишь их обломки, а тут гранодиориты в коренном залегании, но Субботиным уже овладела исследовательская трезвость, и он методично передвигал шлиф в освещенном поле микроскопа, время от времени фотографируя наиболее интересные участки. За этим занятием и застали его друзья. — Привет! Говорят, ты откопал кварцевую жилу! — пошутил Саша. — Кварцевую нет, а до пегматитовой, возможно, дело дойдет. — Ого! Дай-ка мне взглянуть, — Макаров потянулся к микроскопу. Миша отстранился, давая возможность другу заглянуть одним глазом в окуляр. — Слушай! Это же микроклин! Точно! Характерная микроклиновая решетка! И при этом в окружающих породах практически отсутствует калий. Чудеса! Он выпрямился, поморгал длинными ресницами и спросил: — А что каротажная диаграмма? — Скважина еще бурится. — Значит, еще не каротировали? Понятно. Слушай! — вдруг загорелся Саша. — Я думаю, на этой скважине имеет смысл провести и магнитный каротаж. Здесь явные проявления вулканических процессов и, следовательно, должны фиксироваться изменения магнитного поля Луны. А? — Должны, — подтвердил Субботин. — Мальчики! — перебила их рассуждения Майя. — Здесь кто-то произнес калий. Или мне это показалось? Саша досадливо махнул рукой, что на всех языках мира означало: обожди, не до тебя! Но Миша, зная ее болезненное отношение к потере удобрений, поспешил удовлетворить ее любопытство. — В этой породе есть калишпаты, в частности микроклин. — А какое в ней содержание калия? — Анализ еще не делали, но думаю, что-нибудь около двух процентов. — А точнее? — У нее десинхроноз на почве калия, — сощурился в усмешке Макаров. — Сон из-за него потеряла. — Ты почти прав, Сашенька. Только потеряла не я на почве, а сама почва и не сон, а калий! — отпарировала Майя. — Понимаешь, Миша, я по твоему совету внесла на новых участках повышенные дозы удобрений, и все равно наблюдается сильный хлороз растений, какой бывает при остром недостатке калия. — Тогда не знаю, что тебе и посоветовать, — развел руками Субботин. — Возможно, в ходе почвообразования происходит не ассимиляция калия, как мы предполагали, а химическая реакция. Ведь в реголите по сравнению с земными почвами аномально низкое содержание его. — И до каких пор это будет продолжаться? — По-видимому, до стабилизации почвенных процессов. — В земных почвах калия около двух процентов. Если поглощение его в реголите будет происходить до этой цифры, то… — Майя зашевелила губами, производя вычисления, — целый транспорт! Шестьдесят тонн! Меня Кузьмич со света сживет. Он и так косится на мои заявки. Говорит, дешевле овощи с Земли возить. И это, когда я заказываю по две-три тонны удобрений! — Не сживет. Под систему жизнеобеспечения еще и не то можно получить, — успокоил Саша. — Твои овощи, в конечном счете — не только продукты питания. Это еще и кислород, и поглощение углекислого газа. Пока оранжерея опережает рост населения базы, все обходится, а как не станет, тут не только Кузьмич, все забегают. — Получить, конечно, можно, — согласилась Гончарова. — Только, если у нас такие породы, может, лучше сменить на них реголит. — Теперь понятно, что ты за них уцепилась. И сколько тебе потребуется? — Три тысячи тонн. — Хо-хо! — загрохотал Миша. — У нас за все время существования станции не наберется столько керна, не говоря уже о его научной ценности! — А я не претендую на керн, — невозмутимо заметила Майя. — Вы, мальчики, будто с Луны свалились! — О-хо-хо! — Саша схватился за живот. — Она меня сегодня уморит. — Рабочий день кончился. По какому поводу веселье? — На пороге стоял Смолкин. — Симочка, вот ты механик, — перехватила его Гончарова, — но даже ты догадаешься, что аномалия всегда имеет ореол. Не так ли, мальчики? Она ехидно осмотрела притихших сразу острословов. — Что, вы кажется иссякли? — Действительно, — пробормотал Саша. — Я об этом не подумал. Реголит в этом районе должен тоже иметь повышенное содержание калия. — Особенно в эпицентре ореола, над аномалией, — добила своих оппонентов Майя. — Ты смотри, оказывается, и биологи иногда соображают, — сделал удивленное лицо Миша, оправившийся от шока. — Есть смысл провести кали-съемку и в эпицентрах аномалий задать пару скважин. Можно получить дико интересный материал. — В чем дело? — пожал плечами Смолкин. — Поехали, а то мои лошадки застоялись. — Кузьмич не пустит, — выразил сомнение Саша. — Рабочий день по расписанию окончен. — Зато лунный день только начинается. Отдохнем ночью, — решил Субботин. — Пошли к начальству! — Надо еще добыть оператора, — почесал в раздумье кончик носа Макаров. Миша в сердцах хлопнул ладонью по столу. Без оператора нечего было даже браться за съемку. В маршруте у каждого хватает обязанностей. Геолог помимо наблюдений непрерывно ведет штурманскую работу. Без четкой ориентации и точной привязки трудно надеяться на достоверные результаты. Геофизик крутится возле приборов, успевая менять программу применительно к масштабу съемки, да еще на его обязанности выдавать отсчеты по элементу. О водителе и говорить нечего… Нет, без оператора не стоит и затевать поездку, а на него нужно заранее подавать заявку, чтобы поставили в график, а вне очереди Кузьмич не даст ни под каким соусом! — Мальчики! Давайте я поеду оператором. — Майечка! Дай я тебя поцелую! Саша подскочил и чмокнул ее в щеку. — Но, но! — сделал грозное лицо Субботин. — Нечего тут зариться на чужих жен. Свою надо иметь! — Переживешь! Макаров светился предвкушением удачи, и его настроение тотчас передалось другим. — Лазурная ты личность, — засмеялся Миша. — Раз так, двинулись к Кузьмичу. Только как же твоя оранжерея? — Потерпит пару дней. Там все отрегулировано, да и Галя присмотрит в случае чего. Начальник станции Владимир Кузьмич Яковлев смотрел в окно и нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Как и большинство людей, он не любил ожидания, особенно когда времени постоянно в обрез. Административная работа и так съедала все свободное время, оставляя для любимой химии лишь часы отдыха, а тут еще прибавилось хлопот с прибытием этой четверки. Он был рад этому и не рад. С одной стороны, они изрядно встряхнули застоявшийся быт станции. Как администратор он понимал, что одна работа, даже если она любимая, снижает общий тонус жизни, но эти слишком уж неугомонны. Сначала эта идея с расширением оранжереи. О такой самодеятельности может только мечтать любой начальник станции, тем более непрерывно растущей. Потом кто-то прослышал о Луна-городе, где на центральной площади разбит сквер и рельефно выполнены ложные фасады, создающие земной облик ансамблей, и теперь пробивают в штат архитектора-интерьерщика, чтобы помог спланировать и вести работы по оформлению станции а-ля Земля. А все началось с этого окна, будь оно неладно. В расцвет оранжерейного энтузиазма он в шутку попросил пробить ему окно, чтобы было видно, не слишком ли много времени они уделяют строительству. На, следующий день его вызвали в центр, а когда он неделю спустя вернулся, кабинет его неузнаваемо преобразился. Окно пробили с видом на оживленный перекресток. Сам перекресток, да и кабинет тоже, пришлось расширить, иначе окно было бы похоже на средневековую бойницу из-за толщины стен. Углы перекрестка слегка сгладили, вырубили ниши, натащили комнатных цветов для озеленения и сделали «солнечный» подсвет. Получилось, конечно, неплохо. Эта зелень и мнимые солнечные лучи неизменно вызывают хорошее настроение, но уже нашлись подражатели. Шалыгинская группа смонтировала себе подобный интерьер в вычислительной лаборатории. Того и гляди начнут пробивать окна в жилом отсеке. Надо издать приказ, пока до этого не дошло дело. Пусть дождутся хотя бы архитектора. Правда, у шалыгинцев была застрельщица — Сосновская. Ее энергии только позавидуешь! Как только успевает выполнять свои многочисленные обязанности. И Шалыгин ею не нахвалится. Уже витает идея протолкнуть ее на следующем отчетном собрании в профорганизаторы. С ней, пожалуй, натерпишься преобразований. А все та же четверка! Как они ее перевернули! Из явных противниц — в штурмовой таран! Да где же она, наконец! — Что-то она позволяет себе задерживаться, — Яковлев не скрывал своего раздражения. Вся их затея с поездкой ему чем-то не нравилась, хотя объяснить — чем, он не смог бы ни им, ни себе. — Она сказала, что придет через десять минут, Владимир Кузьмич, а прошло только пять, — спокойно ответил Саша. — Может быть, пока решим вопрос о транспорте? В гараже есть свободный МЛК. Только с профилактики. — Я смотрю, все у вас наготове, — проворчал начальник. — Только сначала я все-таки хочу знать, согласится ли Сосновская взвалить на себя еще и уход за оранжереей. — Владимир Кузьмич! — вспыхнула Майя. — Почему вы так говорите? Там все отрегулировано, режим запрограммирован. Вот через неделю редис снимать… Тогда действительно хлопотно! — На новой площади? — поинтересовался Яковлев. — На новой, — вздохнула Майя. — Отчего так тяжело? — Расход калия очень велик. Придется опять заказывать тонны три. — С вашими запросами легче доставлять овощи с Земли. — Опять шутите, Владимир Кузьмич. Мы только одного картофеля собрали с новой площади дополнительно шесть тонн. — И шесть тонн калийных удобрений! — Но мы заложили сад. Двадцать яблонь, тридцать слив и вишен. Абрикосы, персики, виноград, наконец. И потом, рано или поздно, наступит стабилизация… — Ваш сад-фикция! Чтобы он давал нормальный урожай, лет двадцать ждать придется! И еще не известно, что вырастет из ваших косточек и семечек! Вы хотя бы прививку им сделайте. Майя слушала, улыбаясь его горячности, а еще больше неосведомленности. — Владимир Кузьмич! Не надо переносить сюда земные условия. Во-первых, в условиях пониженной силы тяжести растения становятся крупнее, а во-вторых, в оранжерее мы устраиваем им два вегетативных сезона с месячным перерывом. С учетом интенсивности развития деревья уже выглядят как трехлетки. Семена нам прислали элитные, лучших сортов. Они не нуждаются в прививке. Смородина уже отцвела. Через пару недель угощу. А годика через полтора, я думаю, будем пробовать первые яблоки. — А как вы их опыляете? — Пока кисточкой. В будущем придется заводить пчел. — И у нас будет свой мед? — недоверчиво спросил Яковлев. — Естественно. Это входит в программу. — Почти убедили, — начальник станции довольно причмокнул, как бы предвкушая вкус меда. — Сколько вам потребуется калия для стабилизации? — По моим расчетам, шестьдесят тонн. — Это на тридцать-то соток? — Почему вас это удивляет? Полуметровый слой реголита составил массу около трех тысяч тонн. Стабилизация должна наступать при содержании калия около двух процентов. Сами посчитайте. — Ну, это ни в какие ворота! Меня засмеют в космоцентре. — А вы напомните им о двух тысячах тонн почвы, доставленных сюда с Земли для первой секции оранжереи. И потом, это ведь не за один год! — То, что разрешается ребенку, непростительно взрослому, Гончарова! — Вы о чем, Владимир Кузьмич? — не поняла его Майя. — Все о том же. Когда станция была во младенческом возрасте, еще и не то доставлялось сюда в огромном количестве. Но сейчас станция выросла, не стоит об этом забывать! Тогда доставка почвы была запланирована, а сейчас ваши калийные удобрения пойдут вне плана, значит, срывается доставка необходимого оборудования, приборов. За них меня съедят ваши же товарищи! Майя нетерпеливо дернула плечом. — Я еще не все сказал! — заторопился Яковлев. — Недостаток овощей действительно легче восполнить доставкой с Земли. На продукты питания нет лимита. — Великолепный довод! А меня вы выставите в каком свете? Получится, я не справляюсь со своими обязанностями? — Майя в волнении поднялась с кресла и прошлась по кабинету. — И потом, раз уж вы заговорили о питании. За год оранжерея дала на пять тонн овощей больше, чем в прошлом году, не считая картофеля с новых площадей. Попросите калий за счет сокращения продуктов. Хотя бы за счет картофеля! — Но у меня ежегодно растет объем доставляемых продуктов. Станция расширяется, штат растет. Картофель! Свежего нам доставили четыреста килограммов! На праздники! А — остальное готовый, дегидротизированный. Полтонны его заменяет ваших двадцать тонн! И потом, вы же не можете растить в оранжерее хлеб, крупы, макароны, мясо, наконец! — Естественно, на такой-то площади! Но в отношении мяса… Я думаю, можно завести небольшую свиноферму. Есть отходы на кухне, ботва и зелень в оранжерее… При всем совершенстве технологии дегидротизированное мясо никогда не заменит свежего! — Только свинства нам еще не хватало, — проворчал начальник. — Мало других забот. — Это вы напрасно, — вступился Смолкин. — Я сам из сельских. Моя мать умудрялась держать двух поросят в маленьком сарайчике. Мясо у нас не переводилось, хотя в семье было шестеро. В наших условиях десяток свиней практически обеспечат станцию свежим мясом. — Решите сначала проблему оранжереи! Вы прямо фонтанируете идеями. Как бы нам не захлебнуться. Пока на поверку они выходят нам боком. — Для того мы и собираемся в долину Хэдли, — Субботин смахнул с плеча несуществующую нитку. — Если обнаружим реголит в эпицентре аномалии хотя бы с одним процентом калия, проблема будет решена почти наполовину. Яковлев хлопнул себя рукой по колену. — Как я мог забыть! Незачем вам ехать за шестьсот километров! Здесь, на полпути к Копернику, есть ржавые почвы! Это след упавшей кометы. В них содержание калия около десяти процентов! И это всего в восьмидесяти километрах! — В этих самых «ржавых почвах» около двадцати процентов цинка и пятьдесят натрия! Не думаю, чтобы они подошли в качестве почвы, — возразил Субботин. — Когда здесь будет построен химический комбинат, эти «почвы» или точнее, руды, найдут широкое применение. А пока лучше искать реголит по составу близкий к гранитам, поскольку именно граниты были родоначальниками наших земных почв. Начальник опять забарабанил пальцами и глянул в окно. Ох и настырная четверка! И разговаривать с ними тяжело… Все-то они знают! Кажется, любого готовы загнать в тупик… Не зря кто-то придумал им прозвище Система. По отдельности с ними еще можно на равных, но когда соберутся вместе! Интересно, что они придумают, если Сосновская откажется… Только вряд ли. Они умеют убеждать. Ага! Вот, наконец, и она… Галина промелькнула мимо окна и появилась на пороге. — Прошу прощения. Шеф задержал. Вы меня вызывали, Владимир Кузьмич? — Мне сказали, Сосновская, что вы ориентируетесь в хозяйстве оранжереи и сможете, во внеурочное время, Яковлев с нажимом подчеркнул последние слова, — подежурить два-три дня в отсутствие Гончаровой. — Да, Владимир Кузьмич, мы с Майей договорились. Яковлев кивнул головой в знак того, что удовлетворен ответом астрофизика, и задумался. С одной стороны, они народ бывалый и постоянно, по крайней мере трое, выезжают на точки. За год с ними ни одного происшествия. С другой стороны, «молоко» при полном экипаже рассчитано лишь на трое суток автономного дыхания. Шестьсот километров — это десять часов пути. Сутки с небольшим на съемку и еще десять часов. Практически на пределе возможности… — Возьмите в отсек суточный запас кислорода в баллонах и на двое суток в багажник. Недельный запас продовольствия… — Куда мы все это денем? — развел руками Сима. — Нам и НЗ за глаза хватит. — Отставить разговоры, Смолкин, — жестко сказал начальник. — Это приказ. Все, что нельзя разместить в отсеке, погрузить в багажник. — Мы хотели в багажник загрузить реголит на пробу, примирительно пояснил Субботин. — Разрешаю оставить использованные баллоны и контейнеры на буровой. Пойдет транспорт за керном, заберет. А насчет реголита… Вы только найдите повышенное содержание калия. Пошлем транспорт и привезем сразу пять-шесть кубов. Ясно? — Ясно! Разрешите начать сбор? — Действуйте! Выход на связь по дежурному расписанию. Через час луноход МЛК-5 отшлюзовался в главном туннеле и помчался к востоку, — набирая скорость. По договоренности, первую часть пути до входа в ущелье, пересекающее западную часть Аппенин, Саша сидел в переднем, штурманском, или как они называли по студенческой привычке, командорском, кресле. МЛК-5 не отличался комфортом; иллюминаторы имелись лишь в передней части, создавая обзор для водителя и штурмана. Два остальных члена экипажа должны были довольствоваться тем, что удастся разглядеть за их головами, или дремать в креслах, спинки которых могли принимать любое положение, вплоть до горизонтального. Дорога к долине Хэдли, где сейчас располагались автоматические буровые агрегаты и куда частенько наведывались геологи и буровые мастера, была наезжена достаточно хорошо, и Смолкин старался выжать из двигателей их полную мощность. — Не очень гони, Сима, — сказал Макаров. — Если Кузьмич узнает, что мы за четыре часа окажемся у отрогов Архимеда, он, чего доброго, заставит повернуть обратно. — Ничего, мы будем сообщать только координаты, подмигнул Михаил. Настроение у всех было приподнятое. Впервые за целый год они собрались в один экипаж, и это много значило для них, привыкших решать все задачи сообща. В этой поездке были у каждого и свои профессиональные интересы, что делало путешествие особенно приятным, к тому же там впереди их ждали загадки долины Хэдли, приоткрыть завесу над которыми они надеялись. Долина давно волновала воображение Саши Макарова. Именно здесь наблюдалась минимальная магнитная аномалия на площади, изучаемой со станции, здесь же известный масконаномалия силы тяжести, или гравитационная аномалия, если говорить на профессиональном языке, крупнейшая на Луне! И мелькающие каменные глыбы, и однообразные купола, возвышающиеся среди лавового плато вулкана Эратосфена, мимо которых прихотливо виляла дорога, и мелкие многочисленные кратеры, испещрившие плато, утомляли своей монотонностью и настраивали на дорожные размышления. А думать Саше было о чем. Последнее время он все чаще ощущал свое одиночество. Нельзя сказать, чтобы их товарищество, возникшее еще в институте, ослабло, но перед выпуском Майя и Миша поженились, и в первый год их совместной жизни не слишком удобно торчать у них каждый вечер. У Симы, похоже, отношения с маленькой врачихой Леной Королевой складываются таким образом, что ждать конца его холостяцкой жизни остается недолго. Во всяком случае, его трудно застать дома по вечерам… Саша усмехнулся. Они выехали в восемь часов по московскому времени, а на Луне только начинался длинный, почти в четырнадцать земных суток, день, и уже поднявшееся над горизонтом солнце слепило глаза даже через опущенные светофильтры. Но на станции при искусственном освещении соблюдался привычный земной ритм смены дня и ночи, и как раз в эту пору освещение в коридорах приглушалось. Там был вечер, а вечера Саша не любил, хотя всегда можно было пойти в кают-компанию, где собирались любители схватиться в острой дискуссии и где подчас в кипении страстей вокруг свежей идеи сталкивались такие мощные потоки информации, которую не соберешь и за год, регулярно читая научные журналы, и неудивительно, сотрудники на лунные станции отбирались по степени информированности и таланта. Можно было пойти в конференц-зал, где часто крутили свежую, только что обмененную с соседней станцией ленту кинеголографа. По субботам здесь затевали викторины, состязания эрудитов и шахматные блицтурниры, а то и просто танцы… Можно было завернуть в спортзал, где всегда найдется партнер по бадминтону или пинг-понгу. По воскресеньям в спортзал собиралось все население станции, и он превращался то в арену борьбы, то острых схваток любителей тенниса, но самым значительным событием дня всегда становились соревнования по волейболу. Команды обычно собирали по профессиональному признаку: геологи, астрономы, механики и база. Ради разнообразия команды всякий раз придумывали себе шутливые названия. Особенно изощрялись астрономы и примыкавшие к ним физики и астрофизики: «Капелла», «Гончие псы», «Альдебаран». Не оставались в долгу и геологи: «Андезит», «Габбронорит», «Кукисвумчоррит». Такие названия нравились и болельщикам, которые тут же обыгрывали их, превращая яркую звезду в созвездии Тельца — Альдебаран в риторический вопрос: «А где баран?» или редкий минерал с Кольского полуострова — кукисвумчоррит — в издевательский выкрик. «Кукиш вам горит!». Механики брали названия, не мудрствуя лукаво: «Болт», «Шайба», «Шестерня», и только обслуживающий персонал базы во главе с начальником станции, с легкой руки Симы Смолкина, выступал под одним и тем же названием «Скотобазы», которое неизменно доставляло удовольствие и самой команде, и ее соперникам какой-то игривой двусмысленностью. Волейбол Саша любил и одинаково успешно играл как в защите, так и в нападении, но в сыгранной команде здешних геологов, принимая как должное его способность вытягивать гиблые мячи, ему редко давали пас. И когда это случалось, следовал резкий «пушечный» удар, застававший врасплох команду противника, но не менее неожиданный и для своих. Его поощряли, похлопывая по спине, но когда он снова выходил на линию нападения, перебрасывали мяч на удар признанным игрокам. Такое пребывание в тени обычно его не тяготило, но сегодня он ощутил досаду на себя. Среди друзей, которые его знали, как самих себя, он держался со всеми на равных, но стоило попасть в круг незнакомых людей, как застенчивость сковывала его, не давала раскрыться, блеснуть. Те, кто знал его недостаточно, считали, что он сухарь и молчальник, но и с теми, кто знал его хорошо, отношения складывались трудно. Так было со Светланой Мороз, подругой Майи. С последней практики он даже написал ей несколько писем. Но та ясность, которая установилась между ними при переписке, при встречах теряла реальные очертания, становилась зыбкой, и снова все осложнялось. Конечно, и у Светланы характер нелегкий. Хорошо, что он вовремя понял, что они слишком разные. При всей внешней мягкости и застенчивости он не мог терпеть над собой ничьей власти, даже власти прекрасной девушки, а Светлане хотелось повелевать. Она была слишком земной и, пожалуй, даже рационалистичной. В исследователях космоса и космонавтах она видела прежде всего элиту человеческих характеров, принадлежность к которой она считала для себя делом чести, но ее устремления в космос были скорее данью моде, и покидать Землю насовсем или по крайней мере надолго она не собиралась. Пожалуй, с тех пор, как он уяснил это, и рассеялось ее очарование. Он сам не сразу разобрался, что послужило толчком к отчуждению, но стал избегать встреч, и уже время само обрывало тонкие нити едва начавших складываться отношений. Они не виделись больше года, и теперь его уже не волновали, как прежде, ни приветы, ни короткие приписки в письмах к Майе, которые предназначались ему… «Все прошло, как с белых яблонь дым…» — вспомнились строчки Есенина. А было ли что? Так, наваждение. Вот у Майи с Мишей сразу и на всю жизнь… Он оглянулся. Миша полулежал в кресле, скрестив руки на левом подлокотнике таким образом, чтобы Майе было удобнее положить на них голову, и, хотя на неровной дороге луноход время от времени встряхивало, они мирно дремали под монотонное гудение двигателя. Им не надо выяснять причин, почему не складываются отношения, им всегда просто и легко друг с другом… А может, во всех этих сложностях прежде всего виноват он сам, создавая такой психологический фон, при котором и самому трудно сделать первый шаг навстречу, и ей, как девушке, неудобно? Ведь мог же он на практике и пошутить, и поговорить спокойно с поварихой Галей, и даже однажды поцеловать ее, когда у него вдруг возникло такое желание. Вот с ней ему было всегда легко и просто, хотя она никогда не казалась ему простоватой. Правда, она не была и красивой, по крайней мере, в той обыденной одежде, в которой он видел ее каждый день. А может быть, он просто не присматривался, ведь что-то привлекательное в ней было? Он напряг свою память, но не смог вспомнить ее лица. Он помнил лишь ее добрые карие глаза, всегда чуть смущенные, ее небольшие, всегда шершавые руки, потому что в полевых условиях ей приходилось все делать собственными руками, от чистки картофеля до мытья посуды. Он помнил ее глубокий грудной голос, потому что она всегда интересовалась его работой и пыталась во всем помочь ему, даже в расшифровке диаграмм магнитного каротажа, над которыми они бились тогда всей четверкой, пока случай не дал им в руки ключ к решению этой задачи. А ведь это случилось как раз в день ее рождения! Когда это было? В июле или августе? Конечно, в августе. Тогда Самсонов подарил ей свой талисман — отличный хризолит. Он еще пошутил, что камень приносит удачу тем, кто родился в августе. Практика у нее закончилась раньше, а они задержались по просьбе Самсонова. Она уехала, обещала всем писать, но письма получил только он. Он вдруг пожалел, что не ответил ей тогда. Впрочем, многие его сокурсники не считали вправе привязываться к Земле, а что делать Гале в космосе при ее чисто земной профессии? Права русская поговорка: «Все, что ни делается — к лучшему!» Только грустно все это. Они подъезжали к широкому сквозному проходу, пересекающему лунные Аппенины и отделяющему от горной системы западную часть — полуостров Энариум. — Надо будить Мишу, — вполголоса сказал Саша, обращаясь к Смолкину. — Погоди. Ты все испортишь, — сморщил тот нос. — Вот въедем в ущелье. Ждать пришлось недолго. Сима снизил скорость до предела и, медленно разворачиваясь, въехал в тень. Вспыхнули фары, выхватывая из кромешной тьмы наезженную дорогу среди крупных глыб и остроугольных камней. Солнце еще не проникло в глубь ущелья, и здесь царил первозданный мрак. Лишь пригнувшись, можно было снизу через боковой иллюминатор увидеть светлые пятна залитых солнцем вершин. Щелкнул тумблер, и в отсеке загорелся плафон. — Теперь буди, — кивнул Смолкин, подмигнув Саше. Макаров повернулся и потянул за рукав Михаила. Тот сразу открыл глаза, бросил взгляд на сине-фиолетовый от темноты боковой иллюминатор и машинально спросил: — Что, уже ночь? — Естественно, — не моргнув глазом, ответил Сима. Субботин посмотрел на часы и зевнул. — Да, половина одиннадцатого! Потом, увидев выхваченный из черноты мощными фарами привычный для Луны характер рельефа и каменистую дорогу, спохватился. — Что вы мне голову морочите? — Мы? — удивился Сима. — По-моему, ты еще не проснулся. — Брось, Симочка, свои штучки! Конечно, использовать для розыгрыша привычку к земному биоритму и создать обстановку земной ночи — это психологически тонко, но и год жизни на Луне тоже чего-нибудь стоит! Я же просил меня разбудить, когда подъедем к ущелью. А вы? Давай, Саша, иди подремли. Макаров поменялся с Субботиным местами. Сонная Майя тотчас попыталась пристроиться у него на руке, но, уловив во сне что-то непривычное, открыла глаза. — А, это ты… Почему темно? — Ночь, — будничным тоном ответил Саша, желая повторить на Майе Симину шутку. — А-а-а… — Майя откинулась на спинку кресла и снова задремала. При выходе из ущелья в глаза резанул свет, несмотря на предупредительно опущенные Симой светофильтры. Субботин поморщился и взглянул на часы. Они опережали график почти на сто километров. С такими темпами часа через два они будут на месте. Определив координаты, он сообщил их дежурному. Таков был порядок: каждые четыре часа сообщать свое местонахождение и направление дальнейшего движения. Правило это, выработанное на горьком опыте первых исследователей, резко сужало круг поисков в случае непредвиденных обстоятельств, и со времени введения число драматических случаев сократилось практически до земных пределов, хотя Луна изобиловала ловушками, и даже наезженная дорога не всегда страховала от неприятностей. От ущелья дорога сначала отходила на север, подальше от основания крутого склона горной цепи, изобилующего неровностями рельефа и каменистыми осыпями, а затем поворачивала на восток, оставляя предгорья вправо в трех-четырех километрах. Субботин оглянулся: Саша уже давно дремал в кресле рядом с Майей, и даже яркое солнце, осветившее отсек после выхода из ущелья, не помешало ему видеть земные сны. — Может, ты тоже подремлешь? — спросил Субботин, подумав, что Симе, уже просидевшему четыре часа за пультом управления, тоже невредно было бы передохнуть, но Смолкин отрицательно покачал головой, не отрывая глаз от дороги, и Михаил, зная пристрастие друга к вождению и находившего в этом едва ли не главный смысл жизни, решил не настаивать. Крутой вираж вдавил Михаила в кресло, и солнце, переместившись из бокового иллюминатора в передний, высветило отсек. Майя заворочалась в кресле. Сима добавил еще один светофильтр и затемнил верхние части иллюминаторов, чтобы яркий свет низкого солнца не бил в глаза. Теперь в правый иллюминатор хорошо были видны изрезанные склоны горной цепи Аппенин и ее отроги, пологими языками спускающиеся к равнине Моря Дождей. Резкие и густые тени подчеркивали глубокие ущелья, часто глухие, тупиковые, а иногда уходящие в глубь горного массива насколько хватал глаз. Однообразный серовато-зеленый тон гор нарушался более светлыми по тональности осыпями, да иногда по первозданной системе трещин и разломов, не стертой эрозионными процессами, как на Земле, вдруг неожиданно появились тонкие белые полосы: то ли игра света, то ли жильные породы. Во всяком случае теперь, с установлением дифференциации магмы, он мог это предполагать, тем более, что в отношении горных систем на Луне среди исследователей не было разногласий: их вулканическое, точнее магматическое, происхождение не оспаривалось даже самыми ярыми сторонниками ударного происхождения лунного рельефа. Михаил усмехнулся, вспомнив, с каким удовольствием подчеркнул этот факт профессор Лебедев, читавший в институте курс геологии Луны, убежденный «вулканист». Не все курсанты, особенно с математическим складом мышления, разделяли убеждения профессора. Особенно они любили щеголять статистическими выкладками, основанными на законе Шретера. Признанными лидерами в этом занятии были Леня Лешинский и Сева Рускол. Видя, что за ними потянулись другие, Лебедев понял, что пора поговорить на эту тему всерьез. Случай вскоре представился. Сева Рускол где-то услышал, что признанный авторитет в вопросах лунной астрономии Барков заявил, что вопрос о происхождении лунных кратеров с появлением кратерной статистики давно решен в пользу метеоритного происхождения и что он не видит смысла поднимать дискуссию по этому поводу. И Сева, конечно, не мог отказаться от соблазна попросить Лебедева прокомментировать это высказывание. — Простим ему это заблуждение, — Лебедев близоруко сощурился, оглядывая аудиторию. — Он астроном и не может знать особенностей морфологии вулканов как земных, так и лунных, не может знать тех признаков, по которым эти вулканы легко распознаются. Скажем, сниженная южная часть кратера Архимед и прилегающее к этой части лавовое поле совершенно недвусмысленно указывают, что этот кратер — вулкан и при этом один из самых молодых. Но видеть это может именно геолог. Не случайно, кстати, что среди сторонников метеоритной гипотезы нет геологов, а лишь астрономы и математики, поэтому мне странно слышать от моих коллег, будущих исследователей Луны, Марса, может быть, и Венеры, тех, кому непосредственно придется потрогать своими руками эти кратеры, такую предвзятую точку зрения. Марк Твен, имея в виду американскую действительность его времени, сказал однажды, что есть три вида лжи: прямая, замаскированная и статистика. Не ловите меня на слове, я не цитирую великого писателя, а лишь передаю точку зрения. Не надо забывать, что статистику делают люди, поэтому мне хотелось бы охладить статистический пыл моих молодых коллег. Использование кратерной статистики для изучения поверхности Луны должно опираться на правильную теорию происхождения кратеров. Что, Рускол? Вы не согласны? — Лебедев, лукаво сощурившись, уставился на Севу. — Откуда вы можете знать, какая теория правильная? — Справедливое возражение, но это не я сказал. Это формулировка убежденных сторонников метеоритной гипотезы, Рускол. И за точность этой цитаты я ручаюсь. Уже сама формулировка отражает тенденциозность подхода к проблеме: они только свою теорию считают правильной. Однако попробуем разобраться, на каких доводах зиждется эта теория. Они утверждают, что абсолютное количество кратеров данного размера на единицу поверхности континента в тридцать раз больше, чем на единицу поверхности морей. Ну и что же? Больше, естественно. Это видно и без подсчета. В чем открытие? А в том, что это якобы необъяснимо с точки зрения вулканического происхождения кратеров. Смехотворность подобного утверждения может и не стоило опровергать, если бы за этим не стояла магия цифр: не в двадцать или двадцать пять, а именно в тридцать! Люди считали, как же им не поверить! Но вы знаете не хуже меня, что континенты и моря разновозрастны. Моря — более молодые образования. Потоки лавы затопили эти понижения и снивелировали существовавшие ранее кратеры. Подтверждением этому служат кратеры фантомы, которые наблюдаются в морях при определенных условиях освещения. Континенты — наиболее древние участки лунной коры, сохранившие свой рельеф в первозданном виде, и поэтому здесь количество кратеров должно быть больше. Во сколько раз — это вопрос другой. Следующим китом, на котором держится убежденность исследователей метеоритной гипотезы, является случайность распределения центров кратеров. Логика здесь такова. Априорно утверждается, что распределение вулканов закономерно. Кратеры на Луне распределены случайно. Следовательно, кратеры — метеоритного происхождения! Очень просто и убедительно, не правда ли? Лебедев отыскал взглядом своих главных оппонентов на лекциях и остановился взглядом на Леониде. — Лещинский! Вы у нас специалист по вулканам. Можете ли вы утверждать, что распределение вулканов на Земле закономерно? — В определенной степени, — Леонид поднялся с места, как сжатая пружина, но тон его ответа был нарочито спокойным. — Они приурочены к зонам молодой складчатости, обрамляя Тихий океан, а также располагаясь параллельно горным хребтам альпийской складчатости или вдоль линий крупных разломов. — Вы забыли подчеркнуть, Лещинский, что все сказанное вами касается лишь современных вулканов, а как быть с древними? — Они, в общем, подчиняются тем же закономерностям. — Вы хотите сказать, что древние вулканы тоже имеют тесную связь с разломами в земной коре? — Именно! — Тогда, может быть, с вашей помощью мы сможем вынести на карту все древние и древнейшие вулканы? Леня пожал плечами, как бы говоря, к чему такие вопросы, когда вы сами знаете, что это невозможно. — Садитесь, Лещинский! Понятно, что это не в состоянии сделать ни вы, ни все вулканологи земного шара. Если бы мы знали закономерности их распределения, насколько проще были бы поисковые работы. Ведь с вулканами связаны многие месторождения полезных ископаемых. Но не имея такой картины, как же мы можем сопоставлять распределение земных вулканов и лунных? На Луне, особенно на континентах, сохранились практически все кратеры с момента ее возникновения, на Земле все древние вулканы разрушены или замаскированы процессами эрозии. С другой стороны, закономерности, о которых говорил Лещинский, можно легко обнаружить и на Луне. Достаточно вспомнить группы кратеров Птолемей-Альфонс-Арзахель или расположенных южнее Пурбах, Региомонтан и Вальтер. Эти системы кратеров прекрасно увязываются с направлением древних структур, в том числе и разломов. Уместно отметить, что в кратере Альфонс еще в 1958 году наблюдались выделения углекислого газа, что присуще вулканическим извержениям. Ну, а случайность при огромном количестве кратеров, если есть такое желание, всегда можно увидеть. Лебедев отошел к кафедре, быстро набрал код, и на экране вспыхнул чертеж, на котором был изображен разрез кратера, а вверху выписаны расчеты, доказывающие, что объем воронки равен объему насыпанного вокруг нее вала. — Правило Шретера. Основной довод сторонников метеоритной гипотезы. Мы много о нем говорили, не буду повторяться. Приведу лишь слова геолога Хабакова, взявшего на себя труд проанализировать с геологических позиций богатейший наблюдательный материал, накопленный к моменту первых космических полетов. «В литературе уже давно упоминается так называемое правило Шретера, согласно которому у всех кольцевых гор на Луне будто бы должно существовать строгое равенство объемов внешних частей вала и внутренних впадин. Это правило усердно цитировалось и цитируется в литературе, но не отвечает действительности. На самом же деле среди кольцевых гор встречаются весьма различные виды, существенно отличающиеся по морфологическим особенностям, в том числе и по отношению объемов, как с приблизительно равными объемами вала и впадины, так и со значительным избытком объема впадины либо вала. Это замечание полувековой давности не утратило своей актуальности. За полвека мало что изменилось в этом отношении. Сейчас, как мне кажется, настало время передать решение этого вопроса специалистам — геологам и вулканологам, то есть вам. Поэтому мне хочется, чтобы к каждому полученному при непосредственном исследовании факту относились бы без предубеждения. Если фактический материал — рыхлые насыпные валы, дробление в центральной зоне и так далее — указывает на метеоритное происхождение кратера, ему не следует приписывать вулканическое, и наоборот. Словом, прежде всего материал для размышлений, а уж потом выводы. Помните, что основа науки — доказательность! Субботин, хотя и не примыкал к метеоритчикам, пересмотрел горы литературы, чтобы разобраться самому в вопросе происхождения лунных кратеров; и если до этого он просто полагался на собственный здравый смысл, то теперь безоговорочно перешел на сторону профессора. И сейчас, разглядывая горный массив Аппенин на протяжении всего долгого пути в формах отдельных вершин и линиях, вытянутых к юго-востоку хребтов, он угадывал их сложную тектонику: резко очерченные сбросами уступы, спускающиеся ступенями в долины или ущелья, образованные разломами, зоны дробления, выполаживающие склоны, покрытые хаотически набросанными глыбами и каменистыми осыпями и косую трещиноватость на крыльях, вторгшихся из лунных глубин магматических плутонов. Сами плутоны были массивными, без единой трещины, и может, поэтому более темные по окраске. Они выделялись и сглаженностью своих форм. Да, тут трудно говорить о каких-либо других процессах, кроме глубинных, хотя на первых порах изучения Луны и эти горы пытались отнести к метеоритным образованиям, возникшим в виде гигантских валов от удара крупного астероида, создавшего Море Дождей. Но уже при поверхностном изучении, выявившем разновозрастность в составе гор, сторонники ударного происхождения оставили эти позиции, сосредоточив свои силы на лунных кратерах. Михаил подумал, что в науке часто первое высказанное авторитетным ученым мнение становится аксиомой и, чтобы ее опровергнуть, приходится собирать потом огромный доказательный материал. Луне в этом смысле повезло; о ней создано столько различных, часто противоречивых, теорий и гипотез, что всегда можно найти подходящее объяснение любому явлению… — Смотри, буровая, — отвлек его от размышлений Смолкин. — Где? Как ни всматривался Субботин в многоликий пейзаж, в бегущую за горизонт дорогу, в отдельные возникающие впереди точки, ничего не увидел. — Так где ты увидел буровую? — переспросил он. Глянув на приборный щит, Сима хитро прищурился. — Плохо смотришь. Вон, чуть правее дороги. Через две минуты будет. Впереди сначала появилась дуга, высветленная солнцем верхняя часть мачты автоматической буровой установки, потом медленно начала вырастать из-за горизонта и сама мачта. Михаил догадался, что Сима просто разыграл его, так как увидеть буровую раньше он не мог. Зная координаты скважины, Смолкин вычислил, сколько метров осталось до ее появления из-за горизонта, но ввиду небольшого понижения в рельефе из вычисленной точки мачта еще не была видна, и ему пришлось протянуть время, пока она не возникла, благо лунный горизонт намного ближе земного. Не доезжая буровой, Смолкин резко затормозил, и дремлющие Саша с Майей едва не вывалились из кресел. — Полегче! Не дрова везешь, — пробурчал Саша. — А вы не спите! — Сима вылез из водительского кресла и принялся делать разминку в узком проходе. — Что же нам еще делать? Смотреть на твою спину? Даже боковых иллюминаторов нет на этом «молоке». — Не знаю. Только вы своей дремой на меня сон нагоняете. — Ладно. С чего начнем? Посмотрим керн на буровой или прогоним ход? — примирительно сказал Саша. — Я думаю, сделаем ход, определим площадь съемки, — решил Субботин, — на буровую сегодня не пойдем. Кузьмич прав. Кислород надо экономить. А каждый выход — это потеря двадцатиминутного запаса. — Ты наговоришь, — усаживаясь на свое место после разминки, заметил Сима. — Полное восстановление воздуха в отсеке происходит за десять минут. — Правильно, но ты это время сидишь в костюме и расходуешь еще десятиминутный запас. — Должен же я чем-то дышать? — Должен. Тем самым воздухом, который мы выпускаем наружу. — Ладно, убедил. Будем отсасывать компрессором, прежде чем выходить. Раз надо, будем экономить воздух, но, надеюсь, это не распространяется на желудок? Я все-таки в отличие от вас поработал. — Майя, достань ему что-нибудь. Пусть перекусит, пока готовим аппаратуру, — сказал Саша, — а то ведь работать не даст. — Ну зачем ты так, Саша. Человек действительно проголодался, — Майя протянула Смолкину термос и сверток с едой. Найдя нужный лист карты, Миша укрепил его на собранном Майей операторском столике, установил по координатам иглу курсографа в точке стояния и запустил гироскоп. Когда наступила стабилизация, он вопросительно взглянул на Сашу. — У меня готово, — ответил Макаров на безмолвный вопрос. — Тогда поехали. Миша прыгнул в командорское кресло, высмотрел прямо по курсу ориентир, записал показания спидометра и скомандовал: — Точка номер один. Замер! — Ноль двадцать пять! — откликнулся Саша. Майя наколола на карте точку. Слева поставила цифру один, справа — результат. — Курс прямо. Интервал четыреста. Трогай помалу! Выдерживая направление, луноход помчался вперед. Дальше уже не было дороги, и Субботин сосредоточил все внимание на поверхности равнины, таящей иногда скрытые купола или воронки. Воронки обычно имели небольшие блюдцевидные понижения, которые чаще всего хорошо угадывались в рельефе, а вот с куполами было трудней. Их по более светлой окраске мог различить только опытный глаз, и хотя по картам, сделанным на основе стереоскопических съемок со спутников, ни тех, ни других не предвиделось, непосредственное наблюдение за рельефом было далеко не лишним, и на практике не раз встречалось, когда опыт исследователя спасал его и товарищей от крупных неприятностей, если не гибели, на вполне безобидных местах. Через четыреста метров Сима остановил луноход. — Точка два! — Ноль двадцать один! — Уменьшается, — сказала Майя. — Нет, это ореол одного порядка, — возразил Субботин. — Поехали! Михаил оказался прав. На следующей точке через четыреста метров последовало небольшое повышение содержания калия, затем оно снова начало падать и на двух последних точках оказалось значительно меньше. — Курс лево девяносто! Сима развернул луноход на девяносто градусов, и солнце ушло, наконец, из переднего иллюминатора. При боковом освещении рельеф просматривался куда лучше, и Смолкин облегченно вздохнул. Все-таки прокладывать курс по лунной целине далеко не легкое занятие, хотя главная трудность таится в собственном внутреннем напряжении. Точка за точкой через четыреста метров они продвигались по равнине, удаляясь от предгорий. Содержание калия продолжало падать. — Бесполезно, Миша, — сказал Макаров, когда проехали два километра. — Надо поворачивать. Тридцать сотых — это уже не ореольное, а фоновое содержание. — Курс держать! — скомандовал Субботин в ответ на вопросительный взгляд Симы, и, как будто подтверждая его правоту, следующая точка дала некоторое повышение. Луноход продвинулся вперед еще на четыреста метров. — Точка тринадцать! — Ого! Ноль пятьдесят один! Это уже кое-что, — оживился Саша. — Сказано — интуиция! На шестнадцатой точке содержание калия было максимальным — семьдесят пять сотых процента, но Михаил решительно скомандовал: — Курс лево девяносто! — Зачем, Миша? Это все-таки рекогносцировка. Надо пересечь аномалию, — удивился геофизик. — У нас мало времени, Саша. И Макаров замолчал, хотя содержание калия быстро упало до двадцати соток. Проехав четыре километра параллельно краевой части гор, Субботин снова сменил курс. След вездехода очерчивал на нетронутой поверхности квадрат, который должен был замкнуться в той точке, с которой они начали ход. Теперь это стало ясно всем. Такая методика имела свои плюсы и минусы. Обычно сначала проходили профили по разреженной сетке, чтобы выявить направление аномалий, а затем уже проводили площадную съемку. Субботин решил сразу провести съемку на ограниченной площади, примыкающей к буровой, полагая, что отмеченная на глубине дифференциация магмы и увеличение содержания калия не могут не проявиться на поверхности. Проведение кали-съемки на ограниченной площади давало выигрыш во времени, так как, опираясь на квадрат, легче развивать равномерную сеть наблюдений, но зато был риск, что на ограниченной территории не окажется аномалии. Теперь, когда выявилось повышенное содержание, стало ясно, что риск оказался оправданным, к тому же Михаил надеялся, что ближе к отрогам горной системы значения аномалий могут быть еще выше. Поначалу однако шли настолько низкие содержания, что Субботин даже начал сомневаться в правильности своего решения. Они проехали уже два километра после поворота, отмечая на карте точку за точкой, а фон был по-прежнему низким, но вот содержание калия начало расти, и геолог успокоился. В угловой, тридцать шестой точке, оно достигло восьмидесяти семи соток. Это было самое высокое содержание, и Майя тут же предложила оконтурить ее, чтобы выйти на максимальное значение. — Каждому цветику свое время, — охладил ее пыл Субботин. — Тем более, что, мне кажется, это пока цветочки, а ягодки будут впереди. Вездеход снова повернул на девяносто градусов, и дальше они практически ехали по проторенной дороге. — Точка сороковая — роковая, — пошутил Субботин. — На сегодня хватит. — Ноль сорок, — как эхо, откликнулся Макаров. — Кругом сорок, — хмыкнул Сима. — Говорят, это нехорошая примета. Будем замыкаться на первую или останемся ночевать тут? — Что вы, мальчики, все время каркаете сегодня? — разгибая спину, заметила Майя. — Боитесь спугнуть удачу? Миша, можно я проведу изолинии? Кое-что уже получается. Аномальная зона четко протягивается с угла на угол. Михаил подошел к карте, посмотрел на четко очерченный квадрат цифр, аккуратно написанных Майей, сопоставил результаты с горизонталями на карте. По рельефу получалось, что повышенное содержание калия приурочено к плоскому, почти незаметному в рельефе, пологому валу, вблизи которого и стояла буровая. Вал этот тянулся к ближайшему отрогу гор. Это уже не кое-что, а достаточно четкая приуроченность к скрытому в недрах Луны магматическому плутону, который, судя по керну, представлен чуть ли не гранитной интрузией. Но не желая торопить события, сказал жене: — Потерпи до завтра, Майечка. — Завтра уже наступило. По-земному пять минут третьего. — Тогда немедленно спать! Сима, затемни иллюминаторы! — Подожди, столик уберу. Вам же некуда будет откинуть спинки. — Э, нет! — воспротивился Саша. — И кому же в ум пойдет на желудок спать голодный! И тут все почувствовали, как проголодались. После ужина, трансформировав кресла в — кровати, все улеглись по своим местам, и Сима затемнил иллюминаторы. — Восемьдесят семь соток — это уже кое-что, — мечтательно произнесла в темноте Майя. — Спи давай, завтра найдем больше, — строгим голосом отозвался Михаил. Алферов прильнул к боковому иллюминатору: корабль заходил на посадку, и передние двигатели, выбрасывая языки пламени, мешали обзору. Внизу проплывали три крупнейших кратера — Птолемей, Альфонс и Анзахель, соединенные своими изрезанными краями друг с другом в одну линию, словно какой-то гигант, развлекаясь, нарисовал снеговика… Сразу же за ними начинался Океан Бурь, а еще дальше виднелся горный массив лунных Аппенин, окаймляющих Море Дождей с юго-востока. Где-то там все это случилось… Алферов перешел на другую сторону корабля. Отсюда можно было лучше рассмотреть район происшествия. Высота падала, и прямо под ним вырастала горная система, а севернее, вдоль ее обрывистых гряд, отчетливо просматривалась граница Моря Дождей. Левее, возле небольшого кратера Автолик, сверкнула металлом блестящая искра. Алферов встрепенулся, но тут же вспомнил, отвел взгляд. Там стоял памятный обелиск первой советской ракете, достигшей Луны. На вершине обелиска установлена титановая копия ракеты, и, видимо, луч низкого солнца отразился от поверхности металла. Шли уже на высоте трех-четырех тысяч. Хорошо просматривалась паутина наезженных дорог. Опытный глаз Алферова заметил несколько автоматических буровых. Выходит, как раз этот район. Возле одной почти квадратная сетка следов… Ага, там кто-то копошится… Видимо, все-таки напали на след. Вроде воронка обрушения… Он обернулся к штурману. — Связь с поисковой группой! — Есть связь! — штурман включил дублирующий аппарат и протянул начальнику космоцентра микрофон. — Пятый, я первый! Вижу вас с борта. Доложите обстановку. — Первый! Поисковая группа ведет работы в отрогах Аппенин, обследуем проходы, в которых есть следы вездехода типа МЛК-5. Особый отряд занят разборкой и прощупыванием завала. Обрушение, похоже, свежее. Однако магнитометры и гравиаметры дают показания не выше фона. — Ясно. Продолжайте работу. Каждые четыре часа сообщайте в штаб поиска результаты. Алферов снова отошел к боковому иллюминатору, но корабль, сбросив скорость, уже разворачивался посадочными лапами вниз, и ему удалось разглядеть только отроги Архимеда, словно выплеснувшиеся из чаши кратера гигантским языком. В космопорте их ждал легкий МЛК-5. Алферов застегнул костюм и направился в шлюзовую камеру. За ним проследовал экипаж. Космопорт был невелик. Небольшая дежурка, вырубленная в скале, в которой можно отдохнуть экипажу и нескольким пассажирам, да складские помещения. Космопорт не имел даже постоянной службы. Посадки в ночное время были редки, только в экстренных случаях. Тогда по кодовому радиосигналу с борта корабля из бетонированных колодцев выдвигались автономные маяки, совмещающие цветные посадочные огни и лазерную систему наведения. Днем, кроме того, на серо-зеленом фоне лунного грунта алело посадочное кольцо. Когда-то это был крест, но мощные вихри, вырывающиеся из сопел тормозящих двигателей, разметали пропитанный особыми красителями реголит. Пробовали подновить крест, но его опять разметало. Впрочем, кольцо служило вполне исправно, и на резервной площадке, не изощряясь, залили красителями пятно, надеясь, что со временем оно так же превратится в кольцо, но два корабля одновременно здесь никогда не садились, а запасная площадка краснела пятном с неровными краями, по которому бывалые командиры отличали этот космопорт от других. Наблюдение за службами космопорта входило в обязанности электроника, но за всем хозяйством приглядывали и те, кому приходилось встречать корабль, обычно делающий кратковременную остановку под разгрузку. Сегодня Алферова встречал сам начальник станции, но Василий Федорович не пожелал даже заглянуть в дежурку, а сразу забрался в луноход. Два оставшихся места заняли командир корабля и Яковлев. Штурман и стюардесса хотели было пристроиться на багажном отсеке, как это часто делали те, кому не доставалось места внутри, благо запаса кислорода хватило бы и на значительно большее путешествие, но Алферов погрозил кулаком и махнул рукой в сторону дежурки. — Ишь, наладились ехать верхом. Полтора часа подождать не могут, — проворчал он недовольно. Луноход рванулся с места, и рассеянная пыль и мелкие камни посыпались из-под колес. Минут через пять, когда воздух в отсеке стабилизировался, Василий Федорович расстегнул костюм и снял шлем. — Как это ты оплошал, Володя? — спросил он начальника станции, когда тот по примеру Алферова разгерметизировал свой костюм. — Не знаю. Чувствовал, что не надо пускать, но… И он развел руками. Алферов взглянул на осунувшееся лицо Яковлева и вдруг заметил блестки седых волос в короткой, ежиком, стрижке начальника станции. Он успокаивающе положил ему руку на колено. — Не переживай. Еще не все потеряно. — Ребята хорошие, — с горечью сказал Владимир Кузьмич. — Шестые сутки… И пока никаких следов. Про завал ты слышал? Алферов кивнул. — Ума не приложу, что с ними могло приключиться. Завал, правда, странный. Я приказал передвинуть туда буровую, чтобы проверить, далеко ли сидит рыхлятииа, но, оказывается, туда даже луноход забраться не может. Разбирают вручную. — Ладно, о деталях поисков потом. Сейчас меня интересуют мотивы поездки. Исследования исследованиями, а зачем ехать женщине? — Им нужен был оператор на кали-съемку. — Это еще к чему? Хмуро поглядывая на начальника космоцентра, Яковлев рассказал предысторию поездки. — Что же ты не сказал об этом с самого начала, — с досадой стукнул кулаком по подлокотнику сиденья Алферов и повернулся к водителю. — Связь с поисковой группой! Водитель молча нажал кнопку. — Первый вызывает пятого! Прием. — Я пятый. Слушаю. — Немедленно возвращайтесь в район завала. Всех людей на разборку. Об исполнении доложить. — Но… — Никаких но! — рассердился Алферов. — Поиски должны быть осмысленными и направленными. Вы проверили модель их исследований? — Но ведь нам точно известно район исчезновения. — Соберите экипаж и продублируйте кали-съемку в районе завала. Вы видели там квадратную сетку следов? — По ней мы и вышли на завал, — в голосе начальника спасательной группы прозвучала обида. — Хорошо. Промоделируйте кали-съемку и проверьте, ведет ли зона аномалии к завалу. Второе. Проведите профильное электрозондирование и сейсмику. Заряды располагайте по одну сторону от завала, станции — по другую. Задача — получить информацию о наличии пустот. Всех свободных людей на разборку завала. Ясно? — Ясно, Василий Федорович. — Тогда действуйте. Отдав распоряжение, Алферов откинулся на спинку, позволив себе расслабиться. Впервые с момента получения известия об исчезновении экипажа он почувствовал некоторое облегчение. Его личный опыт, опыт человека, отдавшего без малого восемнадцать лет Луне и исколесившего ее вдоль и поперек, подсказывал, что меры, принятые им, являются оптимальным вариантом поиска, и ему уже не терпелось посмотреть, насколько эффективно выполняется программа, но еще в космопорте он понял, что МЛК-5 — единственный транспорт, оставшийся на станции. С другой стороны, он привык доверять подчиненным, ибо космос суров и вырабатывает в людях не просто дисциплинированность, а осознанную необходимость четкого и полного выполнения задания, поскольку от организованности и собранности каждого зависит подчас не только программа исследований, но и благополучие, если не жизнь каждого. Оставалось ждать прибытия на станцию, чтобы здесь, имея под рукой все данные, рассчитать реальные пределы жизнеобеспечения исчезнувшей группы. А дорога все вилась и петляла между необыкновенно многочисленными здесь мелкими кратерами, и, казалось, ей не будет конца, но вот она начала круто забирать влево, и луноход вошел в тень горы Лебедь. Вспыхнувшие фары осветили туннель шлюза. На станции ожидали приезд высокого начальства, и ворота шлюза были открыты. Алферов не стал осматривать хозяйство станции, как делал обычно, попадая в подведомственную ему организацию, а сразу пошел в кабинет начальника станции. Яковлев предложил снять гермокостюмы, но Василий Федорович махнул рукой. — Ты снимай, а я, может быть, еще поеду на место. Начальник станции пожал плечами, но настаивать не стал, хотя ему было абсолютно ясно, что ехать к месту происшествия не на чем. Все тяжелые вездеходы ушли с поисковой группой, а отправлять Алферова на «молоке» он бы не рискнул даже по прямому ему приказу. Сняв спецкостюм, Яковлев увидел, что начальник космоцентра стоит у окна. — Твоя идея? — Алферов кивнул на имитацию улицы за окном и зеленые столбы разросшейся вдоль противоположной стены актинидии. — Нет, — хмуро мотнул головой Владимир Кузьмич. — Это их затея. — Ясно, — сказал Алферов и сел в кресло спиной к окну. Начальник станции поспешно задернул шторы. Зеленая стена слишком часто напоминала ему о четверке, и он специально оставлял окно незашторенным даже на ночь, но сейчас оно мешало собраться мыслями. — Давай посчитаем реально, — Василий Федорович придвинул кресло к столу, взял листок бумаги, достал ручку и начал записывать по памяти нормы потребления кислорода. — Шесть суток. Что тут считать, Василий Федорович? Они продержатся за счет резерва максимум еще сутки. — Сутки? Давай исходные данные заправки баллонов в килограммах с точностью до одной десятой. Ты плохо знаешь своих подчиненных! Получив все данные, Алферов заложил программу в ЭВМ и через несколько минут бросил на стол карточки с расчетами. — Так. Пассивные варианты отбросим сразу. Это не для них. С другой стороны, они тоже не дураки и используют любую возможность, чтобы протянуть до подкрепления. Следовательно, от десяти до пятнадцати суток. Кислорода им должно хватить. Это самое главное. Хуже, что надвигается период ночи. В том районе он наступает раньше примерно на полтора дня. У нас в распоряжении остается не более пяти суток… Алферов прикрыл глаза рукой. Какие могут быть варианты? В воронке их, конечно, нет. Нашли бы сразу по следу. Какая-нибудь полость? Нашли бы способ, если не выбраться, то по крайней мере сообщить. Что-нибудь вроде Бермудских силовых полей? — Там магнитные аномалии есть? — обратился он к Яковлеву. — Маскон первого порядка, а магнитное поле наоборот пониженное, — сказал, подумав, начальник станции. Впрочем, я не специалист. Можно посмотреть по справочнику. — Не надо, Володя. Теперь и я вспомнил, что там самая крупная гравитационная аномалия… Нет, здесь такие вещи не реальны. Зыбуны, воронки, полости. Что еще? Скрытый купол? — Маловероятно. После обрушения купол себя обнаружит. Это не воронка, которая засыпается над попавшим в нее луноходом. — Значит, Луна подкинула что-то новенькое. Не могли они так легко попасться на простую ловушку. Прошли бы! Уверенность Алферова ободрила Василия Кузьмича. Химик по профессии, он тяготел к кабинетной работе, но долгие годы работы на Луне и глубокая, преданность исследованиям ее состава выдвинули его в число руководителей. Административную работу он воспринял как дополнительную, но необходимую нагрузку к своей основной деятельности. К удивлению многих, он оказался хорошим организатором и хозяйственником, предусмотрительным и расчетливым. За все годы на возглавляемых им станциях не случалось ни одного ЧП, может быть, поэтому он и не представлял всех тонкостей расчета пределов жизнеобеспечения, хотя знал, что нормы всегда закладываются с запасом. Ему, химику, привыкшему к точным расчетам ионных обменов при реакциях, не приходило в голову то, о чем известно каждому первокурснику специальных институтов, что кислород потребляется организмом неравномерно и что его можно в определенных условиях экономить. Во всех расчетах обычно фигурировали средние нормы, которым он привык доверять, и теперь, узнав от Алферова, что экипаж, о судьбе которого он думал последние дни с душевным содроганием, сможет продержаться дольше его самых смелых прогнозов, Владимир Кузьмич вдруг обрел способность вернуться к повседневным заботам. — У меня повар давно требует замены. Ты обещал кого-нибудь прислать на время, — напомнил он Алферову. — Будет, — коротко ответил тот, тоже отвлекаясь от размышлений. — Кстати, ты плохо встречаешь гостей. Я бы сейчас борща поел из нормальной фарфоровой тарелки. За два дня полета мне изрядно надоели тубы. — Пойдем накормлю, — Яковлев впервые за последнее время улыбнулся. — Только как насчет борща, не знаю. Наш не очень жалует. Прислал бы обыкновенную девчонку, хохлушку. На Украине все готовят не хуже, чем студенты высших кулинарных курсов. — Ты мне голову не морочь. Готовить каждый сумеет. На станции важно не только кулинарное искусство, но и точнейший математический расчет, чтобы все время поддерживать вас в форме. — Ладно, пошли. Вот похлебаешь сейчас борщу, тогда я посмотрю, что ты заговоришь о содержании. Раньше всех проснулся Сима и тут же устроил общую побудку, несколько раз открыв и закрыв солнцезащитную шторку. Наскоро подкрепившись, друзья принялись за работу. Ожидания Субботина сбылись лишь частично. Затратив шесть часов на съемку и отрисовав изолинии, он убедился, что аномалия вытянута, как он и предполагал, в направлении горного отрога, однако таких высоких значений, как в точке тридцать шесть, они больше не встретили. — Тем лучше, — подмигнул Михаил. — Значит, пойдем по гребню повышения от тридцать шестой на отрог. — Много ли тут пройдешь, — проворчал Сима. — До отрога метров пятьсот, а на гору эта лошадка не заберется. — Ну, пощупаем вблизи. Время терпит. — Надо еще керн посмотреть, — возразил Макаров. — И магнитный каротаж провести. — Успеем, Саша. У нас в распоряжении не менее суток. Надо же довести работу до логического конца. — Сашенька, милый, — вмешалась Майя, — каждая сотая процента калия — это лишние триста килограммов груза! Представляешь? — Ладно уж. По старой дружбе потерплю. Давай, Сима, а то напали с двух сторон. Луноход плавно тронулся и, набирая скорость, двинулся по дороге к угловой точке. Здесь Смолкин развернул его по направлению к отрогу. — Поехали! — махнул Субботин. Луноход прошел четыреста метров и замер. — Точка сто двадцать вторая! — Один сорок два! — Подходяще! — довольно потер руки Михаил, — Майя, готовь мешки под загрузку. — Сейчас, — она заторопилась и, приподнявшись, едва не сдвинула столик. — Сиди, — успокоил ее Саша. — Мужа своего не знаешь, что ли? Нашли время забавляться. Один придумал светобудильник, другой играет на психологии… — Внимание! — прервал его сентенции Субботин. — Поехали! Сима включил двигатели и, выдерживая направление, тронул луноход. Метров через сто под колесами заскребло. Смолкин мгновенно переключил на пониженную передачу и дал полную мощность. Луноход рывком продвинулся вперед, и снова залязгало под колесами, и продвижение его замедлилось, корпус затрясся, колеса забуксовали. Смолкин дал задний ход и попробовал пройти рухляк с разгона. Ему удалось продвинуться еще метров на пятнадцать. — Все. Дальше не пойдет. Делайте замер здесь. — Сима выключил двигатели. — Один пятьдесят семь! — эхом отозвался Саша. — Симочка, ну еще чуть-чуть, — попросила Майя. — Может, пройдем этот кусочек, а там будет легче. Смолкин вздохнул, включил двигатели и отогнал вездеход назад на добрую сотню метров. — Толкаете на нарушение, — проговорил он, сосредоточенно всматриваясь в склон отрога. — Прошу всех пристегнуть ремни и перейти на автономное дыхание. Убедившись, что выполнили его указание, он застегнул костюм и закрыл гермошлем. — Ну, держись покрепче. Вездеход рванулся с места и помчался, набирая скорость. С разгона он проскочил рухляк и помчался вверх по каменистому склону. — Ну вот, — удовлетворенно сказал Михаил, когда вездеход остановился. — А говорил — не выберемся! — Точка сто двадцать четвертая! — Два пятнадцать! — Ну, ребята! Это надо пощупать, — засуетился, отстегиваясь, Субботин. — По-моему, сначала надо определить максимум, задумчиво хлопая ресницами, Саша посмотрел на Михаила, и тот, устыдившись собственной поспешности, защелкнул пряжку. — Ладно, поехали дальше, но эту точку я все-таки посмотрю! Метров через двести опять начался рухляк. Порода напоминала прогнившую древесину, и даже крупные камни рассыпались под колесами. Сима направил луноход чуть вниз по склону и, преодолевая растущее сопротивление, продвинулся метров на двадцать. Вдруг вездеход качнулся и просел на одну сторону. — Этого еще не доставало, — пробормотал Сима, включая задний ход. Машину тряхнуло, она начала медленно, с натужным воем двигателей выползать из ямы, но это продолжалось недолго. Луноход скреб всеми колесами, но не двигался. Наползло пылевое облако оранжевого цвета. Смолкин включил инфравидение и принялся расхаживать колею, подавая то вперед, то назад. Колея удлинилась, и, набрав разгон, вездеход выскочил из ямы, и тут что-то хрустнуло, свет померк, на мгновение у всех возникло ощущение невесомости, — и тут же раздался страшный удар… Следом, как будто кувалдой, застучало по корпусу… — Алло, кто живой? — раздался в темноте неестественно хриплый голос Смолкина. — Зажги свет, — отозвался Субботин. — Ка-ажется, я на-абил себе шишку! — заикаясь, проговорил Макаров. Вспыхнул аварийный свет. Майя лежала, навалившись на планшет. — Майя! Тишина. — Смолкин! Герметичность! Сима глянул на приборы. — Герметичность в порядке. Содержание кислорода в норме. Саша отстегнулся и приподнял Майю за плечи. — Ммм… — простонала она. — Кажется, жива. Субботин разгерметизировал ее костюм и снял гермошлем. Майя открыла глаза. — Ничего, я сейчас… Полежу немного… Саша трансформировал кресло, откинув спинку назад. Поддерживая за плечи, Миша уложил жену на импровизированную кровать. — Что? — спросил он с тревогой. — Ничего… Столиком в солнечное сплетение… — Ты меня напугала, — он расстегнул кофточку на груди. — Полежи, а мы посмотрим, что и как. Ну-ка, включи фары! Надо посмотреть, что там барабанило. И шорох какой-то, слышите? Фары вспыхнули, и свет их ударил в глаза. Сима машинально переключился на ближний, и тогда все увидели мириады искрящихся на свету кристаллов и темнеющую глубину пустоты… — Вот так штука! Провалились в пещеру! — Значит, нас засыпает! — спохватился Субботин. — Отсюда шорох! Вперед! Смолкин среагировал мгновенно: щелкнул переключатель с солнечных батарей на аккумуляторы, двигатели запели на разные голоса в зависимости от нагрузки, и вездеход на пониженной передаче, дергаясь и встряхиваясь, медленно вылез из осыпи. Нарушенное равновесие вызвало новое движение осыпи внизу и наверху. Над местом провала лавина засыпала следы лунохода… — Стоп! Давай осмотримся. Сима, свет самый минимальный. Неизвестно, сколько придется здесь пробыть. Сначала установим, есть ли какие повреждения. — Есть, — хмуро сказал Сима. — Крылья обломало. От солнечных батарей остались рожки да ножки! — Это полбеды. Смонтируем из запасных. — Там не хватит. — Странные вы люди. Сначала надо подумать, как отсюда выбраться. Потом, если не будет хода, можно и помощь вызвать. — Ты уже перестал заикаться, — хмыкнул Сима, прозрачно намекая на испуг Саши, хотя все великолепно знали, что Макаров обычно заикался при сильном волнении. — И-идите вы! — рассердился Саша. — Пойдем лучше посмотрим, что там! — Пойдем мы с Симой, — сказал Михаил. — Я как геолог лучше оценю обстановку, а Сима обследует машину. А ты ложись. Кислород надо тоже экономить. Макаров хотел возразить, но, подумав, молча улегся в трансформированное кресло. Выбравшись наружу, Субботин нетерпеливо двинулся вдоль стены пещеры в сторону завала. С первого взгляда он определил, что стены покрыты мелкими кристаллами кварца. Он даже остановился и осторожно, чтобы случайно не повредить гермоперчатку об острые вершинки выступающих кристаллов, потрогал их рукой. Завал был основательным. Прикинув высоту пещеры, поднимающуюся местами до пяти-семи метров, он понял, такой объем им не расчистить до конца отпущенного им срока жизни, а луноход для такой работы не приспособлен. В этом тоже сказывались конструктивные недостатки МЛК-5. «Плохо, — подумал он, — Надо проверить: возможно, какой-нибудь ход в пещере ведет к поверхности». Потрогав ногой край осыпи, он определил, что она достаточно подвижна, и это окончательно убедило его в невозможности ее расчистки. Он пошел в обратную сторону. Смолкин, кряхтя, выпрямлял оставшуюся часть крепления кремниевых батарей. — Как там? — спросил он Субботина, кивнув на засыпанный выход. — Глухо. А что у тебя кроме батарей? — Восьмерка на двух колесах. Видимо, на них пришлась основная сила удара. — Выправить можно? — Сделаем. — Ладно. Я посмотрю другую сторону. — Далеко не уходи. Сам знаешь. Тут лабиринт может оказаться похлеще… — Знаю, — усмехнулся Субботин. — Не беспокойся. Это не карстовые пещеры. Здесь хорошо, если будет несколько ответвлений. Он достал гиробуссоль, подождал, пока стабилизируется гироскоп, и, отметив направление пещеры до видимого в дальнем свете фар поворота, двинулся вперед, отсчитывая в уме пары шагов, чтобы потом составить глазомерный план пещеры. Дойдя до поворота, Михаил обнаружил, что пещера здесь имеет ответвление. Он пошел по основному ходу вправо, так как свод его постепенно поднимался вверх, рассчитывая, если не выйти, то по крайней мере приблизиться к поверхности. Едва он свернул направо, как попал в тень. Впрочем, это была не та резкая, глубокая тень, шагнув за грань которой оказываешься в полной темноте; свет рассеивался, поблескивая мириадами искр или источался неведомо откуда призрачным сиянием, и Субботину почудилось, будто он находится в бассейне, заполненном прозрачной водой, по всей глубине которой играют солнечные блики… Через несколько шагов это ощущение пропало, и чем дальше он продвигался, тем темнее становилось вокруг. Он включил фонарь, вмонтированный в. верхней части гермошлема. На Луне, как в шахте, густая тьма тени таила опасности, так как исследователь, пересекая границу света, терял всякую видимость и мог напороться на глыбу, попасть в трещину и просто упасть, споткнувшись о камень или оступившись. Для питания фонаря использовались туллиевые элементы, которых хватало до полного износа гермошлема. От вспыхнувшего света снова заискрились кристаллы кварца. Здесь они были чуть крупнее или, может быть, это только казалось Субботину, потому что пещера постепенно сужалась. Под ногой что-то фукнуло. Из-под ботинка разлетелась пыль. Впечатление было такое, будто он наступил на высохший гриб-дождевик. Михаил нагнулся, осветив фонарем неровности дна, но ничего необычного не приметил. Свод пещеры продолжал подниматься, но так же поднималось и дно, засыпанное не то реголитом, не то глинистой пылью, среди которой поблескивали то здесь, то там более крупные, чем кварц, смоляно-черные головки кристаллов турмалина. Впереди он увидел еще одно разветвление. Дойдя до него, он записал шаги и замерил гиробусолью направление ходов. Потоптавшись на развилке, решил пойти направо, но ответвление скоро закончилось тупиком, и Субботин повернул обратно. Опять что-то пшикнуло под ногами, но он решил не отвлекаться, так как прежде всего следовало составить хотя бы глазомерный план пещеры. Главный ход пещеры протянулся от места их вынужденной стоянки метров на четыреста, распадаясь в конце на более мелкие и узкие ответвления. Он выбрал то, которое заметнее других поднималось вверх, считая, что с обследованием других можно подождать до лучших времен. Сначала он шел во весь рост, затем пришлось согнуться, а когда ход опять разделился, Михаилу пришлось ползком протискиваться по левому проходу метров десять, ежеминутно опасаясь, что тот закончится тупиком. Однако постепенно проход начал расширяться, появились полости, в которых можно было не только развернуться, но даже присесть отдохнуть, и метров через пятьдесят он завершился еще более просторной камерой, по форме напоминающей боб или почку, поставленную вертикально. Геолог выпрямился во весь рост и, подняв вверх руку, с трудом дотянулся до свода камеры. Получалось, что высота камеры не менее двух метров тридцати сантиметров, то есть высота, которую он обычно доставал, вытянувшись в струну. — Уже неплохо! — подумал он вслух. — Что, Миша? Где ты там? — донесся голос Смолкина. — В почке, набитой камнями, — отшутился Субботин. — Чего тебе? — Ничего, просто ты заговорил, а я не понял. Ты скоро? — Минут через десять. Субботин потрогал стены камеры. Кристаллы здесь были намного крупнее, чем по всей пещере, почти земных размеров. Прозрачные друзы аметистов отливали фиолетово-красным цветом, зеленели плоскости амазонита, будто испещренные еврейскими письменами; то здесь то там кристаллы окаймлялись чуть зеленоватыми пластинками и чешуйками слюды, сквозь которые прорастали скопления черного турмалина. Машинально отмечая все эти красоты, он включил на всякий случай радиометр. Активность оказалась чуть больше восьмидесяти микрорентген. — Сойдет, — решил он и отправился в обратный путь. Смолкин, сняв оба искалеченных колеса, ждал его у лунохода, чтобы зайти в отсек вместе. Увидев промелькнувшую в лучах фар фигуру Субботина, он стукнул ключом по корпусу вездехода. — Эй, на борту! Откачать воздух! Подошел Субботин, держа в руке образец. — Я думал, ты целую гору наберешь, — подзудил его Смолкин. — Зачем безобразить пещеру. Может, она единственная на Луне. На Земле таких давно нет, а возможно, и никогда не было. Это ведь не карст, это «занорыш», как говорят на Урале. Во всяком случае, мне лично полость в пегматитах такого размера на Земле неизвестна. Возможно, повлияло то обстоятельство, что здесь нет атмосферы. Летучие компоненты и гидротермальные растворы уходили быстрее, чем в земных условиях. — А это у тебя что? — спросил Сима, указывая на образец. — Не знаю. Надо проверить на анализаторе. Может быть, новый минерал. Открылся люк и высунулась голова Макарова в гермошлеме. — Входите быстрее! Смолкин, подхватив одно колесо, протиснулся в отсек. — Подать второе? — спросил Михаил, ухватив колесо за обод. — Не надо. При следующем выходе. Тут и так не развернешься. Субботин отпустил обод, быстро заскочил и задраил люк. — Герметизация? Саша глянул на приборную доску. — Нормально. И включил систему подачи воздуха. Система не обеспечивала полной регенерации воздуха, но обладала вполне удовлетворительной способностью очищать его от всех вредных примесей. Поэтому кроме основного резервуара со сжатым воздухом в систему подключался баллон с кислородом, который по мере необходимости восполнял его убыль в процессе дыхания, а поскольку при очистке воздух мог подогреваться или охлаждаться, то система подачи воздуха одновременно работала и как кондиционер. Обычно при выходе наружу пренебрегали тем небольшим объемом воздуха, который находился в отсеке, но, попав в чрезвычайные условия, друзья решили экономить и на малом, Когда давление в отсеке поднялось до нормальной отметки, все разгерметизировали костюмы. Автономное дыхание потребляло больше кислорода, так как он частично поглощался фильтрами, в то время как система очистки воздуха лунохода отдавала полностью весь неиспользованный кислород и практически расход его был стопроцентным. — Как самочувствие? — спросил Субботин, склоняясь над женой. Майя улыбнулась и, протянув руку, дотронулась до его щеки. — Не беспокойся. Все хорошо. Знаешь, мы пока лежали, посчитали с Сашей, что если нормально расходовать наш кислород, его хватит по крайней мере на две недели. — Что значит нормально? Лежать и ждать, пока найдут? — Нет, так мы могли бы продержаться и месяц! — Что за глупые шутки! — Нисколько. Ты знаешь, сколько кислорода потребляет человек в спокойном состоянии? Субботин пожал плечами. Он знал, что потребление кислорода организмом неравномерно и меньше всего во сне, но точные цифры забылись. Он твердо помнил, что средняя норма потребления три грамма в минуту. Из этого расчета МЛК-5 при полном экипаже обеспечен на трое суток, да еще на трое суток они взяли запас кислорода в баллонах. Кроме того, у каждого был суточный запас кислорода в автономной системе гермокостюма. Итого неделя. Конечно, при пассивном ожидании можно этот запас растянуть и на две недели, но месяц — это, пожалуй, слишком! — Средняя расчетная норма, — продолжала Майя, довольная произведенным эффектом, — три грамма кислорода в минуту. Это тебе известно. На четверых в сутки по норме полагается семнадцать и три десятых килограмма. Обычно в баллон заправляется около двадцати. Лишние килограммы — своего рода резерв на всякий случай. Поэтому и считают один баллон на четверых в сутки. Но человек в спокойном состоянии потребляет три десятых грамма, в десять раз меньше нормы! И, следовательно, одного баллона в лежачем положении нам хватит больше, чем на десять суток. Субботин даже сел от такой перспективы. — Значит, они перестраховываются, что дают такие дикие нормы! — Нет, Миша, — с грустной усмешкой ответил Макаров. — При очень тяжелой работе человек потребляет даже больше, около шести граммов в минуту. Поэтому и взята некая средняя норма. Просто с самого начала нужно очень трезво распределить весь наш кислородный и пищевой рацион так, чтобы его хватило минимум на две недели. Вырвемся через два-три дня — прекрасно! Нет, будем держать долгую осаду. — Отлично! — улыбнулся Михаил. — Раз есть время, значит, что-нибудь придумаем! А сейчас дайте мне составить план, и хотя превышения я взял приблизительно, их будет достаточно для оценки вариантов. — Ладно, а я пока займусь колесом, — сказал Смолкин. — Эх, жаль, нет лазерного резака. Можно было бы пробить в горе туннель и выехать своим ходом, — сожалел Субботин. — Где бы ты взял столько энергии? — скептически заметил Сима из задней части отсека, разворачивая верстак для ремонта колеса. — Да, энергии маловато, — согласился Михаил. — У тебя есть какой-нибудь план? — спросил Саша. — Может, мы его пока осмыслим? — Стоит попробовать пробиться самим. — Конкретно! — коротко и категорично выразил свое нетерпение Саша. — Потерпи еще минут десять. Надо все-таки посчитать. Составив план, Субботин не спеша принялся вычерчивать профили пещеры и ее разветвлений. Затем принялся переносить план пещеры на карту. Точка их погребения была отмечена жирной чертой, так как Майя при падении сбила курсограф. От начала черты он отложил направление основного хода, затем вынес разветвления и определил по горизонталям карты наиболее близкие к поверхности точки. — Ну вот, теперь можно и поговорить! Все сгрудились вокруг столика, на котором работал Михаил. — Сима, на какой глубине мы находимся? — Падали мы секунды три, не меньше. Что-то мало получается… Метра четыре, пять! — Ты плохо считаешь в уме, — усмехнулся Саша. — Привык всякую мелочь на ЭВМ… При трех секундах получится семь метров, при четырех — тринадцать. Я думаю, тринадцать ближе к истине. — Ничего себе! Сверзиться с такой высоты, и хоть бы хны! — Это все-таки Луна, Сима, — мягко напомнил Субботин. — Я принял десять метров, но, по-видимому, тринадцать точнее. Значит, в наиболее приподнятом ответвлении до поверхности нам добираться шесть метров, а если пробивать штрек — больше двадцати. Теперь ясно. Самим нам не выбраться. Придется звать помощь. Предлагаю пробурить вверх скважину и вынести через нее антенну. — Легко сказать пробурить! Это же «молоко». На нем ничего похожего нет. — Трубы есть? — Были. Я их выложил и сунул туда баллоны с кислородом. Субботин поморщился. Весь его план строился на трубах. Из них, на худой конец, с помощью выносного универсального электродвигателя можно было соорудить подобие буровой колонки. Теперь это отпадает. — А воздуходувные? — Их в комплекте четыре метра. — Придется пробиваться вручную. Хорошо, что у меня запас зубил. Думал отобрать несколько проб. Значит, так… Субботин на минуту задумался. Работа вручную — это и есть тяжелая работа, к тому же в костюме. Если работать по два человека с полной нагрузкой, при максимальном потреблении кислорода его уйдет по две нормы за сутки. — Значит, так… Работаем по одному без напряжения по шесть часов. Остальные, спят. Саша, прикинь расход в сутки. — Все правильно. Даже при повышенном расходе — баллон на двое суток. Продержимся около двух недель в зависимости от щедрости заправщика. — Тогда я иду первым. Там весь потолок в кристаллах. Сниму аккуратно для изучения. — Сначала надо поставить колесо, — заметил Сима. — Подтянем луноход как можно ближе к ответвлению. Нечего зря тратить кислород на лишние переходы. — Рационализатор, — поддел его Субботин. — Куда только экономию девать будешь? — Ты все ответвления обошел? — Остались неперспективные, те, которые идут вглубь. — Вот мы и прогуляемся за счет сэкономленных ресурсов. Каждый посмотрит. Надо же хоть с полчасика в сутки поразмяться! Ведь если все время лежать, это же с ума сойти! — Экономия нам может и так сгодиться, — хмуро заметил Саша. — На работе разомнешься. — Ты не прав, Саша, — заметил Михаил. — Такие прогулки будут разнообразить паше унылое существование. — Это повышенный расход. Для того, чтобы прогуляться одному, придется всем переходить на автономное дыхание. — А если совместить со сменой вахт? Все равно придется так делать. Десятиминутные прогулки во время пересменки никому не повредят. — Ладно, уговорили! — согласился Саша. — Заметив, что Смолкин никак не может закрепить колесо, шагнул к нему. — Тебе помочь? — Не надо, — мотнул головой Сима. — Мы его сейчас. Лучше приготовь что-нибудь пожевать. — Да, про твоего повара не скажешь, что он не варит, но и не скажешь, что он творит, — сказал, усаживаясь в кресло, Алферов. — Сколько он у тебя? — Четвертый год. — И говоришь, просится на Землю? — Еще как! Чуть не каждую неделю интересуется, когда будет замена. — Ну и отпусти! Таких не следует держать. — Хорошо тебе! Отпусти. Сам, что ли, у плиты стану? — Сказал же, будет! — Когда это еще будет? Он мне, честно говоря, все кишки вымотал. В прямом и переносном смысле! Алферов глянул исподлобья, вздохнул. — Хорошо. В нашем ресторане при космоцентре есть одна девочка. Давно просится. Не знаю, как насчет всяких калорий, но готовит отлично. Кстати, у нее высшее. Можешь от моего имени передать разрешение на ее прием. Доволен? — Спасибо, это по-дружески. Все-таки мы с тобой много всякого из одного котла похлебали. Ты бы снял спецкостюм, а? — Сниму, когда потребуется. Запроси-ка, что там новенького? Но утешительных новостей не оказалось. Начали дубляж калиевой съемки, перегнали два буровых станка и поставили их на скважины для закладки сейсмических зарядов. Начальник поисковой группы просил взрывчатку. — Ну вот и оказия! — улыбнулся Алферов. — А ты говорил, снимай костюм. — Стоит ли тебе ехать, да еще со взрывчаткой! Не положено ведь. — А сопровождать взрывчатку положено? — нахмурился начальник космоцентра. — Вот и поеду сопровождающим! Час спустя Алферов подъезжал к южной части кратера Эратосфен. Здесь, маневрируя по лавовому полю, можно было подняться к разрушенной части кратера, через которую когда-то изливалась вулканическая лава. — Спрямим? — деловито осведомился водитель у начальника космоцентра. — Куда? — Есть дорога через кратер. Тяжелые не проходят, там в одном месте крутой подъем, а мы проскочим и километров шестьдесят выгадаем. — Давай спрямим, серьезно сказал Алферов. По многолетнему опыту он знал, что когда речь идет о выборе дороги, лучше предоставлять его самим водителям. Обычно у каждого есть свои, известные только им и потому излюбленные дороги, которые всегда короче тех, по каким ездят все. Он знал и то, что такое доверие поднимает настроение водителя, ибо хорошо известно, что увереннее всего тот чувствует себя на знакомой дороге. Луноход свернул левее, на слабо наезженную колею, и почти сразу начался подъем. Дорога петляла то между округлыми холмами, то между каменистыми нагромождениями растрескавшейся лавы, но водитель уверенно справлялся с поворотами, и они довольно быстро поднялись к прорванной части кратера, распахнувшего гигантские ворота в свои владения, окруженные кольцевой грядой гор диаметром почти в шестьдесят километров. С высоты Алферов увидел неровную поверхность дна кратера с многочисленными сглаженными горами, горками и горочками, среди которых, как предводитель, возвышалась центральная вершина, тоже затронутая разрушением, но еще с достаточно резким рельефом и крутыми склонами. — Староватый вулкан, — заметил Василий Федорович, — но как раз здесь могут быть погребенные купола. — Не беспокойтесь, дорога наезженная, — обнадежил водитель. — За центральной горкой есть один купол. При мне там чуть один тяжеловоз не зарюхался. — Как, как? — переспросил Алферов. — Не зарюхался? Где ты такое словечко откопал? — У Даля. В толковом словаре. Я люблю старинные русские слова. Они очень точны и нестандартны. — Так как он там не зарюхался? — Спасла реакция водителя. Купол был закрыт обломками и реголитом. Сроду не подумаешь. Так, небольшое всхолмление… Геологи хотели прямо проскочить, но водитель, даром, что молодой, краешком. И тут: крак! Под левой стороной! Он правую по тормозам — и по инерции вынесло. Вездеход развернуло на девяносто. Это и спасло! Потом смотрели… Метров двести глубиной провал. Кристаллов много нашли, а на дне иней. Говорят, купола вроде газовых пузырей, только огромных размеров, потому что лава вязкая. Потом, когда лава застынет, газы уходят через трещины. — Кто говорит? — Наши. Геологи. И еще говорят, что многие мелкие идеально круглые кратеры — это тоже бывшие купола, только огромных размеров. Со временем купола обрушились, а лунки остались… — Ну, это, по-моему, они уже загибают. — Почему? Вот южнее Коперника есть купола пять-шесть километров в диаметре. Обрушьте их — и будут идеальные кратеры. — Что ж, идея неплохая. Только ведь это поклонникам метеоритной теории, что называется, вилы в бок. — Пошумят да перестанут. Первый раз, что ли? Они ведь все теоретики! Тот, кто побывал на Луне, так не скажет. Уж на что Архимед, явно выраженный вулкан, и тот пытались зачислить в метеоритные кратеры! — Ну и чем он это так выражен? — Да что вы?! Там такое же лавовое поле, как и здесь, у Эратосфена. Только Архимед моложе, и следы лавовых потоков там видны совершенно отчетливо. И даже есть русла высохших рек. — Даже русла рек? — Алферов поднял на водителя смеющиеся глаза. — А вы не смейтесь! В период извержения вулкана выделялось много воды, и она пробила себе русло. — Вода выделяется обычно после извержения, — поправил Василий Федорович. — В последнюю стадию деятельности вулкана. — А я разве не так? Геологи говорили, что возле Архимеда были настоящие озера, причем горячие, как на Камчатке. Алферов с интересом прислушивался к рассуждениям водителя. Он сам в молодости немало времени провел на Луне в числе первопроходцев и знал, что энтузиазм исследователей заражает весь персонал станции. Каких только гипотез не создавалось, когда сталкивались здесь с необычным, начиная от самых несложных, часто выглядевших совершенно неубедительными, до самых фантастических, включая деятельность космических пришельцев, но, как правило, приживались лишь самые бесхитростные. Вот и с этими куполами. Идея проста, как бильярдный шар, и, кто знает, может, она одна и останется как приемлемое объяснение и самих куполов, и идеальных кратеров небольшого размера. Ему было известно и коварство скрытых куполов. Вездеходы и буровые установки чаще проваливались вблизи их вершин. Редко кто оставался в живых… Двести метров — это пустяк. Алферову приходилось спускаться в полости глубиной шестьсот-семьсот метров. Иногда скопившийся на дне снежный покров из осыпавшегося инея спасал исследователей, играя роль мягкой подушки, но чаще на провалившиеся вездеходы было страшно смотреть… Вспоминая, Алферов никак не мог отделаться от мысли, что тот лихой водитель, ускользнувший от купола здесь, на дне Эратосфена, был Смолкин, и он загадал, если это так, то все обойдется благополучно. Вездеход сбавил ход, свернул с наезженной колеи и, сделав небольшую петлю, остановился. — Вот тот купол, о котором я говорил, — указал водитель на зияющее темнотой огромное отверстие с неровными краями. — Наши обрушили его потом, чтобы заметнее… — А кто водитель того вездехода, который, по твоему выражению, чуть туда не зарюхался? — Сима. Ну, этот, — водитель хмуро кивнул в сторону гор. — Из четверки… — Ясно, — сказал Алферов. — Не вешай нос. Вы еще с ним потягаетесь в мастерстве. Только «молоко» я у вас отберу. — А что? Есть что-нибудь новенькое? — Нет, так будет. «Молоко» придется снять. — Когда будет, тогда и снимете! — Ты мне зубы не заговаривай, — нахмурился начальник космоцентра. — Так ведь отличная машина! Попробуйте на другой одолеть эту гряду, — водитель указал подбородком на круто поднимающийся склон. Гряда и в самом деле казалась настолько неприступной, что Алферов тут же пожалел, что доверился водителю, и потому сказал раздраженно: — Не возьмешь с первой попытки, поверну обратно. Водитель насупился и замолчал. Луноход нырнул в темноту, и несколько минут они ехали при свете фар, пока не вышли из тени центральной горки. Миновав ее, машина начала набирать скорость и в то же время забирала влево, оставляя в. стороне самый крутой склон гряды, который Василий Федорович оценил как непроходимый. И тут Алферов увидел ложбину, которая протянулась между округлыми вершинами, образующими первую, самую низкую ступень гряды. Вездеход вошел в эту ложбину и начал подъем, не снижая скорости. Километров через шесть ложбина постепенно отворачивала вправо, а подъем стал заметнее, и ход машины замедлился. По сосредоточенному лицу водителя Алферов понял, что это наиболее трудный участок пути. Так оно и оказалось. На вершину увала вездеход поднялся на пониженной передаче, но поднялся уверенно с некоторым запасом мощности. Короткий спуск водитель использовал для разгона, и на следующий подъем вездеход выскочил даже без переключения на пониженную передачу. В правом иллюминаторе из-за горизонта возникли, как призраки, ближайшие вершины скалистых отрогов Аппенин и тут же исчезли, так как луноход снова нырнул в ложбину. Гряду миновали так незаметно, что Василий Федорович, уяснив это, испытал одновременно и досаду, и разочарование. Досаду на свою непоследовательность: доверившись раз водителю, не следовало подвергать сомнению его знания, разочарование, что не пришлось штурмовать неприступную гряду на пределе возможностей машины и людей, когда малейший просчет может обернуться поражением, и тогда приходится начинать все сначала, а он любил трудные победы не потому, что они почетнее, а потому, что в них проявляется настоящий мужской характер. — Пожалуй, по этой дороге и тяжелый луноход пройдет, — выразил он вслух свои впечатления. — Хм! Междометие прозвучало недвусмысленно иронически. Так встречает опытный игрок в го наивные советы начинающего, видящего лишь ближний тактический успех и не подозревающего о хитросплетениях стратегического замысла противника. Василий Федорович, один из лучших гоистов космоцентра, знал цену слабого хода. Он отлично понимал, что, проявив свой начальнический норов, он не только нанес ущерб своему авторитету, но и, самое главное, почти потерял интересного собеседника, что при такой дальней дороге немаловажно. Теперь приходилось уступать ослабленные поля, чтобы попытаться перехватить инициативу. Он и сам был неплохим водителем, а по служебному положению прекрасно знал возможности каждого типа лунохода, но ведь на словах любые доказательства выглядят неубедительно, другое дело за пультом управления… И сознавая это, он все же сказал, лишь бы продолжить разговор: — Жаль, нет времени. Я, пожалуй, и сам смог бы показать, как это делается. — Хм! Алферов заерзал в кресле: еще одна ошибка! Так не разговоришь, только выставишь себя в невыгодном свете. Хорошее же впечатление останется у подчиненного о своем начальнике! Нет, надо ждать случая… Вниз по склону луноход набрал отличную скорость и, выкатив на плоскую базальтовую равнину Моря Дождей, легко проходил неровности рельефа. Прошло не менее часа с неудачной попытки Алферова разговорить водителя. Его мысли были далеки от мелочной заботы о собственном авторитете; он в который раз уже пытался разобраться, в какую же ловушку угодил экипаж Субботина… Предгорные районы не так уж богаты ими, да и исчезнуть бесследно на Луне мудреное дело: внезапно оборвавшаяся колея лунохода на нетронутом тысячелетиями реголите не только легко позволяет обнаружить попавших в беду, но и определить характер ловушки. Что же может быть здесь нового и необычного? Он снова скрупулезно перепроверил свои действия — не совершил ли он ошибки, замедлив прямые поиски предварительным обследованием района и решил, что принял оптимальное решение; ведь не случайно пропавший экипаж проводил кали-съемку. Скорее всего, тот район чем-то отличается от других, а значит, нельзя и поиски вести традиционными способами. Настроение его несколько поднялось. Он взглянул на однообразный пейзаж равнины, изредка нарушаемый мелкими кратерами, на прямую наезженную колею дороги и вдруг увидел, что луноход мчится прямо на воронку, едва выраженную в рельефе, а потому особенно опасную. — Взять правее! Воронка! Еще не осознав опасность, водитель машинально выполнил приказание, но чуть не вписался в поворот и, скользнув левыми колесами по краю, обрушил склон воронки. Луноход тряхнуло, и по инерции он успел проскочить опасный участок прежде, чем заколебавшееся дно обрушилось вниз, образуя мелкий кратер, заполняющийся реголитом. — Ну и глаз у вас, шеф! — переводя дыхание, сказал водитель. — Я по этой дороге раз десять проехал и никогда бы не подумал. Откуда она тут взялась? — В этом и коварство воронок. Никогда не знаешь, обрушится она или нет. И, самое главное, никто до сих пор не может толком объяснить их происхождение. Известно, что при обрушении часто выделяются газы: гелий, кислород, азот и даже пары воды. Видимо, нарушается какое-то естественное равновесие. Есть правдоподобная версия, объясняющая возникновение воронки скрытыми под реголитом массами льда. Постепенное испарение его составляет рыхлую структуру, и при малейшем толчке все сыплется. Однако ни разу льда ни в одной воронке не находили. — Но как вы ее разглядели? Вот это был бы номер! — водитель покачал головой, испытывая запоздалый страх. — Разглядеть, не штука, когда есть определенный навык. Запомни: увидишь блюдцеобразное понижение, или, как говорил мой друг Дима, сковородку, сверни в любую сторону. Надежнее будет. — И, главное, на наезженной колее. Нас не сразу бы обнаружили, — продолжал размышлять вслух водитель. Василий Федорович мгновенно оценил ситуацию. Действительно, нигде лишнего следа, а отличить свежую колею от прошлогодней можно лишь по наложению. — Связь с поисковым, быстро! — вдруг скомандовал он. — Пятый, на связь с первым! — Слушаю вас, Василий Федорович! — У вас есть свежие снимки площади после исчезновения экипажа? — Нам провели съемку через пятнадцать часов. Как раз проходил рейсовый. — Проверьте, нет ли воронок на наезженных колеях. — Я сейчас же передам ваш приказ, Василий Федорович. — Что нового? — Аномалии по калию ведут к завалу, но мы уже практически разобрали рухляк до твердого основания. Скорее всего, они там просто буксовали. Возможно, выбравшись, они спустились вниз по каменистому склону и потому не оставили следов. — А у основания склона? — Проверили. Ничего. — А вверх по склону? — Круто. Луноходу не подняться, даже «молоку». — Продолжайте работы. — Миша, ты слышишь? Тихий шепот жены не сразу дошел до сознания Субботина, хотя он не спал. Минут через двадцать должен был вернуться с вахты Саша. Время будить Симу, но Михаил медлил, так как Смолкин, придя со смены, выглядел чересчур осунувшимся. Жесткая экономия во всем начала сказываться, хотя шли только пятые сутки их погребения… — Опять. Слышишь, Миша? — Что? — тихо откликнулся на этот раз Михаил. — Шорохи. — Какие тут могут быть шорохи? Здесь же безвоздушное пространство. — Что вы там шепчетесь? Я уже проснулся! — громогласно заявил Сима. — Все равно вставать. Через пять минут надо делать откачку. — Майя выдумала какие-то шорохи пространства, — пошутил Субботин. — Ничего не выдумала. Вы прислушайтесь. Несколько минут они лежали молча. Им привычна была тишина, и они знали ее разнообразные оттенки, от глубокого молчания сурдокамеры до обычной тишины жилых отсеков, время от времени нарушаемой деловитым посапыванием кондиционеров. — Слыхали? Шорох скорее напоминал шипенье, и Сима решил, что это из баллона поступает в систему очистки воздуха дополнительный кислород. — Нет, похоже, что на луноход что-то сыплется, — сказала Майя. — Не должно бы. Кровля пещеры тут прочная. Хотя своим присутствием мы нарушили тысячелетнее равновесие, — размышляя, проговорил Субботин и, взглянув на электронные часы, скомандовал: — Гермошлемы закрыть! Начать откачку. Они чуть запоздали. Когда открыли входной люк, Саша уже стоял у вездехода. — Нарушаем распорядок, граждане, — строгим голосом приветствовал их Макаров. — Разминка по этому поводу отменяется. — Ну, Саша! — обиженно заныла Майя. — Ах, твоя очередь! Ладно. Десять минут. Что вы так закопались? — Майя открыла шорохи пространства, — с готовностью начал объяснять Сима и оглянулся, ища Гончарову, но она уже исчезла, не теряя ни секунды из отпущенных ей на прогулку минут. — Что-то было, — подтвердил Михаил и, включив фонарь, задрал голову к потолку. Здесь, вблизи начала ответвлений, кровля, как он и предполагал, была вполне надежна. Хотя искрящиеся на свету кристаллы мешали ее рассматривать, он не заметил никаких изменений. После этого Миша обошел вездеход и даже взобрался на крышу, но не обнаружил ни одного осколка или выпавшего из кровли кристаллика. — Нормально. Я пошел. — Давай, — сказал Саша и полез в отсек. — Я пока прилягу. Откроете гермошлем, если засну. Связь выключаю. Субботин шел размеренным шагом, машинально поглядывая на понижающийся свод. Нет, шорохи с кровлей не связаны. Под ботинком взметнулась пыль и зашипело. Еще одна загадка пещеры, к которой они никак не могли привыкнуть; что-то иногда взрывалось под ногами, и они не успевали определить что. Субботин быстро поднес газовый анализатор к оседающему облачку пыли. То же самое: следы азота, гелия и… кислород! — Сима, у тебя в прошлой вспышке кислород был? — Был немного, — не сразу ответил Смолкин. — А что же ты не сказал? — Так сколько его там было! Самую малость. И потом, если честно, чтобы не отвлекать вас на поиски иллюзий. — Чего? Чего? — Иллюзий. Эти крохи кислорода могли увести в сторону от нашей работы. — Ой, какой ты сознательный, аж тошнит! — раздался возмущенный голос Майи. — Без тебя мы бы все бросили и помчались разыскивать кислород. Ай! — Что там? — забеспокоился Миша. — Да это… хлопушка. Жаль, нет второго анализатора. Ай! Опять! — Майя, возвращайся! Осталось три минуты! — скомандовал Сима. — Иду! Субботин забрался в верхнюю камеру, а затем протиснулся по узкой восстающей выработке. За четверо суток прошли не больше трех метров. Конечно, им не хватает сноровки, да еще приходится вырубать уступы для креплений полатей. Без них не очень продвинешься вверх. Михаил внимательно осмотрел потолок, состоящий из крупных, почти слившихся кварцевых отдельностей, а он надеялся, что за последнюю смену пройдут кварцевую зону. Далее должна идти зона крупноблочного полевого шпата, которая по отношению к ним сыграла предательскую роль. Если она протягивается до самой поверхности и превращается в рухляк, то проходить ее будет легче. Подточив зубила, Субботин простучал потолок. В одном месте ему показалось, что звук глуховатый. Он прислонился шлемом поближе, и хотя ему было так не очень удобно, стукнул еще пару раз. Сомнений не осталось: звук как в бочку. Он нашел небольшую трещину и стал загонять туда наименьшее зубило. Внезапно что-то лопнуло, посыпался град камней. Один ударил в плечо, но армированный костюм смягчил удар. Видимость пропала, все затуманилось: не то дымка, не то пар окружили его. Пришлось немного обождать, пока туман рассеялся, и он увидел, что попал в гнездо, отороченное мусковитом. В гнезде торчали голубовато-зеленые кристаллы берилла в виде правильных шестигранных призм. В полости до вскрытия было нечто, вызвавшее маленький взрыв, но сколько ни приглядывался Субботин, никаких следов не осталось. Он осторожно выколотил гнездо, вгоняя зубила в образовавшиеся трещины, чтобы ж повредить кристаллы, и откладывая друзы с превосходными образцами берилла в сторону. Дальше работа пошла веселей, так как развитые по трещинам чешуйки слюды разделяли кварц на глыбы, иногда образуя мелкие гнезда. К концу смены он прошел почти полметра, но затем начались крупноблочные отдельности микроклина, и ему удалось, лишь выбив несколько кусков, сделать небольшую ямку… Саша и Майя ждали его у вездехода. Сима, используя свое время, отправился на разминку. — Ну как? — поинтересовался Саша успехами Субботина. — Кварцевую зону прошел. Теперь будет полегче. Пошла зона крупноблочных полевых шпатов. Вы простукивайте время от времени. Могут быть занорыши. — Что может быть? — не поняла Майя. — Занорыши. Гнезда с кристаллами. Кристаллы не калечьте. Откладывайте в отдельную кучку. Потом разберемся. — Ладно, я пошла. Майя отправилась в забой, а Саша и Михаил, ожидая возвращения Симы, прикидывали, сколько еще им потребуется времени, чтобы выбраться на поверхность. Расчеты получались неутешительными, но Субботин надеялся, что скоро пойдет рухляк и проходка резко увеличится. Вдруг что-то фукнуло и швырнуло пылью и мелкими осколками. — Вот причина шороха! — обрадовался Субботин. — Эти чертовы микровзрывы, которые нас преследуют. Только обычно они срабатывают, как мина, когда на них наступишь, а здесь самопроизвольно. — Я же говорила, — донесся голос Майи. — А вы — шорохи пространства! Подошел Смолкни и сразу, не говоря ни слова, полез в люк. Друзья тотчас последовали его примеру. — Что-то ты подозрительно молчалив сегодня? — спросил Симу Михаил… — Он брал с собой анализатор и ходил в Майину пещеру, — пояснил Саша. — Там эти микровзрывы бывают чаще, чем в других местах. — Откуда у него второй анализатор? — удивился Субботин. — Оказывается, был запасной. Он его зажал по той же причине, по которой скрыл от нас присутствие кислорода. — Вот деятель! Ты эту самодеятельность брось! Всегда все решали вместе! — Он уже осознал и осудил свой индивидуализм, усмехнулся Саша и обернулся к Смолкину. — Ну и… Сима не стал дожидаться, пока его начнут допытывать с пристрастием. — Кислорода много, процентов тридцать пять, — сказал он нехотя. — У меня реакция, сами знаете. Только пыхнет, я туда анализатор. Чем быстрее, тем больше газов показывает, особенно кислорода. — Ладно, спим, — заключил Субботин. — Но разобраться в источнике взрывов придется. — Вот-вот, — пробурчал Сима. — А я что говорил? Но ему никто не ответил. Вверх беззвучно взметнулся столб пыли и камней. Несколько секунд этот столб выглядел, как нарисованный, затем в нем что-то стало происходить, и он, заклубившись на вершине, начал расплываться сверху вниз, превращаясь в оседающий горб. — Внимание! Есть взрыв! — скомандовал Алферов. — Запись! Если на поверхности звука слышно не было, то базальтовые недра содрогнулись от насилия. Это уловили не только чуткие сейсмографы, но и те, кто находился поблизости от места взрыва. Скважины пробурили вдоль направления оси отрога с расчетом исследовать его сейсмическими волнами. Два тяжелых лунохода поместились за отрогом, один в отдалении на базальтовой равнине Моря Дождей. Зафиксировав сейсмограмму первого взрыва, вездеход переместился вдоль площади, на которой проводилась кали-съемка. Таким образом надеялся Алферов получить от каждого взрыва достаточную информацию и по отрогу, и по площади, на которой работал пропавший отряд. — Приготовиться! Второй взрыв! Василий Федорович нажал кнопку подрывной машинки, настроенной на волну второго заряда. Снова, но уже подальше, взметнулся столб пыли… Давно осела многовековая пыль, потревоженная взрывами, а геофизики все еще трудились над расшифровкой сейсмограммы, вынося результаты на сводную карту, и постепенно в общих чертах строение площади поисков прояснилось. — Придется сгущать скважины, — сказал главный геофизик, когда обработка сейсмограмм завершилась. — Пересечение полостей намечается, но каких они размеров и какова их протяженность и направление, сказать трудно. Данных маловато. — Что скажут геологи? — хмуро спросил Алферов. — Мы не боги, Василий Федорович. Геологические условия здесь необычны. При разборке завала установлена пегматитовая жила, но дает ли она полости? Пройдена лишь зона письменного гранита, да и то представленная рухляком. Дальше пошла зона крупноблочного микроклина и альбита. Вот если бы пробурить скважину… — Ясно. Поставим два станка на сгущение сейсмоскважин, один на пегматитовую жилу. — Не подняться ему туда, Василий Федорович, — отозвался механик. — Поднимем. Запряжем пару ТЛ-3 цугом и затащим! — Тяжелые луноходы сами туда не залезут. — Вы это мне бросьте! — оборвал начальник космоцентра. — Речь идет о жизни людей. Нужно выжать из техники все, на что она способна, и даже больше того. Он обернулся к сидящему рядом водителю. — Василий! Сможешь поднять ТЛ-3 на жилу? — Надо попробовать с разгона. — Ясно. Экипажу Семина передвинуть буровые на новые точки, остальным собраться у подножия. С тяжелого лунохода сгрузили все лишнее оборудование, максимально облегчив его вес. Василий сел за пульт управления, Алферов на штурманское кресло рядом. — Пошли, тезка, — Василий Федорович тронул водителя за плечо. Луноход рывком тронулся с места и, набирая скорость, помчался вверх по наезженной колее, но на склоне скорость начала падать и, пройдя половину пути, машина стала пробуксовывать. — Назад и больше разгон! Но и вторая попытка окончилась неудачей. Алферов пересадил Василия на штурманское кресло, а сам сел за пульт. И снова, в третий раз, тяжелый вездеход ринулся на штурм крутого склона. Едва начала падать его скорость, Алферов переключил на пониженную передачу. Обычно работающие почти бесшумно двигатели загудели от натуги. Василий Федорович передвинул рычажок подачи энергий вправо до упора, а когда и этого стало мало, подключил аккумуляторные батареи. Глядя на его манипуляции, Василий только качал головой, опасаясь говорить под руку. Не доезжая того места, где вездеход забуксовал, Алферов свернул влево, затем вправо и, будто ощущая опытную руку, машина зигзагами скреблась все выше и выше, пока не остановилась у разобранного завала. Щелкнул тумблер, отключая аккумуляторный блок, и в наступившей тишине стало слышно, как работает принудительная система охлаждения двигателей. — Трос с лебедки! — скомандовал Василий Федорович. Его тёзка, защелкнув гермошлем, поднялся в шлюзовую башню. Спустя минуту, накинув па плечо конец троса, он спускался вниз по склону. Навстречу ему уже мчался второй ТЛ-3. — Мальчики, посмотрите, что я нашла! — Майя подошла к ожидающим ее у входа Смолкину и Макарову. На ладошках Майи, одетых поверх герметических в шерстяные перчатки, лежало несколько прозрачных кристаллов совершенно необычной формы, с многочисленными мелкими гранями, играющими в свете боковой фары всеми цветами радуги. — Алмазы? — удивился Саша и протянул руку в гермоперчатке. — Куда? Такими руками! — отшатнулась Майя. — Они как мыльные пузыри. Майя влезла в люк и с чрезвычайной осторожностью, будто перекладывая яйца в тонкой скорлупе, поместила кристаллы на штурманское кресло. — Ну вот, — открывая гермошлем, когда воздух в отсеке поднялся до нормального давления, сказала она. Теперь попробуем определить их химический состав. Она включила стационарный анализатор и только повернулась к кристаллам, как один из них шевельнулся. Фук! Фук! Фук! Взвился голубоватый дымок, и запахло серой. — Гермошлемы! — заорал не своим голосом Сима. Натренированным движением Майя мгновенно опустила стеклопласт. — Сима! Соотношение газов! Смолкин глянул па пульт. — Сернистый газ выше нормы. Кислород… Ничего не понимаю! Двадцать восемь процентов! Гелий — меньше процента. Азот в норме. — Прокачай воздух, Сима, — сказал Саша. — Что там у вас произошло? — послышался тревожный голос Михаила. — Ничего страшного. Майка нашла причину микровзрывов. Это кристаллы газов и, кажется, процентов на девяносто они состоят из кислорода. Сейчас посчитаю. Саша вытащил из планшетки блокнот и мелким почерком набросал какие-то цифры. — Сколько ты примерно принесла? — Шесть штук. — Я имею в виду вес? — Грамм сто пятьдесят. Саша перемножил колонку и покрутил головой. — Ну и ну! — Сколько? — Девяносто три процента! Где ты их нашла, Майя? — В том же ответвлении. Там ими весь пол устлан, если не вся конечная камера. Только брать их просто в гсрмоперчатках нельзя: они взрываются. Я потому и натянула сверху шерстяные. Подумала, раз мыльные пузыри в шерстяных перчатках можно удержать, может, и кристаллы тоже… Вездеход слегка дрогнул. Все замерли. — Миша! — отчаянно крикнула Майя. — Это не у меня, — раздался спокойный голос Субботина; — Пожалуй, это взрыв. — Нас ищут, — пояснил Саша. — Догадались, что мы провалились в полость. Скважины, наверное, не очень глубокие, да и заряды слабые. Значит, поблизости. — Нам бы организовать какой-нибудь взрыв, — вслух подумал Субботин. — Они могли бы зафиксировать всплеск на сейсмограмме. — Определенно зафиксировали бы, — подтвердил Саша и часто заморгал. — Только где взять взрывчатку? — Мальчики! А кристаллы? Если они из кислорода, то… — Ты гений, Майка, — обрадовался Сима. — Надо заставить их не сублимировать, а взрываться по-настоящему. Если добавить толченого угля или хоть металлических опилок и подвести нагревательную спираль… — Тогда полезное с приятным, — заметил Субботин. — Я подготовлю камеру, чтобы взрыв помог пробиться наверх. — Подъем! — дурашливо заорал Смолкин. — Всем на выход! — Не пори горячку, Сима, — укоризненно заметил Макаров. — Надо все спокойно подготовить. На эту серию взрывов мы уже не успеем. А взрывать надо только после толчка. Только в этом случае можно рассчитывать, что сейсмографы будут включены, и наш сигнал дойдет. Давай готовь свою спираль и что найдешь для смеси с кислородом, а мы с Майей будем переносить кристаллы поближе к выработке. Сбор и переноска кристаллов оказались довольно кропотливым делом. Достаточно было нарушить хрупкую структуру одного, как тут же взрывался рядом лежащий. Саша стал укладывать их на планшетку, разделяя глинистой пылью, в которой их находили. Теперь они не повреждали друг друга при сублимационных взрывах, и переноска их стала подвигаться быстрее. Закончив свое приспособление, Сима принес крышку от ящика, и они использовали ее с Сашей как носилки. И все же они успели натаскать достаточный запас только к концу вахты Субботина. Михаилу повезло больше. Чуть в стороне от главного ствола восстающей выработки подвернулся занорыш. Сняв с полости кристаллы берилла и еще какого-то черного минерала, определение которого Михаил оставил до возвращения на вездеход, он выбил зубилами углубления, чтобы в них можно было вставить обрезки труб, которыми он решил запереть полость, предварительно заложив вход крупными глыбами породы. Самым сложным оказалось протащить накопленный запас кристаллов кислорода по узкому ходу, подводящему ближе к конечной камере. Сима сбегал за пластиковым ящиком, в котором обычно хранился неприкосновенный запас продуктов, а вместо веревки использовали провод. Это решило проблему: небольшой ящик- легко протягивался туда и обратно, и таким образом они не только легко переправили весь запас импровизированной взрывчатки, но и дальше, используя тот же принцип, перетащили кристаллы к выработке. Заряд закладывали вчетвером, передавая снизу вверх по цепочке кристалл за кристаллом. — Хорош, — сказал Сима, когда Субботин вставил последний отрезок трубы и заложил несколько глыб таким образом, что они прижали трубу, вставленную концами в гнезда. — Дай-ка я посмотрю, — попросил Макаров. — Все-таки это по моей части. Субботин и Смолкни спустились из выработки вниз, в камеру, где можно было разойтись с Сашей. Осмотрев заряд, Макаров остался недоволен. По его прикидкам, заряд должен сработать не столько вверх, сколько вбок. — Не все ли равно, — зароптал Сима. — Главное, сигнал будет. — А если посчитают наложенной волной? — возразил Саша. — Тогда наш труд окажется напрасным. — К тому же нам все равно надо пробиваться наверх, — добавил Миша. — А мы не можем позволить себе истратить суточный запас кислорода без пользы. — Уговорили, — хмыкнул Сима. — Что надо еще сделать? — Придется заложить все пространство выработки метра на полтора, тогда взрыв прижмет глыбы к стенкам, и основная его энергия будет направлена вверх. — А если другой бок окажется слабее? — Тогда там все разнесет. — Не будем гадать, — прервал их рассуждения Субботин. — Давайте закладывать. Прошло часа четыре, пока они справились с этой трудоемкой работой, и все еле держались на ногах. Хотя Саша, раздавая дневной рацион, проявил на этот раз необыкновенную щедрость, неутоленное чувство голода терзало не только любящего поесть Смолкина, и Макаров, строгий, неуступчивый Макаров, разделил на всех дополнительную плитку шоколада. — А теперь всем, спать, а я подежурю. — Включи подсвет на пульте, — расщедрился и Сима. — Много не нагорит, а все-таки не так будет клонить ко сну. Да и следить надо. Дежурство Саши прошло спокойно. Его сменила Майя. Прошло еще шесть часов, но наверху молчали. Все выспались, отдохнули, но лежали в своих раскладных креслах, кроме дежурящего Смолкина. — Что они там, — недовольно проворчал он, и как будто в ответ на его недовольство вездеход ощутимо дрогнул. Сима мгновенно среагировал. — Стой! Рано! — крикнул, вскакивая, Саша, но опоздал: вездеход основательно тряхнуло. — Эх, ты! — Макаров сел и хлопнул от досады себя по колену. — У меня реакция! — пытался оправдаться Сима. — Сам ты реакция! — злился Саша. — Теперь попробуй разобраться, это наложение волны или что другое! — Ладно, — сказал Субботин. — Пойду посмотрю, что там делается. Если придется разбирать завал, позову. — Пойдем все вместе, — все еще переживая неудачу, поднялся Саша. — Что мы будем экономить кислород, когда одной пригоршни кристаллов хватит на всех по крайней мере на час. Завал был невелик, и это вселяло надежду. Место, куда заложили заряд, разворотило основательно, но Саша оказался прав: взрыв сработал преимущественно вверх, и теперь они продвигались довольно быстро, пока не посыпался рухляк… Субботин взглянул на часы и присвистнул: они работали без передышки пятый час. — Объявляется перерыв с дремотой, — пошутил он и добавил серьезно: — Надо подготовить антенну в трубах, а трубы попытаться протолкнуть через рухляк на поверхность. Во время отдыха каждый предлагал свою конструкцию, но все они не подходили потому, что трубы могли забиться рухляком, и антенна в этом случае не доходила до поверхности. — Значит, надо на трубы надеть металлический колпак достаточно прочный, чтобы не повредился рухляком. Потом его выбить и вывести антенну наверх не составит труда, — подвел итог Макаров. Сима порылся в запаснике и принес цельнометаллический наконечник от каротажной гильзы. — Подойдет? — Вполне. — А что если изолировать его от трубы и припаять к нему кабель? — подал мысль Субботин. — Выйдет вполне приличная антенна, — обрадовался Сима. — Это мы сейчас! Через полчаса, оставив Майю для проверки линии, они отправились к расчищенной выработке. — Давай сначала поставим крепление, — осмотрев кровлю, сказал Субботин. — Начнем выдвигать трубу- может посыпаться. На крепление ушел их импровизированный пол. Оставалось только радоваться, что занорыш, который послужил зарядной камерой, оказался в стороне от ствола выработки. Расширенная и поднятая вверх после разборки раздробленной взрывом породы, она теперь представляла собой то, что на языке старых уральских горняков называлось печью, то есть выработка приобрела горизонтальную ступень, а затем снова пошла вверх. Это было весьма кстати, потому что Михаил использовал доски на крепление свода и, если бы потребовалось делать полати, космонавты оказались бы перед новой проблемой, потому что других досок не было. Потрогав крепление и посчитав его достаточно надежным, Субботин протащил в печь кабель с антенной и надетыми на него, но не свинченными метровыми отрезками труб. Свинтив первую пару, он просунул в щель между досками потолка наконечник и, вращая трубы, начал постепенно углубляться в рухляк. Вдвоем в печи было не повернуться, но Сима ухитрялся бойко орудовать ключом, упершись в стенку спиной и оставляя максимум пространства для Михаила. Легонько постукивая снизу, они сантиметр за сантиметром пробивали рухляк, пока от двухметровой трубы не осталось с полметра. Сима тут. же подсоединил метровый отрезок, а когда труба пошла, навинтил еще одну. Продвинув трубу до потолка, Субботин почувствовал, что удалось протолкнуть толщу рухляка. — Метра четыре с небольшим, — определил он по длине трубы. — Все, ребята. Проверим, не замыкает ли где, и пошли на связь… Солнце уже висело над горизонтом. Как ни длинны лунные сутки в сравнении с земными, но и они подходили к концу. День угасал, и удлиненные тени мешали работать. Особенно туго приходилось водителям: едва глаз успевал приспособиться к темноте, луноход выскакивал на освещенный участок, и яркий свет бил в глаза. Однако у подножия отрога, где собрались все вездеходы, освещенность была вполне равномерной: рельеф здесь равнинный, и ни одна из вершин, чьи длинные тени создавали всю эту кутерьму, не располагалась поблизости. Собрав весь поисковый отряд, Алферов понимал, что наступил решающий момент: шел десятый день поисков. Уже сейчас скорость вездеходов упала, а с приходом темноты придется уменьшить ее в два-три раза и, следовательно, во столько же раз снизятся темпы поисков, не говоря уже об опасности ночных работ. Интуиция и законы логики подсказывали ему, что круг поисков сузился до пределов нижней части отрога, у подножия которого он собрал всех людей и технику. Именно отсюда можно двинуть спасателей в любую точку склона. Определить эту точку он надеялся после обработки новых данных. Для оперативности решения он собрал руководителей поисковых групп в одном из тяжелых луноходов. — Геофизики, вам первое слово! — начал совещание Василий Федорович. — Полость есть, но она, по-видимому, невелика. Мы получили лишь одно четкое пересечение. Другие не расшифровываются однозначно. Ширина полости по пересечению двадцать-тридцать метров. Вот эта точка. — Главный геофизик ткнул пальцем на карте в западный склон отрога. — Есть одна любопытная деталь. Из этой точки пришла наложенная волна, зафиксированная всеми тремя сейсмостанциями. Мощность ее меньше основной, но поведение необыкновенно. Она пришла именно из этой точки, как будто здесь произошла детонация какого-то заряда. У них не было взрывчатки? — Нет, взрывчатки я им не выдавал, — донесся голос начальника станции Эратосфен Яковлева, заочно присутствующего на совещании. — А что они могли бы использовать вместо взрывчатки? — Ничего подходящего, — подумав, сказал Владимир Кузьмич. — Разве что баллон с кислородом. — С них станется, — проворчал Алферов. — Примем пока версию, как возможный вариант. Геологи, ваши соображения? — Пробуренная скважина показала, что пегматиты одной фазы. Такие на Земле не образуют крупных полостей. Выше этой жилы по склону откартирована еще одна, более мощная. Точка геофизиков падает па нее, но пересечение у них под углом. Полость может быть гораздо значительней по размерам, чем предполагают геофизики, если, конечно, мы имеем дело с многофазным пегматитом. Еще сомнение. Мы пробовали проскочить туда на «молоке», ничего не вышло. — Вы подтверждаете, что полость есть? — Обязана быть, Василий Федорович. Слишком много совпадений. — Ясно. Внимание всем! Вынести на карты точку отраженной волны, указанную геофизиками. Покажи им, Виктор Афанасьевич. Алферов повернулся к телеэкрану, чтобы проконтролировать, достаточно ли четко видна карта штурманам остальных вездеходов. — Чуть крупнее. Вот так, нормально! Рассмотрели? Пять минут на подготовку маршрута к этой точке. Каждому экипажу решать задачу самостоятельно. Те, кто выйдет ближе к цели, направляют группу обследования. Водитель этого экипажа помогает лебедкой другим луноходам подняться до максимально возможной высоты. Прошу всех по местам! Цепким взглядом окинул Василий Федорович последний раз карту, запечатлевая ее в памяти, и поднялся. Он решил добираться к точке на легком луноходе. Во-первых, он мог наблюдать за продвижением техники и оказать при необходимости помощь, а во-вторых, он знал заведомо, что только на «молоке» можно добраться до самой точки, причем маршрут у него сложился сразу, едва он взглянул на карту. Нужно было подниматься по наезженной колее до первой пегматитовой жилы, проходить ее по следу, затем налево чуть вверх и, если нигде не окажется препятствий, можно добраться до намеченной точки… Дрогнула почва. Первый ТЛ-3, набирая скорость, пошел по наезженной колее. Едва начал замедляться ход, водитель кинул машину вправо, чуть по наклонной плоскости, сохраняя скорость и пытаясь зигзагами пройти крутизну. Следом рванулась вторая машина. Василий включил двигатели. Алферов положил ему руку на плечо. — Подождем. Первый луноход сел в рухляке пегматитовой жилы, второй попытался проскочить ее наискось и тоже сел правее и ниже первого по склону. — Внимание! Вездеходу геологов помочь выбраться назад застрявшим ТЛ-3. Геологам обследовать жилу и найти проходимые участки. Вездеходу механика оставаться на исходном рубеже до распоряжения. Алферов выключил связь и повернул голову к водителю, уже уловившему из приказания, что настала его очередь. — Вперед! МЛК-5 мчался по наезженной колее легко и, без усилий проскочив пегматитовую жилу по следу бурового агрегата, устремился вниз к намеченному Алферовым повороту, от которого на скорости он надеялся одолеть крутизну склона и выйти на пересечение со второй пегматитовой жилой вблизи определенной геофизиками точки. — Эх и машина! — прищелкнул языком водитель. — А говорили, что они не могли туда подняться! — Закрыть гермошлемы! Выждав, пока Василий выполнил его команду, Алферов загерметизировал свой костюм. — Откачать воздух! Теперь, когда вездеход прошел основное препятствие, дорога была каждая минута, да и собственные запасы кислорода на «молоке» подходили к концу, поэтому Алферов, экономя воздух и время, решил провести откачку на ходу. Однако уже после остановки вездехода пришлось ждать почти минуту, пока в отсеке образовался достаточный вакуум. Открыв люк, начальник космоцентра выбрался из вездехода. Лучи солнца здесь скользили по склону, и потому каждый камень имел длинную полосу тени. В этой чересполосице светлых и черных тонов Василий Федорович не сразу увидел пегматитовую жилу, возле которой остановился луноход. Постепенно глаза адаптировались, и Алферов уже хотел шагнуть вперед, но в последний момент оглянулся на водителя. Это промедление и спасло ему жизнь. Прямо у его ног вспучилась порода и брызнула в разные стороны, стегнув по ногам. На том месте, где он мог оказаться, возникла небольшая, сантиметров пятнадцать, коническая ямка. — Микрометеорит! — догадался Василий Федорович. — Значит, теперь проживу долго. — Видел? — обратился он к водителю. — Что? — удивился тот. — Ясно. Пошли. Алферов зашагал поперек жилы, пробуя ботинком прочность рухляка. Глянул вверх по склону, вниз, но никаких следов обрушения или провала не обнаружил. — Нахожусь в точке, — сообщил он поисковому отряду. — На поверхности следов нет. Жила в первозданном состоянии. В ответ громко щелкнуло, кто-то гмыкнул, точно откашливаясь или прочищая голос. — Внимание! Станция Эратосфен! Говорит экипаж Субботина! Василий Федорович крутнулся, определяя пеленг, и зашагал вниз по жиле, прямо навстречу слепящему солнцу. — Мы провалились в пещеру, образованную пегматитовой жилой. Координаты… — Субботин? Я — Алферов! Вы меня видите? — Нет, Василий Федорович. Нам удалось вывести наружу только радиоантенну. — Какой у нее вид? — Труба с острым наконечником, похожая на нижнюю часть каротажной гильзы. Примерно полметра высотой. Алферов опустил козырек гермошлема пониже, прикрывая глаза от ярких лучей заходящего солнца и, еще не разглядев саму трубу, заметил ее необыкновенно длинную тень. — Антенну вижу! Как самочувствие экипажа? — Нормальное. Немного выдохлись за два последних дня. Съели много кислорода. Но не беспокойтесь. Можем продержаться сколько потребуется в пассивном состоянии. Продуктов маловато и воды. — Ясно, Субботин. Я у вашей антенны. — Отойдите на пару шагов, Василий Федорович. Можете провалиться. — Нет. Рухляк держит хорошо. Вы прямо под антенной? — Под антенной вертикальная выработка шесть с половиной метров. К ней ведет ответвление пещеры. Мы у развилки в ста семидесяти метрах. — Уже хорошо. Будем взрывать, вас не достанет. — Засыплет ход. Он узкий. Попробуйте шурф, вручную. Только застрахуйтесь тросиком. В любой момент можете провалиться. — Василий! Неси лопаты! Ближайшему экипажу выделить двух человек. Подготовить баллоны с кислородом и носилки. Алферов услышал дружный смех. — Не надо носилки и кислород, Василий Федорович. Мы сейчас подкрепимся, что у нас осталось, и пойдем помогать снизу. Все равно придется расчищать наш лаз. — Понял. Носилки отставить. Приготовить горячую пищу и кофе. Передайте начальнику станции Эратосфен радиограмму для Земли: «Экипаж Субботина найден. Состояние хорошее. Приступаем к спасательным работам.      Алферов». — Вас понял, — ответил механик, поддерживающий всестороннюю связь. Верхний слой рухляка оказался достаточно плотным, к тому же попадались плохо разложившиеся глыбы, и Василию пришлось сбегать за ломиком. Когда к ним подошли на помощь с ближайшего вездехода геолог Скосырев и высокий здоровяк астрофизик Шалыгин, дело пошло быстрее. Астрофизик приспособился выворачивать ломиком крупные глыбы и руками выбрасывал их из ямы. От усердия на его лице скоро заблестели капельки пота. — Ты не очень спеши. До центра Луны еще далеко, — серьезным тоном проговорил Василий Федорович, размеренно подбирая лопатой рухляк и выбрасывая его из ямы, по опыту знающий, что перегрев в скафандре скоро приводит к вялости, да и пот, заливая глаза, мешает работать. Шалыгин угукнул, но продолжал ворочать глыбы с прежней энергией. — Он торопится добраться до своего идейного противника, — поддержал шутку Алферова геолог. — Это кто из них? Макаров? — Смолкин! — Что между ними общего? — Как показывает опыт, уменьшение силы тяжести уравнивает шансы разных весовых категорий, так как мышцы, приспособленные к земным условиям, легко справляются с любой массой, и здесь на первое место уже выступает реакция и техника спортсмена. У водителей, естественно, отличная реакция. Про Смолкина и говорить нечего! Феномен какой-то! Вот и приходится Сергею Александровичу частенько прижиматься лопатками к ковру! Кому это понравится? Вот он и лелеет надежду на реванш. Говорят, даже свою астрофизику забросил! Не может же он оставить противника не отомщенным! — Укгхм! — невразумительно промычал астрофизик и вылез из канавы. Пот заливал лицо, волосы торчали во все стороны влажными прядями… — Давай, Ленечка, поорудуй, а я пока тоже поупражняюсь в остроумии. Вы не пробовали играть в волейбол на Луне, Василий Федорович? — Нет, — Алферов усмехнулся, вспомнив трудные годы строительства первых станций. — Как-то, было не до волейбола, да и играть по сути было негде. Кое-как отвоевывали пространство для систем жизнеобеспечения… А разве есть разница? Ведь скорость мяча гасит в основном со противление воздуха? — Гасит-то оно гасит. Но и разница в гравитации тоже имеет значение. Здесь пас должен быть предельно мягким, и принять мяч после хорошего удара почти невозможно. Вы попробуйте. Мы здесь часто играем. — Шалыгин загадочно улыбнулся. — Не соглашайтесь. Он вас провоцирует, — отозвался геолог. — Отчего же. Надо попробовать. Для полноты ощущений, а, тезка? — забирая лопату у водителя, сказал Алферов. Василий хмыкнул и, не желая оставлять шефа в неведении, предупредил: — Ну и наставите себе шишек для первого раза. — Посмотрим! — Василий Федорович закрепил страховочный тросик на поясе и полез в яму. Рухляк пошел более слабый. Это Алферов ощутил, едва спустился в узкую горловину наиболее глубокой части канавы у самой антенны. — Алло, Субботин! — Они пошли пробиваться снизу, — услыхал он голос Гончаровой. — Передайте, пусть будут осторожными. У нас уже около двух метров. — Хорошо, Василий Федорович! Пройдя рухляк еще на штык, Алферов почувствовал, что грунт под ногами заколебался. — Осторожно внизу! — успел крикнуть он и повис на страховочном тросике. — Как вы там? — Немного присыпало, но в общем нормально. Сейчас выберемся, — донесся голос Смолкина. Минут через пять осыпавшийся рухляк был расчищен, и внизу, в провале, появилась чья-то голова, высвечивая фонарем узкий, как волчья нора, ход. Василий Федорович быстро выбрался на поверхность и, отстегнув страховочный тросик, спустил его вниз. — Пристегни, сейчас вытащим! Гончарова! Немедленно отправляйтесь к выходу! — А вездеход, Василий Федорович? — спросил Смолкин, усаживаясь на край канавы. — Ведь взрывчатка, наверное, осталась? Можно проделать проход из пещеры, и мы бы добрались на базу своим ходом. — Ишь, чего захотел! Кто там следующий? Субботин? — Я Майю подожду. — Макаров! Давай пристегивайся! Быстрее! Ночь наступает. Неизвестно, успеем ли вовремя добраться, а они тут еще выкомаривают! — рассердился начальник космоцентра. — Приказываю всем немедленно подниматься наверх! — Вира! — крикнул Саша. Могучий Шалыгин ухватился за тросик и, перебирая его руками, легко вытащил Макарова на поверхность. Последним поднялся Субботин, прижимая левой рукой к груди образцы. — Надо бы загрузить рухляком тяжелые луноходы, — сказала Майя, разглядывая подчеркнутые последними лучами заходящего солнца силуэты машин, словно стадо динозавров, растянувшихся по склону. — В оранжерее калия не хватает, а здесь три процента. Зачем же гнать стадо машин пустыми. — Ты посмотри на них! — развел руками Алферов. — Только, можно сказать, вылезли из преисподней и — пожалуйста! Одному тут же достань из подземелья вездеход, второй тащит с собой гору образцов, нарушая технику безопасности, а третьей нагрузи вездеходы… Что же ты ничего не просишь? — обратился он к Саше. — Я успею. В следующий раз… — пробормотал Макаров, чувствуя в интонациях начальника космоцентра недобрые нотки. — Всем к вездеходу! Ясно? — приказал Алферов. — Немедленно! Я с вами еще поговорю па станции! Сутки спустя начальник космоцентра, выспавшийся и гладко выбритый, осматривал хозяйство Яковлева. — Что у тебя здесь? — спросил он у сопровождающего его начальника станции, ткнув пальцем в герметическую дверь. — Вторая очередь оранжереи. — Ну-ка, покажи. Владимир Кузьмич открыл двери. Оранжерея поражала прежде всего огромными — шесть с половиной метров высотой — каменными сводами, покоящимися на массивных квадратного сечения колоннах оставленных целиков. Здесь не было стеллажей, как в обычных оранжереях. Прямо из почвы поднимались стволы молодые деревца в палец толщиной, дальше виднелись ухоженные кусты черной смородины и… чая. Алферов подошел к кустам и окинул их цепким взглядом. — Ага! — сказал Василий Федорович, найдя свежие следы срезки, — узнаю почерк Системы. Ну-ка, где тут у них служебка? И не дожидаясь ответа начальника станции, пошел в глубь оранжереи. Яковлев еле поспевал за ним, недоумевая, что именно так заинтересовало Алферова. Уткнувшись в глухую стену, начальник космоцентра повернул направо, прошел еще два сводчатых зала оранжереи и, увидев простую деревянную дверь, дернул за ручку. Это была лаборатория Майи, расположенная на стыке старой и новой площадей оранжереи. Вся четверка в полном составе сидела у лабораторного стола и пила чай с живым вареньем из черной смородины… — Так… — ехидно протянул Алферов. — Чаевничаем? Небось, из свежего чайного листа? А? Майя достала из-за спины двухлитровую колбу, в которой плавали побуревшие листья, налила янтарно-желтый напиток в небольшую фарфоровую чашку и передала Субботину. Тот молча протянул ее начальнику космоцентра. Василий Федорович глотнул свежего чая, ощутил забытый аромат, терпкость напитка и вдруг захохотал. — Ух, лисы! — обратился он к начальнику станции, с любопытством взирающего на эту сцену. — Как ты думаешь, что сие означает? — По-моему, они знают твои слабости, — начал догадываться Яковлев. — И сдается, ты не первый раз у них в гостях. — Вот в точку! Это, друг мой, своего рода ритуал доверия и, представь себе, демонстрация отличной интуиции. Можно прекрасно знать мои слабости или предложить чай из вежливости… Кстати, тебе они не предложили… — Удивил! Они хорошо знают, что я вообще чай не люблю! — Вот-вот! А мне действительно захотелось выпить с ними чашечку-другую. Едва увидев на новой площади чай, я сразу подумал о них, а когда заметил свежие срезы, то понял, что они сидят в служебке. Ну-ка, еще чашечку, хозяюшка! — протянул Алферов свою чашку Майе. — Да вы присаживайтесь, Василий Федорович. Вот варенье. Тоже с собственных плантаций. — Смолкин пододвинул обычную деревянную еще не крашенную табуретку. — Она тоже с собственных плантаций? — усаживаясь, спросил с юмором Алферов. — Утилизация отходов производства. Я еще в школе любил столярничать. Подвернулись обрезки от упаковки. — Молодцом! Это по-хозяйски! — Алферов повернулся к Яковлеву. — Вроде пустячок, но до чего приятно видеть, как выросло наше общее сознание. Никто не станет пенять, если эти бруски и планки выбросить. Но ведь и в них заложен человеческий труд. В старину говорили: «У хорошего хозяина и ржавый гвоздь зря не пропадет». Вот это уважение к чужому труду, в чем бы он ни был выражен: в погнутом ржавом гвозде или в дощечках от упаковочного ящика — для меня признак самой высокой сознательности. Дело не только в том, что на выброшенных ржавых гвоздях мы теряем сотни тысяч тонн готового металла, хотя и это важно, ведь природные запасы металла невосполнимы, но и в том, что мы несем от этих ржавых гвоздей миллионные убытки на проколах камер, начиная от велосипедов и кончая тяжелыми машинами! А проколы ног, рук, всякие случайные травмы! Это тоже огромные потери! Конечно, в последние годы многое изменилось в сознании людей и, в первую очередь, в том повинен широкий фронт космических исследований. Ведь в космосе нет пустячков, и этот сдвиг в сознании тех, кто связан с космосом прямо или косвенно, оказывает огромное влияние на окружающих. И тем не менее, проблема ржавого гвоздя существует. Выходит, мы все еще плохие хозяева, — Василий Федорович вздохнул и потянулся за чаем. — Может, и вы рискнете чашечку, Владимир Кузьмич? — предложила Майя. — Попробуйте! Прекрасный напиток. — Шут с вами, — усаживаясь, сказал начальник станции, — давайте! — Лисы! — прижмуривая глаза, Алферов отхлебнул из чашки. — Сейчас просить будут. Четверка переглянулась. — Что, угадал? — Машину жалко, — тихо сказал Сима. — Ну, нет! Это у вас не пройдет, — нахмурился Алферов. — Я же сказал, что все МЛК-5 будут сняты. Нет никакого смысла доставать ее оттуда. И пещера! На кой ляд она нужна! Поставить в ней станцию нельзя. Если кровля и выдержит, герметизация ненадежна. Кварц и берилл? Возьмем, когда потребуется! Для переработки нужно ставить завод, а это еще ой! как не скоро будет! — Там есть кое-что и поценнее, — Субботин протянул невзрачный черный камешек со слабо выраженными гранями. — Вольфрамит? — недоверчиво взвесив его на руке, спросил Алферов. — Трансуранид, Василий Федорович. — Ну! — Алферов поспешно положил кристалл на стол. — У него небольшая активность, иначе я не дал бы его вам в руки, — смутился Михаил. — Так… Это меняет дело. Сколько его там? Субботин развел руками. — Так. — еще раз повторил Алферов. — Ну вот что, Система! Даю добро в виде исключения. «Молоко» сейчас действительно понадобится. Вам придется заняться пещерой всерьез. И не только пещерой! Трансураниды — это будущая энергетика Луны. Независимая от солнечной! Это открытая дверь в большой космос! Он, улыбаясь, оглядел четверку и поднял руки вверх. — Сдаюсь! Ваша взяла! — Владимир Кузьмич! Идет рейсовый. К нам два пассажира и груз. Кого пошлем встречать? — Включите, Майя, — Яковлев кивнул на видеофон. Майя протянула руку к тумблеру, и экран засветился. — Сколько груза? — Триста. — Пошлите Василия. — Хорошо, Владимир Кузьмич. Экран погас. — Так… — в третий раз протянул начальник космоцентра. — Разреши одному, другой сейчас же этим воспользуется. — Приказа о снятии МЛК-5 пока не было, Василий, — примирительно напомнил Яковлев. — Ну и народ! На каждом слове ловит! Будь по-вашему! Я сегодня почему-то добрый. Поставьте дополнительный баллон кислорода килограммов на шестьдесят, двухнедельное НЗ и ограничьте радиус поездок до шестисот километров. Машина действительно хорошая и пока лучше не придумали, пусть потрудится. Снова вспыхнул экран. — Владимир Кузьмич! С корабля сообщили, что произошла ошибка. Будет один пассажир — повар-кулинар Галина Швец. Архитектор Ковалев направлен на другую станцию. — Дежурная! Передайте приказ на рейсовый: «Архитектора Ковалева в связи с производственной необходимостью откомандировать на станцию Эратосфен. Начальник космоцентра Алферов». Ясно? — Ясно, Василий Федорович! — Спасибо, удружил, — обрадовался начальник станции. — Меня давно донимают… — Ты не понял, Володенька, — усмехнулся Алферов. — Если бы не обстоятельства, не видать бы тебе архитектора, как своих ушей. Вон их благодари за находку, — кивнул он на Субботина. — Станцию уже сейчас нужно расширять, а если… Ну да не будем загадывать! Пошли досматривать твое хозяйство, вдруг и впрямь придется строить здесь город! — Слушай, — сказал Сима, когда за начальником космоцентра закрылась дверь. — А у него интуиция не хуже Мишиной. — Тут не нужна интуиция, — мотнул головой Саша. — При его опыте и широте знаний нетрудно догадаться, что трансуранид — стартовая площадка развития лунной промышленности, а там, где возникает хотя бы один завод, уже нужно строить город, потому что кто-то должен кормить, поить, одевать, в общем, позаботиться о нормальных условиях жизни тех, кто работает на этом заводе. Здесь же пахнет не только рудником и заводом, а целым комплексом, потому что неразумно добывать и перерабатывать трансуранид и отбрасывать другие металлы, тот же бериллий, или не утилизировать пьезокварц. Потом, это же пегматиты! Тут тебе и бор, и литий, да мало ли что еще таят жилы. Мы ведь только прикоснулись к ним. Возьми тот же рухляк с содержанием калия более трех процентов. Чем не материнская порода для почвы? Доставка ее на вездеходах в любую точку Луны, хоть на противоположную сторону, обойдется дешевле, чем с Земли. — К тому же эта порода, нашпигованная всеми микроэлементами, необходимыми для растений, — идеальная основа почвы, — добавил Михаил. — Уже одно это делает разработку месторождения рентабельной. Ведь оранжереи придется строить в большом количестве. — Вопрос не в том, будут ли брать трансуранид, — вслух подумал Александр. — Вопрос в том, сколько его там? — Я думаю, Саша, в пегматитах лишь его верхушки, а корни и основное месторождение уходят вглубь. — Видишь ли, Миша, для такого суждения у нас слишком мало материала. Жаль, не удалось провести магнитный каротаж. Если этот массив одновозрастный… — Тебе, Саша, как геофизику, не кажется странным, что там, в зоне самого крупного на Луне маскона, наиболее низкое значение магнитного поля, — перебил Субботин. — На Земле гравитационные аномалии, как правило, сопровождаются магнитными, а здесь… — Нет, не кажется. Это только геологи так думают, — с едва заметной лукавинкой посмотрел он на Михаила. Фактически в зоне гравитационных аномалий на Земле есть сложные магнитные поля, где встречаемость отрицательных аномалий часто выше, чем положительных. — Тем лучше, — улыбнулся Субботин. — Значит, те же процессы происходят и на Земле. — Что ты имеешь в виду? — Видишь ли, сейчас в порядке бреда мне пришла в голову идея, что низкое значение магнитного поля в зоне крупного маскона не случайно, так же как не случайна в этом районе дифференциация магмы, и, наконец, найденный там минерал трансурана. По всей вероятности, маскон представляет собой остаток того первичного материала, из которого была сформирована в свое время Луна. Дифференциация его приводит к концентрации трансурана в отдельных точках, что вызывает нарастание процесса распада сверхтяжелых элементов и, в конечном счете, к сильному разогреву недр Луны на этом участке. Очевидно, такой разогрев в пределах Моря Дождей происходил неоднократно, так мы наблюдаем здесь широкие разливы лавовых потоков, наложенных друг на друга и превратившихся в базальтовые покровы. Не случайно и то, что в зоне маскона развиты самые молодые вулканы Луны Архимед, Аристилл и Автолик. Причем южнее Архимеда между кратером и излившимся из него лавовым потоком есть цепочка котловин, которые представляли в недавнее время озера, заполненные ювенальными водами, выделяющимися на завершающей стадии вулканической деятельности. Поступление этих вод было настолько значительным, что они переливались через край и стекали в сторону Аппенин в виде временных потоков или даже относительно постоянных ручьев. Во всяком случае, восточнее Архимеда наблюдаются сухие русла, образование которых можно объяснить только с помощью водных потоков. Таких свежих следов вулканизма на Луне не густо, а это лишний раз доказывает, что последний разогрев произошел в самое недавнее время, и именно он, как я полагаю, уничтожил намагниченность пород в этой части Моря Дождей. — Логично, Миша! Очень! — Макаров задумчиво покрутил в руках чайную ложку. — Если разогрев связан с трансурановыми элементами, а это подтверждается найденными образцами, то трансурановых руд в зоне маскона может оказаться достаточно много. Видимо, сейчас все геологические и геофизические работы сконцентрируют там. — А в перспективе детальная разведка, на которую бросят все имеющиеся у космоцентра резервы: и технику, и людей, — дополнил Субботин. — Значит, быть городу. Приходится признать, что у Алферова интуиция развита не худо. — Точно. И потом не забывай: он из старой гвардии, а они все универсалы, и в вопросах геологии он разбирается не хуже профессионала. На Земле с пегматитами связаны урановые руды, на Луне пегматиты нехарактерны, но они обнаружены и в них найдены трансураниды. Думаешь, ему трудно сделать вывод? — Ладно. Теперь объясни мне вот что… — Саша помедлил, собираясь с мыслями, похлопал ресницами и уставился на Михаила. — На Луне, сколько мне приходилось сталкиваться, коры выветривания нет. Слой реголита не в счет. Перенос и накопление его чисто физические. А вот рухляк над пегматитовой жилой похоже каолинизирован, а это уже химические процессы. Как увязать их с нетленностью всего сущего на Луне? — Ну, во-первых, физическое выветривание на Луне все-таки происходит: резкая разница температур при смене дня и ночи, солнечная и космическая радиации, микрометеориты, наконец, — все это приводит к разрушению первичных пород и способствует образованию реголита… — Я считал, что реголит преимущественно вулканического происхождения, — перебил Макаров. — Выбросы пепла, лапиллей, бомб и отчасти материал, разлетающийся из кратеров при ударах метеоритов. — Придется внести ясность, — усмехнулся Субботин. — Я говорил способствуют, потому что реголит — продукт сложного взаимодействия многих факторов. Конечно, основная масса рыхлого материала, составляющего реголит, поступает в результате вулканической деятельности и ударов метеоритов, но уже первые экспедиции на Луну установили, что в толще реголита можно выделить отдельные слои, и ты знаешь, что на Земле слои наблюдаются только в породах осадочного происхождения и свидетельствуют о смене условий накопления осадков. Появление слоистости на Луне также связано с изменением условий. Каких? Это пока не вполне ясно, но несомненно, что те процессы физического выветривания, о которых мы говорили, безусловно, влияют на формирование реголита. Это во-первых. А во-вторых, химическое выветривание, хотя и в незначительной степени, конечно, существует и на Луне. Ты обратил внимание, что более выветренный рухляк, в том числе со следами каолинизации, располагается не столько снаружи, сколько в глубине жилы? — Пожалуй, — протянул Саша, припоминая разрез. — Это потому, что выветривание происходило за счет выделяющихся из полости газов и паров воды, скорее всего насыщенных сернистым газом, и в этом случае происходило уже химическое выветривание, ибо сернистый газ и вода, несомненно, образовывали серную кислоту, что, кстати, обычно случается и при извержении вулканов. Отсюда и обратная зональность коры выветривания по сравнению с земными условиями. Надеюсь, тебе не надо доказывать, что эти пары и газы были. Кое-какие их остатки мы наблюдали. — Да, конечно. В Майиных кристаллах был сернистый газ, — подтвердил Сима. — Я думаю, не только кислород способен образовывать такие кристаллы, — продолжал Субботин. — Другие газы тоже. И не только в пещере. Мне кажется, что воронки и являются захоронениями как раз таких кристаллов. При нарушении равновесия среды они превращаются в газ, и воронка обрушивается. Все, кому приходилось побывать в воронке, говорят, что вездеход швыряет, как на волнах. Все в один голос твердят о каких-то непрерывных шорохах. — Шорохи пространства! — засмеялся Сима, вспомнив события в пещере. — Они самые, — подтвердил Субботин. — И, наконец, самое необъяснимое с точки зрения гипотезы ледяных захоронений, но прекрасно согласующееся с гипотезой кристаллов газа — странные повреждения на колесах, иногда днищах вездеходов: трещины и отколы на ободах, часто изъеденная, будто ободранная наждаком их поверхность. Бывают и более серьезные повреждения. Известны случаи, когда экипаж, попавший в воронку, находили мертвым. До сих пор это объясняют разгерметизацией и перепадом давления. Внешне это так и есть, но я думаю, причина внезапной разгерметизации — взрыв газов. — Да, — протянул Сима, — не зря наш Баженов называл их сковородками, и каждая третья ловушка на полигоне неожиданностей — воронка. — Мальчики! — вдруг вскочила Майя, по ассоциации вспомнив студенческие годы и свою подругу. — Здесь Светлана! Мне оставили ее код. Она быстро набрала цифровое сочетание, и на экране появилась комната. За письменным столом сидела Светлана Мороз. Услыхав сигнал связи, она повернула голову и улыбнулась. — Вы где это? Бессовестные, собрались все вместе и мне ни слова. А я жду, жду, когда они придут в себя… Ну, здравствуй, Система! — Привет! — Давай к нам! — Мы у Майи в служебке, — посыпались в ответ радостные восклицания, только Саша не проявил своих чувств, хотя и он не остался полностью равнодушным к их встрече, но, видимо, сохранился все-таки где-то в глубине ледок со времени последнего разговора, который уже ничем не растопить… — Что же ты молчишь? — пристально глядя на него, спросила девушка. — Мы с тобой уже поговорили… — Ты не рад, что я здесь? — Почему? — Саша пожал плечами. — Начинается выяснение отношений, — заворчала Майя. — Ну-ка кончай эти дипломатические переговоры и давай сюда! Встречать прибывших с рейсовым кораблем новых сотрудников собралась почти вся станция. Это была не только традиция. Кроме почты, которую каждый ждал с нетерпением, понятным разве что полярникам, обычно прибывали грузы, оборудование и приборы, которые надо было разнести по складам и лабораториям, но самое главное, далеко не с каждым рейсом появлялись на станции свежие люди с Земли. Как ни хороша телеинформация, но у нее не спросишь, что нового в родных местах, и приезжие всегда окружались повышенным вниманием. Словом, поводов для общего сбора было более чем достаточно, и, когда открылся шлюз и вездеход вкатил в зал, у противоположной стены встречающих скопилось не меньше, чем на перроне вокзала. Первым из люка выскочил Василий. Он галантно подал руку, помогая выбраться из лунохода черноволосой девушке, одетой, как и все прибывающие сюда, в гермокостюм. — Галка! Ты смотри, наша Галка! — Майя ткнула кулачком в бок Михаила. — Точно! Она! Четверка дружно сорвалась с места и принялась тискать в своих объятиях девушку, еще не пришедшую в себя от космического полета и ночной поездки по лунным дорогам. — Галка! Галчонок! Как я рад тебя видеть! — Ой, Саша! Этого не может быть! Мне ведь сказали, что вы на другой станции. — Напутали! — Макаров стоял счастливый, не выпуская девушку нз своих объятий. Майя опомнилась первой и оглянулась. У Светланы дрожали губы и было заметно, сколько труда стоит ей удержаться от слез… — Отпусти девушку, задушишь, — Майя шутливо хлопнула Макарова по спине. — Иди-ка ты… — огрызнулся тот, но все же руки опустил. — Сколько времени не виделись… Пойдем, Галочка! Где твой багаж? О Ковалеве в суматохе забыли. Он стоял с достоинством у вездехода, держа огромный баул и сжимая под мышкой объемистую папку… Космический гермокостюм облегал его спортивную фигуру, а светлые длинные волосы, спадающие на плечи, делали его чуть похожим на девушку. Сходство подчеркивала нежная белизна кожи лица. И лишь твердый упрямый подбородок рассеивал иллюзию. — Что же вы стоите? — подошла к нему Сосновская и добавила насмешливо, оглядывая его багаж, — здесь нет носильщиков! — Кто здесь начальник? — не шелохнулся Ковалев. — Владимир Кузьмич! — позвала Сосновская, озоровато играя глазами. — Вас требует к себе архитектор. — Яковлев, — представился начальник станции. — Я вас слушаю. — По какому праву меня сняли на этой станции? — начал, сразу покраснев, Ковалев. — У меня назначение на Гипатию. Я везу готовый проект! — Ну-ка, где ваш проект? — протянул руку Алферов, неизвестно откуда очутившийся рядом с начальником станции. — Не имею чести вас знать! — непримиримо мотнул головой архитектор. — Для начала вам придется постричь волосы покороче. В космосе не принято иметь такие прически, — спокойно заметил Алферов, в упор рассматривая строптивого архитектора. — Я человек временный. — Будете постоянным! Работы здесь непочатый край. Итак, ваш проект! По властному тону, которым были произнесены последние слова, архитектор понял, что перед ним достаточно высокое начальство, но и не подумал сдаваться. — Вы ответите за самоуправство! У меня назначение подписано самим Алферовым. — Я вас не видел, молодой человек. — А причем тут вы? — Я — Алферов. Ковалев испытующе посмотрел на начальника космоцентра и спросил недоверчиво: — А как же вы здесь раньше меня? Мне сказали, что вы заняты, а после ни одного корабля на Луну не отправлялось. — Спецрейс! — губы Алферова чуть вытянулись в насмешливой улыбке. — Мне говорили при высадке, но я думал — мистификация, — смутился Ковалев. — Напрасно! В космосе не шутят. В космосе выполняют распоряжения. Итак, ваш проект? Архитектор протянул объемистую папку. — Здесь только документация или есть личные вещи? — Только документация. Василий Федорович передал папку Яковлеву. — Перешлешь рейсовым на станцию Гипатия. Пусть пока ознакомятся с проектом. Специалиста им пришлем позже. Он еще раз оглядел архитектора с головы до ног. — Теперь слушайте, Ковалев. Задача у вас не из легких. В течение трех месяцев рассчитать проект расширения станции Эратосфен на триста человек, с гаражом на полсотни тяжелых машин, с мехбазой и всем прочим. Второе. Изучить возможности горы Лебедь и ближайшей части полуострова Энариум для строительства города на пять-восемь тысяч человек. Ясно? — Город? Мне проектировать город? — ошеломленно проговорил Ковалев. — Да я… — Пока не город. Базу под крупную геологическую экспедицию. Город будет проектировать институт. От вас пока потребуются обоснованные рекомендации. При всех затруднениях обращайтесь непосредственно ко мне. Нужны будут помощники — дадим! Потребуется оборудование или инструменты — пришлем! Все ваши заявки будут удовлетворяться в первую очередь. Теперь ясно? — Ясно, Василий Федорович. И извините, что я так… Я ведь раньше вас не видел. — Ничего, сойдет для первого знакомства, — улыбнулся Алферов. — В волейбол играете? — Первый разряд! — Отлично! Хочу собрать команду приезжих против здешних, а то они тут больно нос задирают. — Не позорься, Василий, — попытался урезонить его Яковлев, но Алферов, упрямо выпятив подбородок, решительно отрубил: — Готовь команду, Кузьмич! Алферов так и не отступился от своей затеи. К вечеру в сопровождении командира корабля, штурмана и врача Светланы Мороз он появился в спортзале. Одеты они были в легкие голубые с белой полоской костюмы космонавтов. Тут же к ним присоединился Ковалев, которому нашли подходящий для его роста костюм из личных запасов команды. Увидев Галину Швец, стоящую рядом с Сашей, Алферов поманил ее пальцем. — Приезжая? — Ну уж Галочку мы не отдадим, — попытался возразить Саша. — Вы давно знакомы? — спросил Алферов, переводя взгляд с Саши на Галину. — Давно, еще со студенческой практики. — Ну, ничего. Один раз сыграет за нашу команду. Мы за это ей костюм подарим на память. Хочешь, Галя, такой костюм? Василий Федорович сделал вид, что снимает нитку со своего плеча и слегка развернулся боком, чтобы костюм был виден во всем великолепии. — Хочу, — еле выдохнула девушка. — Пошли, — Алферов взял ее за плечи и подтолкнул к Светлане. — Найди ей костюм. — Василий Федорович! — голос девушки завибрировал от обиды. — Ну, ну, Светлана. Сегодня она в нашей команде. Это было сказано с таким тонким пониманием ее состояния, что Мороз сразу же убежала. Минут через десять она вернулась с костюмом, молча сунула его в руки Галины и отошла в сторону. — Ну, подавайте нам свою лучшую команду, — заявил Алферов, когда Галя переоделась. — Какая у нас лучшая команда, Кузьмич? — ехидно спросил Шалыгин. – «Скотобаза», естественно, — невозмутимо ответил начальник станции. — Тогда идите, готовьтесь. Я, так и быть, буду судить. Он взобрался на верхотуру и дал длинный свисток. — Команды готовы к встрече? — Как называется ваша команда, Василий Федорович? – «Титан», конечно! — Итак, «Титан» против «Скотобазы». Пять минут на разминку! Уже на разминке вновь испеченная команда почувствовала что-то не то. Привычных пасов не получалось. Мяч то взлетал до потолка, то отскакивал в игрока, то падал слишком близко. Едва успели наладить пас, как разминка кончилась. Алферов первым вышел на подачу. Слегка подбросив мяч, он изо всех сил ударил по нему открытой ладонью. — Ух! На площадке противника никто не успел шевельнуться, как мяч ударился об пол. — Правильно, — прокомментировал Ковалев. — Стоять смирно! В переполненном зале послышались смешки. Еще подача — и снова мяч ударился об пол. Мяч за мячом посылал Алферов, но странно, никто не пытался его взять. — Вот садит, — только вздохнул Владимир Кузьмич. — Вы будете играть или пойдете с сухим счетом? — спросил Алферов. — Мы подождем, когда ты врубишь в сетку, — съязвил Яковлев. — Ну уж нет! Удар. Мяч порхнул над сеткой и улетел в дальний конец зала. На подачу встала Майя. — По-пионерски им! — подмигнул ей механик. Майя легко, чуть коснувшись, ударила по мячу ребром ладони снизу, и он, планируя, медленно опускался на площадку. Ковалев вышел на прием, рассчитывая перекинуть мяч Светлане, чтобы она дала пас на удар. Сосредоточившись, он принял мяч машинально, как принимал его тысячи раз, и земная привычка подвела: мяч взвился и ударился в высокий потолок. Снова подача, и теперь уже из рук штурмана мяч отлетает к стене, на зрителей. Мягко, очень мягко принимает мяч командир корабля и так же мягко отталкивает на удар мяч Светлана. Ковалев набегает и упруго отталкивается… Что за ерунда! Мяч остался внизу, а он едва не задевает носками верхнюю часть сетки! Наверное, у него было чрезвычайно глупое выражение лица, потому что зал грохнул смехом. С этого момента хохот в зале не умолкал. Казалось, игра вот-вот наладится. Пошли пасы у штурмана и даже у Гали, но что-то не срабатывало, и в последний момент, к удовольствию зрителей, кто-нибудь из команды оказывался в нелепой позе в одной стороне, а мяч летел в другую. Алферов уже закипал от досады, когда несколько неудачных подач с обеих сторон продвинули его на ударную позицию. Он аккуратно принял мяч, Галя навесила отличную свечу, и Василий Федорович решил отыграться за неудачи своей команды, связанные с трудностями координации тела в условиях слабого тяготения, а заодно и поразить противника, раз уж эти условия позволяют. Сильный толчок, и тренированное тело Алферова взвилось выше сетки, и оттуда, с непривычно высокой точки, последовал прямой удар вниз на площадку. Зал взвыл от восторга, но Василий Федорович, вложив в удар всю свою мощь и досаду, перегнулся и в этой нелепейшей позе свалился на голову механика по ту сторону сетки. Зал бился в судорогах истерического смеха… Этого Василий Федорович вынести не мог и выкинул белый флаг. — Ввиду непривычности условий команда «Титан» отложила встречу на период адаптации! — дипломатично возвестил сверху Шалыгин. Зал дружно зааплодировал находчивости судьи. — Володя, а что это за скотобаза такая? — спросил Алферов, потирая ушибленный висок. — Да так, — усмехнулся Яковлев. — У нас каждая команда изощряется в названиях. — А я думал, вы тут скотину какую завели. — Гончарова предлагала выкармливать с десяток поросят. Говорит, отходов и ботвы хватит. Но я думаю, это уже слишком. Разведем антисанитарию и прочее… — Почему? Очень дельно. Неужели ты не понимаешь, что пора вам переходить на самообеспечение? Я пришлю поросят и зоотехника в порядке эксперимента. А насчет антисанитарии… Отдельный отсек с фильтрами. Он опять потрогал висок. — Черт! Как бы синяк под глазом не образовался. Мне через пару дней доклад Верховному Совету делать о перспективах освоения Луны. Светлана! — Что, Василий Федорович? — Ты врач, сделай, чтобы у меня синяка не возникло под глазом. Светлана осмотрела ушибленное место и покачала годовой. — Пойдемте, у меня в аптечке есть бодяга. Сделаем примочку. Василий Федорович сидел в комнате Светланы и ждал, пока она приготовит примочку. — Ну и влипли мы с тобой, Светлана, в историю, — сказал он, поглядывая в зеркало. — Синячище все-таки будет! — Кто ж его знал, Василий Федорович. Готова бодяга. Давайте приложу. Она подошла и наложила смоченный тампон на висок. — О! Сразу легче. Я знал, Светлана. Меня ж предупреждали, а я все-таки полез. И поделом! Неужели будет синяк? — Не будет, Василий Федорович. Это же бодяга. — Да, вот такая бодяга у нас получилась! А что, Светлана, могла бы такая девушка, как ты, выйти замуж за такого старого бродягу, как я? — Отчего же, могла бы! — буднично проговорила девушка. Так обычно говорят все врачи с пациентами, отвлекая их от ненужных сомнений. — Да, сначала казалось — успею, потом годы тяжелого труда на Луне, труда рискованного… Мы ведь с вашим директором Димой Баженовым первые начинали здесь. Не так уж много осталось наших. Володя, здешний начальник, больше работал на месте; Стасов Леонид, главный конструктор; Алеша Волков, директор Института геодезии и картографии Луны. А вот Аркадий и Саша Комаровы… Близнецы, умнейшие ребята, нечто вроде Системы в миниатюре. Их нашли в воронке… Почему-то произошла мгновенная разгерметизация. Харченко поскользнулся на реголите. Когда тонкий слой и крутые склоны, реголит становится скользким, как лед. Упал со скалы, разбился. Женя Храмов порвал костюм на сгибе. Тогда костюмы делали без отсеков. Все, Светлана, совершенствуется на горьком опыте… — Зачем вы сейчас об этом, Василий Федорович? — Затем, что опасно здесь жить и работать, Светлана. Даже сейчас. Сутки назад перед моими ногами ударился микрометеорит. Образовал детский кратер. Маленький, забавный… Но мне удара хватило бы, только я на секунду промедлил. Сам не знаю, что помешало сделать этот шаг… Вот и задумался о жизни. Здесь выживают такие, как эта четверка, потому что они осознанно готовили себя к этому. Это их мир, в котором они хотят жить. А вот ты, зачем тебе космос? Он посмотрел на Светлану, все еще державшую тампон у его виска. Она стояла отрешенная, погруженная в себя. Все можно было прочесть на ее лице: и печаль несбывшегося, и растерянность перед вопросом, ответ на который до сих пор считался само собой разумеющимся… — Не знаю, Василий Федорович. Голос ее прозвучал вяло, безразлично. — Что ж, и верно, и откровенно. Даже удивительно при твоем самолюбии… Вот такая бодяга, Светлана. Оба мы с тобой получили сегодня основательные щелчки по самолюбию. Это хорошо. Потому что в космосе нельзя быть излишне самонадеянным. Идет сложный процесс приспособления человека к совершенно иным, непривычным для него условиям. Каждая крупица знаний об этих условиях приобретается тяжким опытом и потому здесь нельзя пренебрегать ничьим советом. А самонадеянность не терпит чужих советов. Говорил же мне Володя: «Не срамись!» Не послушал, устроил посмешище в космическом масштабе. Тут такая публика. Теперь у них будет новая хронология: «Это было до того, как Алферов играл в волейбол» или наоборот, «после того»! А ты? Разве это любовь? Приезжает какая-то дивчина, повисла у него на шее — и все! Их уже водой не разольешь! Вот у них — любовь! Понимаешь, тут разум ни при чем. Тут древний инстинкт в десять раз важнее. Тампон выпал из рук Светланы. Алферов снизу смотрел на побледневшее лицо девушки и не понимал, что ее так взволновало. — Обиделась? — удивился Алферов. — Не стоит. К сожалению, это правда. Давай-ка свою примочку. Светлана не шевельнулась. — Врач Мороз! Выполняйте свои обязанности! Светлана как бы очнулась. Она схватила свежий тампон и приложила его к виску начальника космоцентра. — Так-то лучше, — усмехнулся Алферов и подумал вслух: — А попрощаться все-таки надо. Завтра улетаем. Светлана тихо сказала: — Я не пойду. — Жаль, а я думал, ты составишь мне компанию. Одному неудобно бродить по станции. Скажут, Алферов решил провести досмотр. — Вы всегда все делаете с оглядкой? — Должность такая. А ты? Светлана пожала плечами. — Если побуждения чисты, нужно ли заботиться об авторитете? — Речь как раз не о нем. При моей должности приходится думать о спокойствии других… А мне не хотелось, чтобы Володя после передряг с поисками вместо отдыха бегал по переходам, потому что всегда найдутся люди, которым покажется, что Алферов неспроста прогуливается по станции. — Здоровому человеку чужда подозрительность! — обиделась девушка на такую нелестную характеристику обитателей станции, среди которых были и ее друзья. — Молодому и здоровому, — поправил ее Василий Федорович. — С течением лет у человека вырабатывается разумная осторожность. — Как бы чего не вышло? — сорвалось у Светланы с языка. Алферов глянул из-под ее руки, державшей тампон. — Не надо преувеличивать. Его спокойный и доброжелательный взгляд вдруг развеселил ее, она улыбнулась. — Ну так составишь мне прикрытие? — спросил он, мгновенно уловив перемену в ее настроении. — Что с вами поделаешь? Найти четверку на обычном месте не удалось. На этот раз они собрались у Субботиных. Оказалось, Галя привезла домашнее печенье, и Система устроила по этому поводу большое чаепитие. Впрочем, причин для чаепития было предостаточно. Это Алферов понял, увидев здесь, кроме четверки и Гали, небольшую худенькую девушку, сидевшую рядом со Смолкиным и смущенно назвавшуюся Леной, врачом станции. Василий Федорович мысленно прикинул. В этой сформировавшейся группе, кроме полного равновесия, было готовое ядро новой станции. Повар и врач — отличные приобретения для четверки. Что ж, Система расширяется и набирает силы. Стоит подумать и о ее дальнейшей судьбе. Как-то незаметно Алферов оказался в центре внимания. Он с удовольствием вспомнил, как он хотел протащить Систему вне конкурса на практику и, хотя кроме Гали и Лены, здесь все были очевидцами и участниками событий, слушали его с явным удовольствием, так как Василий Федорович сдабривал рассказ мягким юмором, да к тому же они не знали подробностей его стычек с Баженовым. Когда гости ушли, Майя, укладываясь спать, сказала мужу: — Посмотришь, Светка скоро выскочит замуж за Алферова. Давно я не видела ее такой сияющей. — Ты не хорошо сказала — выскочит, — поморщился Субботин. — Это очень трудно — найти друг друга. Вот ты сколько сватала ее за Сашу. И, кажется, любовь была, и все… А вот Саша сразу прикипел к Галине. Не так все просто… — Ладно уж, философ! Скажи лучше, о чем вы секретничали с Алферовым? — Я рассказал ему о кристаллах газов и помянул в связи с этим о воронках. Он посоветовал немедленно все опубликовать. — Первая научная статья Михаила Субботина! О, это важно! — Ладно тебе! Это действительно важно. Если мои предположения верны, то воронка гораздо опаснее, чем считали до сих пор. Думаю, это причина гибели нескольких экипажей, а не внезапная разгерметизация лунохода, как пытались объяснить раньше. — А если не так? — Тогда меня изругают. Как-нибудь перенесем. Главное, все будут предупреждены. — Очень приятная перспектива! Может, лучше сначала проверить? — Майя, вопрос идет о жизни, а ты… Не бойся, меня поймут правильно. Тут не до самолюбия! Пусть этим занимаются те, кто знает воронку только теоретически! Давай-ка лучше спать, завтра у меня много работы. РИТМ ГАЛАКТИК Повесть — Спасибо, — Володя отодвинул алюминиевую миску с остатками гречневой каши. — Как чаек? — Сегодня кофе. — Повариха поставила перед ним полную кружку и присела напротив. — Что же остальные не идут завтракать? — Остальные… — Краев окинул взглядом палаточный городок геологов, приютившийся в сосновом бору. — Остальные хотят выспаться раз в неделю… Выходной есть выходной! — А что же вы? — полюбопытствовала повариха. — Я в город. Залпом допив кофе, Владимир заторопился в свою палатку переодеваться. Минут через десять он вынырнул из нее совершенно преображенный: дакроновый с иголочки костюм вместо линялой штормовки; ковбойку сменила белая синтетическая рубашка, а стоптанные кирзовые сапоги — начищенные до блеска туфли. Тщательно застегнув вход в палатку, Краев похлопал по карманам: деньги, зажигалка, сигареты, платок… Кажется, все на месте. Володя нащупал перочинный нож, который машинально переложил из штормовки вместе с зажигалкой, и поморщился. Только карман будет оттягивать. Но палатка уже застегнута, и он, примирившись с необходимостью таскать его с собой целый день, поднял с земли свою неразлучную «Спидолу». — Володя! Краев! Подожди! Владимир обернулся. Позевывая, подошел старший геолог Соловьев и, иронически прищурившись, оглядел с головы до ног. — Хорош, хоть на свадьбу! — Где уж нам уж… — скороговоркой отбил Краев незлобивый выпад. — В город собрался? — А что? На то и выходной! — Думал, в шахматы погоняем. — Надо хоть иногда делать вылазки в цивилизованное общество, а то забудешь, что надо сморкаться в платок, а не… — Ну-ну. К ужину не опаздывай. Девчонки пельмени затевают для разнообразия полевого меню. — Вернусь, — успокоил Краев и посмотрел на часы. Извини, девять двадцать электричка, а идти сорок минут. — Ладно, беги уж, раз собрался. — До вечера! — Будь здоров. Соловьев, все еще позевывая, побрел к реке умываться. Когда он обернулся, фигура Краева уже растворилась среди сосен. Тропинка петляла между деревьями. Придерживая на полусогнутой руке транзистор, Володя шел не спеша, с удовольствием вдыхая лесной воздух, настоянный на аромате сосновых смол. Он любил эти уединенные свидания с природой, любил лес, хорошо знал его обитателей. От палаточного лагеря на станцию вела дорога, но Краев выбрал тропинку, чтобы насладиться утренней прогулкой по лесу. Тонкий приятный запах заставил его остановиться. Уложив приемник на траву, он осторожно, чтобы не испачкать костюм оранжевой пыльцой саранок, стал пробираться сквозь высокие заросли подлеска. У дряхлого пня притаилось несколько кистей двулистной любки. Володя аккуратно сорвал их и, довольный, вернулся на тропинку. Эти невзрачные цветы обладали удивительным и стойким ароматом. Он представил, как девчонки в электричке будут вертеть головами в поисках мнимой обладательницы новых духов, и улыбнулся. Ах, эти девчонки в коротких мини-юбках с модными прическами! Как их не хватает в отрешенности геологических будней! Геолог Владимир Краев был не женат не столько по причине молодости, сколько от чрезмерного пристрастия к наукам. Пытаясь докопаться до источников, он с головой зарывался в специальную литературу, чем завоевал уважение библиотекарш и кличку «книжный червь» от сокурсниц. В полевых условиях, где не было под рукой привычных библиотек, Володя вдруг ощутил неполноту своего жизненного образования. Не потому ли его так потянуло в город? Краев включил транзистор, и нежная мелодия полилась в тишине леса. Слушая ее, он поднес цветы к лицу, вдыхая их тонкий аромат. Слегка закружилась голова и почему-то захотелось спать. Владимир потряс головой и прибавил шагу, но сон — неодолимый и тягучий — наползал, отключая сознание. Как в тумане, геолог вышел на поляну, наткнулся на невидимую преграду, пытался повернуть назад, но увяз в чем-то незримом, как паутина, и… заснул. Очнулся Краев на берегу незнакомой реки. Светило красноватое солнце, не слишком высоко поднявшееся над горизонтом. Теплый ветер шевелил траву. Шуршали листья на деревьях и кустах. Неизвестно почему возникло тревожное беспокойство, хотя рядом на траве стояла «Спидола» и лилась знакомая мелодия. Наконец он понял причину смутной тревоги: трава была не та, чуть зеленее, чем обычно. Здесь и там выглядывали экзотические цветы. Володя машинально убавил громкость и огляделся. Небо было безоблачным, скорее аквамариновым, чем голубым; солнце не таким ярким и, пожалуй, чуть крупнее, каким оно бывает на закате. Он подошел к дереву и застыл от удивления: узорчатые листья напоминали вымершую форму падуба. Кусты тоже были необычными. Вся поляна представляла какой-то реликтовый лес. Вот встрепенулась и с протяжным вскриком взлетела крупная, величиной с фазана, птица; мелькнула в кустах косуля с пятнистыми боками… Медленно приходило осознание, что мир, в который он попал, был чужд земному, но здравый смысл, зажатый в тисках фактов, упорно искал земные аналогии. Это не были тропинки с характерными пальмами, банановыми деревьями и лианами. Может быть, какой-нибудь заповедник? Тогда по местным станциям можно как-то определить свои координаты. Владимир переключил приемник на длинные волны, и сразу настала тишина. Он менял диапазон за диапазоном, но ни единого шороха не выудил из безмолвного эфира. Работала единственная станция на среднем диапазоне, но и на ней передавали только музыку и песни. Ни одного выпуска последних известий, ни одного сигнала времени. Он выключил приемник. И тут ему бросилось в глаза, что часы у него стоят. Краев снял их с руки. Завод кончился, хотя он отлично помнил, что заводил их сегодня утром. Значит, прошло не менее полутора суток. Его бросило в озноб, потом в жар. Захотелось пить. Он подошел к реке и увидел, что у самого берега спокойно плавают крупные рыбы. Любой из них хватило бы на обед. И, странно, они совсем не боялись его! Нет, на Земле, пожалуй, таких мест не осталось даже и заповедниках! Владимир присел на берегу, достал пачку сигарет, зажигалку и закурил. Он попробовал все вспомнить и сопоставить. Тонкий, приятный аромат отвлек его от размышлений. Из верхнего кармана пиджака выглядывали некрупные кисти двулистной любки. Они были совершенно свежие! Это окончательно сбило его с толку. По времени цветы должны были увянуть без воды за несколько часов… Послышался осторожный шорох. Владимир быстро обернулся и раскрыл от удивления рот. Перед ним стояла такая ослепительная красавица, что у Краева перехватило дыхание. Удивительно стройная, словно точеная, фигура, длинные распущенные синевато-черные волосы и невероятно большие изумрудно-зеленые глаза… Девушка была совершенно нагая, если не считать небольшой набедренной повязки из сухой травы. Поражал и бронзово-красный оттенок кожи, какой бывает у хорошо загоревших пляжниц. Красавица смотрела на него с не меньшим изумлением, хотя и не без некоторой боязни. Чтобы продемонстрировать свое миролюбие, он вытащил из кармана цветы, понюхал их и протянул девушке. Та пугливо отпрянула в сторону. И снова Владимира поразила своеобразная грациозность ее движений и та легкость, с которой она отпрыгнула на добрую пару метров. Он еще раз понюхал цветы, изображая на своем лице удовольствие от вдыхаемого запаха, положил их на траву и отошел на несколько шагов к реке. Не спуская с него своих неправдоподобных больших глаз, она робко шагнула вперед и потянулась за цветами. Тонкий запах успокоил туземную красавицу. Она подошла к стоявшему в стороне приемнику и потрогала его длинными пальцами. Потом, осмелев, стала внимательно ощупывать. Исследование продолжалось до той поры, пока она не повернула регулятор громкости. Громыхнула музыка, и в то же мгновение девушка, совершив невероятный кульбит назад, исчезла в кустах… На Краева волной накатился смех. Он хохотал до коликов в животе. Этот смех как-то снял нервное напряжение. Он почувствовал жажду и голод. Если напиться не представляло труда, то с едой приходилось повременить. Порывшись в карманах, он не нашел ничего подходящего, только перочинный нож и булавку, которой предусмотрительно застегивал карман, где хранились документы и деньги. Конечно, из булавки можно сделать крючок, но требовалась еще и прочная леска. Нет, с удочкой пока ничего не выйдет. Ему удалось подобрать подходящую сухую ветку, и он принялся мастерить из твердого дерева подобие остроги. Красноватое солнце поднялось высоко и пригревало основательно. Пришлось раздеться. Повесив костюм на дерево, он снова принялся за работу. Выгладив сучки на древке, Владимир с особой тщательностью застругал и заострил концы. Острога вышла не очень удобной, но надежной. Несколько попыток пронзить рыбу с берега оказались безрезультатными. Краев вошел в воду. Непуганая рыба подходила совсем близко, и некоторые глупыши тыкались носом в ноги. Послышался тихий смех. Оглянувшись, он увидел утреннюю красавицу. Девушка внимательно следила за его попытками поймать рыбу и рассмеялась при очередной неудаче. Владимир улыбнулся, но присутствие удивительной незнакомки заставило его собраться. Прямо на него плыла крупная рыбина. Он поднял руку с острогой, целясь ей в голову. Удар — и все три зубца вонзились в тело рыбы. С радостным воплем Владимир выскочил на берег. — Вот видишь, а ты смеялась, — сказал он, стряхнув рыбину к ее ногам. Девушка нагнулась, ощупала добычу. — Хо, — сказала она и протянула руку. Думая, что красавица протягивает ему руку в знак знакомства, он тоже подал ей руку и сказал: — Володя. Она отдернула руку и, показав глазами на острогу, настойчиво повторила: — Хо! — Ах, вот в чем дело, — догадался Краев. — Тоже хочешь попробовать? Он протянул острогу и сказал с нажимом в голосе: — На! Туземка схватила древко и нетерпеливо вошла в воду. Первая же рыбина, проплывавшая мимо, оказалась нанизанной на острогу. — Ха! — радостно вскрикнула девушка, и рыба шлепнулась на берег. За ней последовала другая, третья! — Хватит, — сказал Володя, полагая, что ему не съесть и одной. — Куда столько? Еще две рыбины шлепнулись к его ногам. — Ну, знаешь, — рассердился Краев. — Это уже варварство! Он вошел в воду и забрал острогу у огорченной дикарки. Очистив пару рыбин, Владимир занялся костром. Девушка вертелась возле него вьюном и в своем стремлении помочь больше мешала ему. Каждый раз, увидев новую вещь, она протягивала руку и гортанно произносила: — Хо! Она порезала себе палец острым ножом, разжевала и выплюнула сигарету. Увидев, что Краев собирает хворост, вырыла несколько клубневидных корней, вымыла их в реке и заложила в выпотрошенные рыбьи брюха. Завернув рыбины в крупные листья, приготовленные девушкой, Володя зарыл их в горящие угли, а сверху снова набросал хворосту. В ожидании обеда он закурил сигарету и потихоньку включил приемник. И на этот раз туземная красавица встретила музыку очень настороженно и старалась держаться от черного ящика на почтительном расстоянии. Рыбу, зажаренную под костром, ели вместе. Аппетит у новой знакомой был отменным. Она съела свою рыбину и половину оставленной Владимиром. Ему эта походная еда не пришлась по вкусу, как, впрочем, и сладковатые корни, хотя он и сознавал, что всему виной отсутствие соли. После обеда он помыл руки, девушка ограничилась тем, что тщательно облизала пальцы. Прикуривая сигарету от веточки с угасающего костра, Краев решил, что теперь самое время для более близкого знакомства, но, обернувшись, увидел, что девушка скрылась. Исчезла и пойманная ею рыба. Некоторое время он слушал музыку, размышляя, куда он все-таки попал и по чьему злому умыслу. Тепло и еда разморили его. Он заснул и ему снился бредовый сон: мелькали какие-то лица в белых масках, ему делали прививки, облучали зеленоватым светом… Потом перед глазами возникло темно-фиолетовое небо, и мириады немигающих звезд летели ему навстречу… Он проснулся от холодного прикосновения. Открыл глаза и увидел у самого лица морду рыжего полосатого зверя. Зверь отскочил и зарычал по-собачьи. Владимир схватил подвернувшийся сук и запустил им в хищника. Тот с визгом обратился в бегство. Нет, в нем очень мало от земного зверя. Владимир достаточно хорошо знал животный мир… И вдруг он понял, что окружающий его лес, река и это красноватое солнце — не бред и не психологический мираж, а жестокая действительность. Кто-то без его ведома и согласия перебросил из привычных ему земных условий на другую планету. Он внимательно осмотрел свои голые руки. Так и есть. На левом плече маленькие красноватые точки — следы прививок. Владимир вскочил, задрал голову и показал небу кулак. Крэ улыбнулся. Он не совсем понял жест, но был доволен, что человек не собирается сдаваться. Много пришлось повозиться на загадочной голубой планете с ее чрезвычайной пестротой психического и интеллектуального уровней, пока десант не набрел на палаточный лагерь природоведов. Каждый день люди выезжали из лагеря на машине и расходились по своим маршрутам. Десантникам это доставляло много хлопот, но зато удалось получить психограммы каждого исследователя. Конечно, Оталу Крэ несказанно повезло. Один из молодых природоведов оказался обладателем психической устойчивости в три девятки после запятой и с интеллектом намного выше необходимого для опыта предела. Сверх того, он оказался отлично сложенным и абсолютно здоровым. Врачам экспедиции почти не пришлось работать с этим великолепным образчиком человеческой породы. И вот теперь, оказавшись в необычных условиях, он не только не растерялся, но, кажется, все понял. Великий опыт начался, и Крэ не скрывал своего удовлетворения. Если все пойдет и дальше так же хорошо, можно будет оставить автоматическую станцию наблюдения и возвращаться на родную планету, но опыт был жесток… Именно жестокость больше всего смущала Отала Крэ, когда он вносил свое предложение на обсуждение в Высшем Совете, но неотвратимая необходимость заставляла его настаивать на опыте. И Высший Совет сдался, хотя и поставил практически неодолимое условие: индекс психической устойчивости подопытного должен быть не менее трех девяток после запятой. Невозможность решения этой задачи подтверждалась всей практикой научных исследований. Такой индекс встречался лишь у индивидуумов девственно неразвитых цивилизаций. Психическая устойчивость — непременный фактор для их выживания в сложных условиях окружающей их среды. С улучшением жизненных условий и повышением интеллекта индекс психической устойчивости падает. Крэ мог бы представить Совету карты аномалий современных цивилизаций, где максимальные значения индекса достигали восьмидесяти семи процентов, а уникальные образчики психической устойчивости дотягивали лишь до девяноста пяти, но, не зная, как отнесется к этим доводам Совет, промолчал. И тогда поднялся старейший психофизик Ленг Toy. — Я понимаю смущение моего молодого коллеги, — Toy кивнул в сторону Крэ. — Условие Совета кажется ему невыполнимым. Это не совсем верно. Коллега должен учитывать, что удаленные от центра Галактики цивилизации, формирующиеся, несомненно, в более суровых условиях, чем наши, изнеженные, должны обладать большей устойчивостью психики при равных уровнях интеллектуального развития. Эту возможность следует проверить и использовать. И второе. Мне хотелось, чтобы коллега учел мотивы постановки такого трудного условия. Сознавая жестокость опыта, Совет предлагает свести риск до необходимых пределов. При нарушении психической устойчивости объекта опыта, для спасения его, может возникнуть необходимость прямого вмешательства в жизнь низшей цивилизации, а это часто приводит к возникновению религиозных течений, тормозящих впоследствии развитие этих цивилизаций. Трудности не должны останавливать вас, коллега. Ваше предложение — пока единственная возможность остановить неотвратимое, но у нас впереди достаточно времени. Если не успеем мы, опыт начнут поколения, идущие за нами. Крэ вздохнул. Много позже он осознал мудрость Высшего Совета. По мере удаления от ядра Галактики обитаемые планеты встречались все реже, но индекс психоустойчивости повышался, хотя и не в такой степени, как надеялся Ленг Toy. Обычно они выбирали для исследований одиночные желтые звезды главной последовательности с фазой устойчивости не менее пяти миллиардов лет. Как правило, такие системы были обитаемы. Еще на подходе к звезде высылали опережающую разведку — автоматические станции с узкой поисковой, но зато саморегулирующейся программой. При отсутствии достаточно развитых цивилизаций они передавали информацию и выходили на траекторию корабля. Их подбирали на ходу и, не снижая скорости, уходили к следующему объекту. Если цивилизация удовлетворяла требованиям программы, разведчики выдавали тормозной код и, пока корабль по пологой траектории выходил на планету, заканчивали сбор информации и регистрацию психоаномалий. Когда голубая планета мягко засветилась на экране, приглушая фиолетовый мрак космоса и отблески отдаленных звезд, Отал Крэ не усомнился, что перед ним типичная кислородная цивилизация. Степень ее развития удовлетворяла условиям опыта: высокая яркостная температура радиоизлучения на поверхности планеты и за пределами ее атмосферы указывала не только на достаточно высокий уровень знаний, но и на первые попытки выхода в космос.[1 - Современная яркостная температура Земли благодаря деятельности телевизионных станций и ретрансляторов значительно превышает 200 миллионов градусов, в то время как температура радиоизлучения других планет не превышает 600°К, Солнца 1 млн, поэтому наблюдатель из космоса легко выделит обитаемую планету.] Крэ не питал иллюзий, что именно на этой голубой он встретит психоаномалии достаточной величины; он уже привык к мысли, что его собственной жизни может не хватить даже на начало опыта. Если повезет и он поставит опыт, то неизвестно, сколько потребуется времени, чтобы сделать окончательные выводы. Может быть, возникнет необходимость наблюдения долговременных последствий опыта. Сменится несколько поколений наблюдателей… А если не повезет… Имеет ли это значение? Все равно опыт будет проведен. Размышляя об этом, он сидел в рубке и терпеливо ждал донесений. — Главный, разведчики прибыли, — доложил дежурный с центрального поста. — После обработки информации пришлите карты аномалий. — Хорошо, главный. Он не знал, что все решалось в те мгновения. Он подумал тогда, что для очистки совести придется проверить несколько наиболее значимых аномалий, а затем космолет, вспарывая пространство, уйдет искать другую голубую в системе устойчивых звезд на окраине Галактики. — Главный, — голос дежурного был неуместно громок. — Вы слышите? — Да. Что-нибудь случилось? — На первой аномалии — девяносто пять! — Спасибо. Приятная новость. Объявите готовность десантникам. Вызовите членов Совета экспедиции, когда будут готовы все карты. Отал улыбнулся своим воспоминаниям. Собственно, с аномалии первой станции они и начали. Десантники высадились на материк с роскошной растительностью и обнаружили племя темнокожих людей на уровне каменного века! К счастью, на третьей станции результаты обследования аномалии оказались более обнадеживающими, и, наконец, они наткнулись на этот лагерь. Да, конечно, им несказанно повезло… Расшифровывая поток волновой информации и принимая прямые изображения, идущие от планеты, нетрудно было уяснить, что встреченная ими цивилизация весьма неоднородна по социальному устройству. Такие цивилизации отличаются крайней недоверчивостью, а часто и агрессивностью к пришельцам из других миров. Контакты с ними запрещены, кроме особых случаев. Хотя экспедиция относилась к числу таких случаев, пришлось бы уходить ни с чем, если бы поиски затянулись, а присутствие корабля вблизи планеты обнаружилось. От такой возможности никто не огражден, несмотря на принятые меры предосторожности и несовершенство здешних средств наблюдения. Неучтенная случайность часто перечеркивает самые совершенные расчеты, и с этим приходится считаться. О том, что запрет на контакты с цивилизациями, не имеющими социально однородного прогрессивного общественного устройства, мотивирован, Отал Крэ знал не только по истории освоения дальнего космоса. Уже на пути к голубой они получили информацию о гибели экспедиции Аора, совершившей вынужденную посадку. Неискушенные исследователи стали жертвой словесной мимикрии, присущей представителям разобщенных цивилизаций. Считая, что общество, основанное на принципе равных возможностей, является вполне созревшим для получения технической информации и приобщения к Галактическому содружеству, они допустили представительную делегацию на корабль. Воспользовавшись доверчивостью, мнимые представители захватили экспедицию врасплох. Потешаясь над связанным Аором, они хвастались, что с помощью захваченного корабля и научной документации они поставят на колени всю планету. Аору пришлось подать команду на самоуничтожение. Энергия распада, как обычно бывает в таких случаях, была использована на передачу последней информации… Отал нахмурился, вспомнив видеозапись последних часов экспедиции Аора. Разумеется, каждый на его месте не колеблясь выполнил бы свой долг, но грустно, что подобные цивилизации не сознают опасности разобщения и противостояния при критическом уровне развития науки. Не всем достает разума осмыслить последствия применения ядерной и, особенно, лазерной энергии в качестве оружия. Три из четырех цивилизаций обрекают себя на самоуничтожение из-за полного незнания последствий! Попытки вмешательства только ускоряют этот процесс… Следы самоуничтожения, в виде пояса астероидов, отмечены и в планетной системе желтой звезды… Как они ее называют? Солнце? Да, именно так… Какая все-таки нелепость, особенно сейчас, когда каждая развитая цивилизация нужна как воздух! Взглянув на часы, Отал Крэ вызвал дежурного и передал ему наблюдение за объектом. С приближением вечерней прохлады Краев оделся и скептически оглядел свой парадный костюм. Если он стал Робинзоном, следует подумать о более простой и удобной для этих мест одежде. Нужно позаботиться и о крыше над головой. Однако уходить с обжитого места не хотелось, он надеялся, что до захода солнца его навестит местная красавица, и проблема крыши решится сама собой. И, действительно, девушка скоро появилась. На этот раз она подошла к нему совершенно безбоязненно. — Тао, — сказала она и показала всеми пальцами на себя. — Володя, — он попытался скопировать ее жест. — Во-ло-да, — с трудом произнесла она по слогам его имя и протянула руку. — Хо! Он пожал плечами, не зная, что потребовалось ей на этот раз, но она взяла его за руку и повела за собой по чуть заметной тропинке. Они прошли не менее трех километров, когда перед ними выросли скальные выходы известняков и песчаников. Среди кустов темнел вход в пещеру. Он представлял собой сравнительно узкий лаз, за которым пещера резко расширялась, образуя обширный грот с несколькими залами. В центре горел костер, вокруг которого сидели и лежали старые женщины. Далее, в глубине зала, группами сидели мужчины и женщины вперемешку с детьми. Пришельцев встретили угрожающим ворчанием, но девушка, не обращая внимания, провела Владимира в самый дальний угол и усадила рядом с собой на охапку сухой травы. Когда глаза привыкли к темноте, Краев стал присматриваться к лицам и одежде людей, сидевших ближе к костру. Всеми делами, насколько мог понять Краев, заправляли женщины. Они были одеты в лучшие шкуры. По всей видимости, шкуры были не только мерилом благосостояния семьи, но и знаком удачливости в охоте, а, значит, являлись символом уважения племени. Одни семьи не только были одеты в добротные шкуры, но и лежали на них. Другие сооружали лежанки из сухой травы. Владимир с удовольствием отметил, что ни одна из женщин не блещет той изумительной красотой, которой отличалась Тао, но, с другой стороны, он понял, что она занимает в племени самую низкую сословную ступень. Только у нее да еще у некоторых юношей были набедренные повязки из травы. Детей Краев насчитал около сорока. Несколько грудных, завернутых в шкуры, держали женщины, более взрослые находились в группах под присмотром мужчин. Всего в пещере помещалось примерно полтораста мужчин и женщин, причем мужчин оказалось вдвое больше. Между тем, недовольное ворчание усилилось. Тао поднялась и пошла к костру. Ожесточенно жестикулируя, она принялась доказывать что-то своим соплеменникам. Женщины и некоторые из мужчин часто показывали на выход, что недвусмысленно означало изгнание Владимира на свежий воздух. Тао мотала головой, поднимала и показывала рыбьи кости. Видимо, рыба послужила своеобразным пропуском для него в пещеру. Постепенно все успокоилось. Тао вернулась и победно уселась рядом. Краев потихоньку включил приемник. Глубокий грудной голос Майи Кристаллинской вызвал щемящее чувство одиночества. Она пела о далеком космонавте и о нежности ждущей его женщины. Записи земных песен и музыки, транслируемых невесть где расположенной станцией, были единственной нитью, связывающей его с Землей… Он сначала не понял испуга Тао и предгрозовой тишины пещеры. Бешеные крики вернули его к действительности. Теперь уже все обитатели с перекошенными от страха лицами показывали на выход. Владимир решительно поднялся, взял Тао за руку и, не выключая приемника, пошел прочь. Какой-то мужчина с дубинкой в руках преградил путь. Краев боксерским ударом опрокинул его, и они бросились бежать под угрожающие вопли всего племени. Сгущались сумерки, то и дело слышались какие-то визги, предостерегающее цокотание, а иногда и рыканье хищников. Тао тихонько поскуливала от страха, но крепко держалась за руку. Владимир повернул регулятор громкости на полную мощность, понимая, что необычные звуки музыки, которые испугали людей, еще в большей степени будут страшны для зверья… Они все-таки выбрались до наступления полной темноты к реке. Краев разжег костер. Тао радостно захлопала в ладоши и исполнила вокруг огня танец, который, хотя и не отличался особой красотой или сложностью движений, все же развеселил изгнанников. Потом Тао натаскала травы и улеглась у костра. Владимир дремал сидя, просыпаясь то от рыка бродящих вокруг хищников, то от ночной прохлады и подбрасывая сухие сучья в угасающий костер. Он заснул перед рассветом, а проснулся при ярком солнце. Быстро разделся и прыгнул в воду. Вынырнув, он услыхал крик Тао, но, увидев, что Владимир свободно плавает в реке, она успокоилась и с удивлением следила за его движениями. На берегу его ждал завтрак. Оказывается, пока он спал, Тао наловила рыбы. — Черт с ними, — говорил Владимир, уплетая огромные кусищи рыбы, показавшейся ему необыкновенно вкусной. — Проживем. Но в первую очередь нам нужна крыша. Небольшой домик на двоих. После завтрака он стал подбирать подходящие валежины и стаскивать их поближе к костру. Тао старательно помогала ему, хотя и не понимала, зачем понадобилось столько дров. Обламывая сучья и обжигая валежины на огне, Володя получил вполне сносные колья. После обеда, выбрав подходящее место, он забил колья и занялся заготовкой лозы. Низкий берег неподалеку зарос тонкими длинными прутьями, напоминающими тальник, но более гибкими, с мелкими овальными листочками. Тао, похоже, начала понимать его. Во всяком случае, она охотно таскала охапки лозы к вбитым кольям. К вечеру руки Володи покрылись кровавыми мозолями. Еще одну ночь пришлось просидеть у костра, но зато на следующий день они с Тао сплели вполне приличную хижину. Плетеную дверь закрепили на гибких и прочных лианах. На ночь ее подперли кольями. Впервые за трое суток Владимир завалился на подстилку из сухой травы и спокойно проспал всю ночь. Проснувшись, он увидел, что Тао сидит сумрачная, прикрыв колени длинными волосами. Краев взял ее за руку. — Что случилось, Тао? Девушка что-то заговорила, горячо и взволнованно, показывая то на себя, то на него, но, видя, что он не понимает, заплакала навзрыд. Володя привлек девушку к себе, погладил по волосам и почувствовал удивительную мягкость ее волос. — Какие тонкие у тебя волосы, — удивился он. Она заулыбалась и положила голову ему на грудь. Владимиру неудержимо захотелось сделать ей что-нибудь приятное. Он обнял ее и поцеловал. Тао вскочила и снова заплакала. Краев смотрел на нее и улыбался. Даже в слезах она была удивительно прекрасна. Наконец девушка поняла, что он не хотел ее обидеть, и, чтобы доставить ему удовольствие, попыталась сама поцеловать… Очень скоро она освоилась, но молодой здоровый голод заставил их вернуться к повседневным делам. После завтрака Володя срезал несколько упругих ветвей падуба и смастерил лук и стрелы. Тао пришла в восторг от его выдумки. Пришлось сделать и ей. Потренировавшись, они пошли па охоту. Потеряв несколько стрел, Краев все-таки убил крупную птицу, похожую на фазана. Тао оказалась более удачливой охотницей: она подстрелила три птицы. Довольные, они возвращались домой. Внезапно девушка остановилась и, принюхавшись, подняла голову. Проследив за ее взглядом, Владимир увидел на дереве крупную полосатую кошку. Не сговариваясь, они подняли луки. Две стрелы вонзились в левый бок животного. Истошный рев потряс воздух. Царапая когтями кору с ветвей и срывая листья, полосатый хищник свалился на землю и забился в предсмертных судорогах. Тао отбросила птиц и, гортанно вскрикивая, принялась отплясывать вокруг зверя танец победы. Владимир подивился пластике ее движений, которые изображали то крадущуюся кошку, то смелого охотника, выслеживающего зверя. Животное оказалось около метра длиной, не считая хвоста. Зеленоватые полосы чередовались с серыми и делали ее незаметной как в кустах, так и на деревьях. Пришлось делать носилки, так как снимать шкуру на месте Тао не захотела, возможно из желания продлить свое торжество. Неожиданно кусты зашевелились. Сначала появилась пожилая женщина, одетая в шкуры, за ней трое мужчин. Тао гордо вскинула голову и, указывая на кошку, быстро заговорила. И женщина, и ее спутники слушали недоверчиво, но охотничий трофей лежал на земле красноречивее любых доказательств. Женщина махнула рукой и что-то сказала. Мужчины ловко и быстро соорудили из заготовленных жердей и лиан носилки и погрузили на них зверя. Тао подняла лук и уцелевшие стрелы. Женщины, оживленно жестикулируя, пошли по тропинке. Мужчины, подняв носилки, поспешили за ними. Владимир усмехнулся: о нем забыли, на него не обращали внимания и во время разговора. Понятно, он был вещью Тао. Пусть любопытной, но вещью. Ладно, пусть утверждается пока в глазах соплеменников, а там посмотрим. Краев подобрал фазанов, связал их за лапки лианой, перекинул через плечо и тоже направился к дому. Соплеменники Тао прищелкивали языками, осматривая хижину, пробовали прочность стен и, наконец, вошли внутрь. Тао кинула, мужчинам четырех фазанов и те принялись их обдирать. Девушка, подмигнув Володе, взяла острогу и выскользнула из хижины. Минут через десять она принесла шесть крупных трепещущих рыбин. Новые возгласы удивления прославили ее удачу. И снова Тао гортанно запела, показывая в танце, как она охотится на рыб. По тому, с каким уважением простились гости с хозяйкой после плотного обеда, Краев понял, что взаимоотношения с племенем налаживаются. Пора всерьез заняться изучением их языка. Проводив гостей, Тао вихрем ворвалась в хижину и повисла на шее у Владимира. Он обнял ее и почувствовал, как его захлестывает волна нежности… Краев подумал, что ему все-таки изрядно повезло. Теперь он твердо убедился, что находится на чужой планете: таких хищников, как убитая ими кошка, на Земле уже не было. Клыки животного на верхней челюсти сильно выступали за пределы пасти и очень напоминали клыки махайродуса, вымершего на Земле саблезубого тигра. Правда, здесь тигр оказался значительно меньших размеров. Встреча с настоящим махайродусом могла окончиться для них трагически. Но если это чужая планета, то встреча с Тао — счастливая случайность. Те, кто оставил его здесь, вблизи племени похожих на него людей, вряд ли могли ее учесть; хотя явно рассчитывали на сближение Владимира с племенем. Знать бы, с какой целью? Краев вздохнул и погладил шелковистые волосы Тао. Он решил, что эта ночь окончательно прояснит внезапно возникшее единение его и девушки с чужой планеты… Ночью загрохотала гроза. Всполохи молний просвечивали насквозь их маленькую хижину. Тао вздрагивала при каждом ударе грома и боязливо жалась к Володе. Полыхнул ослепительный свет и ужасающей силы грохот обрушился на них. Тело девушки взметнулось в воздух. Наделенный более медленной реакцией, Краев попытался удержать ее за ногу, но она от испуга рванулась с такой быстротой, что его пальцы только скользнули по щиколотке, и тут же он ощутил тупой удар по подбородку. Перед глазами запрыгали светлые пятна, и туманная пелена затянула сознание. Когда очередная вспышка молнии высветила хижину, Тао в ней уже не было. Володя выскочил следом. Шквалы ливня хлестнули в лицо. Сквозь кутерьму стихии до него донеслось шлепанье удаляющихся шагов, треск сучьев и повизгивание испуганной дикарки. — Тао! — во всю силу легких закричал Краев. — Тао! Его голос потонул в темноте, исполосованной отсветами молний и струями ливня. Девушка или не услышала его, или не могла победить первобытного страха, властно гнавшего ее в родную пещеру… Краев потер саднящий подбородок и вернулся в хижину. Гроза скоро утихла. Сквозь щели плетеных стен пробивался жидкий призрачный рассвет. Владимир нащупал приемник. Щелкнул выключатель, и в хижине расплескалась раздольная и задумчивая мелодия первой симфонии Калинникова… Солнечные звуки разбудили дремавшее воображение. Ему показалось, что он лежит в своей уютной палатке и вот-вот над геологическим лагерем разнесутся привычные дребезжащие звуки лопаты, подвешенной на ветке дерева и возвещающей всеобщую побудку… Первым, как и положено начальству, появится из своей палатки Соловьев. Проходя мимо, он похлопает по брезентовой крыше: «Ты уже проснулся? Пошли умываться!». Наверно, пора вставать. Незачем дожидаться сигнала… Черт! Какая нелепость! Ведь он не в лагере. Он… Краев протянул руку и на всякий случай дотронулся до просвечивающей стены. Нет, это не палатка… Овладевшая им на некоторое время иллюзия рассеялась. Как они там живут без него? Наверное, перевернули вверх дном все окрестности, а в районной милиции появилось еще одно нераскрытое дело. Ведь наверняка докопались, что он не дошел до станции, иначе бы его кто-нибудь да видел. А сельские всегда замечают новых людей… Соловьеву, пожалуй, тоже досталось, а в чем он виноват? Наверное, его долго ждали в тот вечер и пельмени оставили. Так и не попробовал в последний раз. Хорошо бы сейчас очутиться там, среди своих, поспорить о футболе, послушать треп Сазоныча, бывшего моряка… Эх, вот сюда бы всю партию! Есть где заняться геологией! Надо бы самому получше изучить окрестности, но далеко не уйдешь в одиночку. Нужно снаряжение, нужны помощники… Краеву стало душно. Он открыл дверь и увидел на светлеющем небе три алые концентрические дуги… Что это? Гало? Но ведь солнце еще не взошло? Впрочем, оно и не всходит с той стороны. Он вышел из хижины и повернулся к восходу. Край неба алел таким нестерпимым светом, что Владимир зажмурился. Нет, это еще не солнце, это такая необычная заря… Хм. Тогда эти дуги — зоревая радуга! Краев пытался вспомнить, где он читал о таком явлении, пока не осознал, что в земной атмосфере нет и не может быть таких условий, которые порождали бы зоревую радугу, так как для этого нужна более плотная атмосфера и подобные эффекты характерны для Венеры. Этот вывод вызвал в нем прилив ярости. — Чтоб вам пусто было! — заорал он, задрав голову вверх и потрясая кулаками. — Идиоты! А если я не хочу! Накаляясь, он бросал в небо все более изощренные проклятия, пока не выбился из сил. В полной прострации он дотащился до постели и упал на сухую траву, шепча: — Гады, гады… Солнце поднялось высоко, когда Краев снова вышел из хижины. Воды в реке прибавилось, к тому же она сильно помутнела. Владимир разделся и долго плескался, пока не появился легкий озноб. Растирая мокрую кожу руками, он ощутил нарастающий приступ жгучего голода: сказывались плохой сон, ночное купание под ливнем и истерика на рассвете. — Дал я разрядочку нервам, — подумал он усмехнувшись. — Однако так распускаться здесь нельзя. Все эта чертова радуга! Он взял острогу и пошел вдоль берега, высматривая добычу и размышляя о том, что надо на всякий случай создавать запасы съестного, а не следовать наивной беспечности Тао. Пройдя километра два, Краев понял бесполезность своего поиска: рыба, напуганная ненастьем, ушла на глубину, а мутная вода сокращала и без того мизерные шансы на удачу. Он повернул обратно, поглядывая изредка на реку и время от времени втягивая в себя воздух, надеясь уловить запах дыма: по его расчетам, Тао должна была вернуться, а она не появлялась с пустыми руками. И тут он вспомнил, что костер залит ночным ливнем, и под пеплом вряд ли сохранились тлеющие угли… Краев заспешил, не отрывая впрочем взгляда от водной поверхности, и потому не заметил сразу странное мохнатое существо величиной с небольшую собаку, которое выбежало на тропинку. Животное фыркнуло и злобно зашипело, взъерошив длинную с вороненым отливом шерсть. От неожиданности Владимир остановился. В тот же миг животное бросилось на него и тут же оказалось пронзенным острогой. Краев сам не успел осознать опасность: инстинкт опередил мышление, и рука, натренированная на рыбе, безошибочно поразила зверя. Рассмотрев животное, он решил, что это, скорее всего, водосвинка, только очень крупная. Взвалив ее на плечи, Краев поспешил к хижине. Тао сидела на корточках у погасшего кострища и, высунув от старания язык, скоблила шкуру убитой накануне кошки кремневым скребком. Поскоблив, посыпала пеплом, растирала и снова бралась за скребок. Заслышав шаги, она вскочила и обернулась. Мимолетная тревога растаяла на ее лице. Увидев добычу Володи, Тао всплеснула руками и, забыв о своей работе, побежала навстречу. Сняв с его плеч водосвинку, она запустила пальцы в длинный густой мех и, перебирая его руками, радостно смеялась. Простодушное ликование ее умилило Владимира. Он подумал, что женщина всегда остается женщиной, на какой бы ступени развития она ни стояла. Однако голод не давал ему покоя, и, тронув Тао за плечо, Краев знаками показал, что он не прочь поесть, и добавил вслух: — Обедать пора! — Но-ош! — А, прости, забыл. Краев отвязал от пояса перочинный нож, который стал для него самой большой ценностью, раскрыл его и протянул Тао. — Возьми. Собрав сухие ветки, мох и кору, Краев достал зажигалку, поднес ее к подготовленной куче и циркнул. Фитиль слегка задымился и погас: полностью выдохся бензин. С тем же успехом он чиркнул еще несколько раз… И тут, впервые за все время пребывания здесь, Владимир испугался: можно прожить без одежды, без книг, без сигарет, наконец, но как же без огня? Он перебирал известные ему по истории способы добычи огня, отвергая их один за другим: для любого из них нужна сноровка, нужен адский труд и терпение. Вот разве огниво. Трут. Он обвел глазами поляну. Можно попробовать сухой мох для начала. Кресало… Кусок стали? Смешно. Не портить же нож, получится тришкин кафтан. Кремень найти — пару пустяков. На берегу полно всякой гальки. Расколоть — и пожалуйста. Что же взять за кресало? — Фу! — Краев облегченно вытер выступивший от напряжения пот. Ведь можно пока использовать зажигалку. Кремень-то остался! Он вынул баллончик, вытащил из него фитиль и вату, подумал и затолкал вату обратно, на потом. Выбрал мох посуше, обложил им фитиль и вставил вместо баллончика в зажигалку. После нескольких попыток ему удалось заронить искру на фитиль, и, потихоньку раздувая ее, он заставил затлеть мох… Когда костер разгорелся, Владимир повеселел: огонь в здешних условиях — его главный союзник. Без огня немыслимы дальние путешествия, на которые он рассчитывал, да и вообще. Они не могли бы жить отдельно от племени, а это уже не жизнь, а прозябание… И все-таки, где взять кресало? Пока следует экономить камень и искать что-то подходящее… Тао притащила к костру тушу водосвинки и побежала за листьями. Она хотела зажарить ее по своему обычаю целиком, но пока она рвала подходящие листья, Краев срезал несколько прутьев и, нанизав на них куски мяса, пристроил над костром. У него не хватило терпения, и первый шампур они съели полусырым. Насытившись, он предоставил Тао дожаривать остальное мясо, а сам отправился па берег. Без труда он нашел несколько кремневых галек и тут же разбил их на более мелкие осколки. Собрав их, он понес запас кремней в хижину, но тут что-то блеснуло среди прибрежной гальки. Отвернув небольшой валун, Володя вытащил плоский рудный обломок… Обмыв его в реке, он убедился, что это, скорее всего, обломок сульфидной жилы, почти нацело состоящий из пирита. Краев пожалел, что с ним не было лупы, — рассмотреть мелкие кристаллы и вкрапленность других минералов. Профессиональная привычка разглядывать породы на свежих сколах заставила его поднять крупный обломок кремня. Ударив несколько раз по краю образца, он неожиданно высек сноп искр. Запахло серой. Он на мгновение оторопел, а потом захохотал так, что на берег прибежала Тао. — Тупица! Кретин! — ругнул он себя, смеясь. — Ведь этим пользовались древние! Пиррос — огонь! Хо-хо! Дожился! Забыл элементарщину. Ну и ну, — он раскрыл ладонь, показывая Тао обломок пирита. — Видишь? Это огненный камень, огонь. Понимаешь? Тао покачала головой. Он чиркнул по кремню, высекая искры. — Те кеа! Огонь! Понимаешь? Девушка взяла в руки золотистый обломок, понюхала. Запах ей не понравился, и она поспешно вернула кусок пирита Краеву. — Те кеа, — сказала она и показала на костер. — Те кеа. — Ну вот, умница. Я тебя научу, как делать огонь из этой штуки, только надо из чего-то сделать трут. Черт! Простой тряпки нет! Ничего, найдем. — Ничего, — подтвердила Тао. Жизнь постепенно налаживалась. Дичи было достаточно, поэтому у Краева оставалось время на благоустройство. Плетеные стены хижины он обмазал глиной, и ночной холод уже не беспокоил их. Соорудил плетеные топчаны, стол, сиденья. Почти каждый день их навещали соплеменники Тао. Иногда они приносили каменные скребки или наконечники для копья и получали взамен рыбу. Однажды Тао с гордостью показала грубо слепленное гончарное изделие, не то горшок, не то глубокую миску, которое она выменяла за две шкуры косуль. Владимир уже немного научился местному наречию. — Тао, это очень много — две шкуры? — спросил он из любопытства. — Нет. Посуда стоит пять шкур. Но они мои друзья. Они называют меня Тао Тхо, — она с гордостью ткнула пальцем в надетую шкуру дикой кошки. — Женщина, убившая тигра. Я могу взять трех мужчин у племени, но я не хочу. — У вас глава племени женщина. Но ведь мужчина сильнее женщины? — Женщина больше умеет. Она охотится, рожает детей, хранит огонь, готовит пищу… — Понятно. А эту посуду тоже делает женщина? — Посуду никто не делает. Посуду можно выменять у другого племени. Они берут много шкур. — А если я сделаю ее? Огромные глаза Тао расширились от удивления. — Ты можешь делать посуду? — Она покачала головой. — Обман — нехорошо. Возьми слова обратно. — Ладно, посмотрим. Целую неделю Краев потратил на изготовление гончарного круга. Орудуя ножом и каменным топором, он размышлял о том, как, в сущности, просто сделать такой станок, имея набор обычных инструментов, но на этой благодатной планете, где, по-видимому, и хищников крупнее метровой кошки нет, где теплый климат и в изобилии пища, условия не принуждали стремиться к совершенствованию орудий, и племена довольствовались тем, что оказывалось под рукой, оставаясь на уровне каменного века. Неужели и ему, привыкшему к комфорту современной цивилизации, придется всю жизнь обходиться орудиями и предметами первобытного племени? Он уже вместо одежды носил шкуры, приемник хранил в дальнем углу, завернув его от сырости в собственный костюм. Включал редко, экономя батарейки… А что будет дальше? Начнет есть мясо сырым, как некоторые соплеменники Тао? Нет, надо что-то предпринять. Должны же быть здесь и медь и железо. Но что может один человек, даже если он знает, как их выплавить? Нужно объединить усилия с этими людьми, заставить их поверить в свои силы. Краев считал, что гончарные изделия очень помогут ему в этом, и трудился, не считаясь со временем. Наконец, гончарный круг был готов. Еще раньше, в поисках материала. Краев обнаружил в соседнем ручье серую пластичную глину. Он перенес туда станок и сделал первую пробу. Изделия получились не очень красивыми и к тому же потрескались при сушке. Володя добавил песка, и дело пошло на лад. Всю посуду он прятал в кустах, тем более, что глина нуждалась в медленной сушке, и ей требовалась тень. Тао сначала проявляла интерес к его работе, допытывалась, что он собирается делать, но Владимир отшучивался, и Тао обиделась. Она целыми днями пропадала на охоте и часто возвращалась в сопровождении двух молодых мужчин с богатой добычей, кормила всех обедом, иногда дарила им шкуру, но Краев, занятый и поглощенный своей работой, не замечал этих демонстраций. В день, когда он собирался начать обжиг, она осталась дома и занялась выделкой шкур. — Тебе надоела охота? — спросил он, чтобы узнать ее планы на день. — Мужчины говорят, Тао взяла плохого мужа. — Это почему? — Муж должен ходить рядом. — Твои мужчины глупы, — рассердился Краев. — Вместо каменных рубил они давно должны были сделать железные, такие, как этот нож, которым ты любишь сдирать шкуры и резать мясо! Они должны строить хижины и садить ба као, клубни которого даже ты находишь не каждый день! — Длинные речи не самые умные! — Хорошо. Ты можешь мне помочь? Тао заплакала. — Мужчины говорят, муж помогает жене. Жена нет. — Вот оно в чем дело, — с иронией сказал Владимир. — Значит, я стал нехорош. Иди к своим травяным подстилкам и скажи, что я завтра выменяю десять жен на посуду. — Ты сделал посуду? — Тао сразу перестала всхлипывать. — Я сказал завтра. И если ты поможешь. — Покажи. Увидев высушенную посуду, Тао гневно подняла голову. — Это не посуда! Это умеют делать все! Только не так красиво. Она схватила горшок и побежала к реке. Глина намокла, и горшок развалился. — Вот твоя посуда. Обман! Подняв с земли лук и колчан со стрелами, Тао гордо выпрямилась. — Я ухожу. Завтра я возьму двух мужей. Краеву стало не до психологических тонкостей, он чувствовал, что она, при всем бесхитростном к нему отношении, может и в самом деле уйти, если ее не остановить. Он уже пожалел, что делал все в секрете, а не рассказывал, как обычно. — Подожди, Тао. Посуда не готова. Она должна узнать огонь. Тогда она станет крепкой и звонкой. Можешь не помогать мне, если не хочешь, но это не обман. — Хорошо. Тао подождет, — сказала она таким бесстрастным голосом, что Владимиру стало не по себе. Понимая, что обжиг для него теперь не только вопрос чести, но и вопрос дальнейшего благополучия, Краев принялся за работу. Трое суток непрерывно горел огромный костер. Владимир измучился без сна и отдыха, силы его были на исходе, но зато, когда он вынул гончарные изделия из огня, чувство огромного удовлетворения охватило его. Вернувшись с охоты в сопровождении двух мужчин, Тао подошла к горке обожженной посуды и долго с недоумением рассматривала ее. Потом постукала и горшок отозвался мелодичным звоном. Мужчины тоже долго рассматривали и постукивали изделия… Владимир проспал почти сутки. Он не слышал ни шумного праздника, устроенного племенем, ни громкого торга и перебранки, но, проснувшись, он увидел, что вся хижина буквально завалена шкурами, а на самом верху красовались лучшие из его изделий. Он понял все. Нахмурившись, Краев вышел из хижины. Сияющая Тао восседала на куче шкур, торгуясь за последний кувшин. Володя подошел и, взяв из ее рук кувшин, отдал старой женщине, которая вместо назначенной цены — пяти шкур, предлагала все, что у нее было: три шкуры. Та поспешно бросила к ногам Тао шкуры и, прижимая кувшин к груди, бросилась бежать. — Стой! — крикнул Краев. Женщина остановилась, В глазах ее были разочарование и боль. Владимир подобрал принесенные ею шкуры и сунул в руки женщины. — Возьми. И скажи всем, что Тао хотела узнать цену всей посуды. Пусть приходят и забирают свои шкуры. Тао они не нужны. Тао хороший охотник. У нее много своих шкур. Женщина поспешно исчезла в кустах. Тао сидела насупленная. — Муж не должен вмешиваться в дела жены. — Зачем тебе столько шкур? — Тао — великий охотник. Столько шкур нет у целого племени. Теперь я возьму пять мужей. Владимир наотмашь ударил ее по лицу. — Вон! Чтобы я тебя здесь больше не видел! Вон отсюда! Он заскочил в хижину и в ярости начал выбрасывать охапками шкуры, посуду, скребки. Тяжело дыша, он упал на оголенный топчан. Тихо скрипнула дверь, и легкая рука легла на его плечо. — Уйди! — Тао ошиблась. Тао не будет брать пять мужей. Владимир сел на топчан и увидел большие грустные глаза женщины. Гнев медленно растворялся под ее взглядом. — И на том спасибо, — буркнул он. — Ты сказал, возьмешь много жен. Тао боялась. Посуды много. Любая женщина возьмет такого мужа. Пата Ши сказала: подумает. — Кто такая? — Глава племени. — Ах ты, старая карга, она еще подумает! А меня она спросила? — Мужчин не спрашивают. — Тогда передай ей, что я другого племени! И у нас спрашивают! И у нас живут один муж, одна жена! Муж — глава семьи, а жена помогает! — Тао будет одной женой. Ты один муж. — Прости, Тао, если обидел. Я делал посуду, чтобы показать, что может муж нашего племени, а ты дерешь шкуры со своего. Разве это хорошо? — Тао не надо чужие шкуры. Владимир ласково привлек ее к себе и поцеловал. Мир был восстановлен. Они навели порядок в хижине, убрали осколки разбитого Краевым в гневе горшка. Из кучи выброшенных шкур отобрали свои, а остальные так и остались лежать живописной кучей. Тао занялась приготовлением еды, Краев решил искупаться, когда послышался гортанный говор и на поляну вышла странная процессия: впереди шли женщины, вооруженные копьями, за ними мужчины несли купленную накануне посуду. Пата Ши вышла вперед. — Тао! Мы отдали тебе шкуры за посуду. Торг окончен. Почему ты возвращаешь их? Посуда хорошая. Она стоит больше, чем мы давали, но торг окончен. Что скажешь? По тому, как испуганно взглянула на него Тао, Владимир понял, что дело принимает нешуточный оборот. — Это я вернул вам шкуры. — Мужчины молчат, когда говорят женщины! — Мы другого племени. У нас мужчины и женщины равны. — Тао нашего племени. — Была ваша, стала наша. Вы выгнали ее из племени, и она больше не принадлежит вам. — По законам нашего племени нарушивший договор наказывается смертью, — сказала Пата Ши. — Тао не нарушала договора. Разве женщина, получившая кувшин и свои шкуры обратно, обижена на Тао? — Нет, не обижена, — подумав, нехотя признала Пата Ши. — Я говорю, что Тао хотела узнать цену этой посуды и потому просит забрать шкуры обратно. Они ей не нужны. Так я говорил женщине. — Но это значит, Тао нарушила договор! — торжествуя, воскликнула Пата Ши. — Нет. Ведь посуда, которую вы хотели получить, остается у вас. Наступила длинная пауза. Глава племени долго думала. — Мы не понимаем тебя. Владимир улыбнулся. — А попять не трудно. И посуда ваша, и шкуры ваши. Племя одобрительно загудело. — Мы не понимаем твоих законов, — упрямо повторила Пата Ши, недовольная тем, что Краев своими словами сумел склонить симпатии племени на свою сторону. — Когда ты убиваешь козу, что ты с ней делаешь? — спросил Краев. — Я снимаю с нее шкуру, а мясо съедаю. — Одна? — Едят все, кому я даю, — с достоинством ответила глава племени, не понимая, куда клонит Владимир. — И ты не требуешь за это с них шкуры? — Это еда. Каждый должен давать друг другу. — Ну, а чтобы сварить ее, нужна посуда? — Да, нужна. — Вот я и дал вам посуду. Если мало, могу дать еще. Только не сегодня. Когда сделаю. Пата Ши нахмурилась, уразумев наконец, что Краев отверг все обвинения в нарушении договора, но, чутко улавливая настроение соплеменников, улыбнулась. — Ты рассуждаешь, как женщина, — она подошла к нему и положила руку на плечо. — Ты достоин быть моим мужем. — Нет! — Тао метнулась разъяренной тигрицей и сбросила руку с плеча. — Я не отдаю его тебе, Пата Ши! — Хорошо. Иди на другой конец поляны. Тао схватила лук, колчан со стрелами и быстро отошла на край лесной поляны. — Здесь действует законы нашего племени, Пата Ши, — твердо сказал Владимир. — У нас не бывает поединков. — Она нашего племени и приняла вызов. Из уважения к тебе я кину ей копье. — Я не нуждаюсь в твоих копьях, Пата Ши. У меня своих стрел полный колчан. И все они остры, как зубы Тхо! — Умирай, как хочешь, — отозвалась Пата Ши и, прицелившись, метнула копье. Тао легко увернулась. — Я жду твоего третьего копья, Пата Ши, из уважения к твоей старости. В ярости Пата Ши метнула второе копье, и сейчас же ей передали третье. Тао стояла прямо, держа лук наизготовку. Копье было брошено точно, но Тао сделала шаг в сторону, и оно сломалось от удара в дерево. Прежде чем Пата Ши успела взять четвертое копье, коричневая оперенная стрела из твердой древесины пробила ей левый бок. Женщина закачалась и рухнула. Громкий стоголосый вопль потряс воздух. Пата Ши была мертва. Тао подошла уверенной пружинистой походкой и подняла лук вверх, призывая к молчанию. — Люди Большой реки! По нашим законам, я, выиграв честный поединок, могу забрать всех ее мужей, детей и имущество. Я не стану так делать. Возьмите каждая, что пожелает. Заберите и ее, пусть не омрачает моего торжества. А эти шкуры, — она кивнула на кучу шкур, все еще лежавших на краю поляны, — ваши. Нам они не нужны. После трагического столкновения с Пата Ши Тао не встречалась с соплеменниками. Зато снова активно участвовала во всех затеях Володи. Это в какой-то степени примирило его с потерей контактов с племенем, на которые он рассчитывал. Постепенно Краев изучил окрестности и начал подумывать о дальних маршрутах, тем более, что ходить в сторону племенной пещеры Тао отказывалась, а в других направлениях отсутствовали скальные выходы горных пород, которые его особенно интересовали. Однажды они забрели вверх по течению реки так далеко, что пришлось заночевать. Зажигалка давно не работала, Владимир пользовался трутом, высекая искры с помощью кремня и обломка пирита. Когда потребовался огонь, он обнаружил, что потерял кремень. В поисках подходящего камня он прошел еще немного вверх по реке и увидел среди зеленоватых коренных пород мощную кварцевую жилу. Быстро темнело, поэтому, подобрав несколько обломков кварца, он вернулся к месту ночевки. Утром Краев внимательно обследовал жилу. Вместе с вкраплениями сульфидов встречались мелкие красновато-желтые пятна. Поковыряв их ножом, он убедился, что это самородное золото. — Тао видела такой камень? — спросил Владимир, показывая ей мелкие вкрапления благородного металла. Женщина качнула головой. — Дети берут такой камень в реке. Мало находят. Краев ударил себя по лбу и засмеялся. — Какой же я олух! Конечно, прежде всего следовало промыть песок. Содрав кору с дерева и соорудив примитивный лоток, геолог принялся за промывку. Затратив полдня, он намыл небольшую щепотку. Неудача подзадорила его. Вернувшись домой, он прежде всего сделал пару хороших лотков с помощью ножа и огня. — Тао, мне надо много таких камней. Хочешь помочь? — Хорошо, Воло Да. Тао поможет. Прежде чем отправиться в путь к золотоносной жиле, Краев решил обучить жену технике промывки. На берегу реки был довольно крупный галечник с гравием и песком. Набрав полные лотки, он стал показывать, как сбрасывать гальку и крупный гравий, предварительно отмывая их в воде. Неожиданно Тао захлопала в ладоши и начала приплясывать на песке. — Ты чего? — улыбнулся Володя. — Вот, — и она протянула ему небольшой самородок. — Ого! Ну и глазастая, — Краев посмотрел в огромные сияющие глазища жены и засмеялся: — Теперь живем! Целый день они просидели на берегу. Их захватила золотая лихорадка. Они радовались каждой новой крупице и к вечеру намыли около килограмма. В последующие дни самородки, хотя и небольшие, встречались чаще, и скоро Владимир обладал запасом драгоценного металла, на который в других условиях мог бы прожить безбедно до конца жизни, но он только удовлетворенно хмыкал, сплавляя золотой песок в небольшие слитки. Когда Краев выковал первые наконечники для стрел, Тао внимательно осмотрела и ощупала их. Новые стрелы с наконечниками из золота явно пришлись ей по вкусу. С охоты она пришла с богатой добычей: несколько фазанов и с десяток серых мелких птиц. — Сегодня мой муж будет кушать куо-куо! — Ну? — удивился он, чтобы сделать ей приятное. — Должно быть, это очень вкусно! — Очень, — Тао зажмурила глаза и прищелкнула языком. — Куо-куо — еда Пата Ши. — Ты хочешь сказать, что кроме главы племени ее никто не ел? — уже по-настоящему удивился Владимир. — Да. Убить куо-куо очень трудно. Кто убивает, получает шкуру. — Ого! Значит, я тебе задолжал, по крайней мере, пять шкур! — Один, — Тао показала на наконечник стрелы, — стоит две шкуры. Нет, три шкуры! — Ну, а это? — Владимир показал ей небольшой топор, над которым трудился весь день. — Что делать? Этим? — У нас это называется топор. — То-пор, — неуверенно произнесла Тао незнакомое ей слово. — Что делать то-пор? — А вот смотри, — Владимир подошел к небольшому деревцу и рубанул наискось. Деревце упало. Тао восторженно захлопала в ладоши. — То-пор! То-пор! Пять шкур, еще пять! Много шкур! Потом протянула руку. — Хо! Владимир отдал ей топор. Она выбрала дерево потолще, размахнулась изо всех сил и ударила. Дерево рухнуло. Она подскочила к другому, к третьему, и, если бы Краев не остановил ее, Тао готова была сокрушить весь лес. — Не надо зря рубить деревья. Да и топор, — Владимир с сожалением посмотрел на зазубрины, — тупится быстро. Вот если бы железо… — Тао каждый день кормит мужа куо-куо. А ты делай вещи. Кустарные изделия очень нравились его подруге, но особенно привел ее в восторг охотничий нож, который он изготовил для нее с большой тщательностью. Когда золото кончалось, они снова брались за лотки. На берегу появились огромные ямы. Глубже в россыпи золота попадалось больше, но лопата, сделанная из мягкого металла, часто гнулась. У Владимира это неизменно вызывало досаду, и он раздумывал над тем, как наладить выплавку железа. Он отлично понимал, что одному постройку маленькой домны не осилить, даже если он и отыщет подходящую руду. — Надо часть ножей и наконечников для копий подарить племени, — сказал однажды Краев, думая о том, как восстановить хорошие отношения с ее соплеменниками и тем самым заполучить себе помощников. Тао отрицательно покачала головой. — Нет дороги туда. — Почему? — Нет. Тао не нужно племя. — Тао боится, что возьмут ее мужа? — Нет. Один муж, одна жена. Будем жить законами твоего племени. Владимир вздохнул, но настаивать не стал. Нужно было время, чтобы все пришло в норму. Жаль, что по этой причине отодвигались планы о дальних походах. Он поостыл к изготовлению золотых орудий, хотя у него появилось многое из необходимых вещей, начиная от молотка и долота и кончая иголками и рыболовными крючками, оставалось еще больше невыполненных замыслов. Ему пришла в голову мысль построить лодку, на которой без особого риска можно обследовать дальние окрестности, да и в будущем путешествии она была просто необходима. Однако вырубать топором доски оказалось неблагодарным занятием. Он решил изготовить пилу. На это ушло несколько недель, так как ковать длинное полотно было далеко не простым делом. Несколько раз он бросал, но упрямство и желание вырваться из заколдованного круга приютившей его поляны заставляли предпринимать новые попытки, и он все-таки преодолел трудности и отковал двуручную пилу, а неудачные поковки использовал на ножовки. Пилить доски ему помогала Тао. Когда напилили достаточное количество, стало заметно холодать. Краев с грустью осознал, что время на путешествие в лодке безнадежно упущено. Все больше желтели листья на кустах и деревьях. По ночам приходилось укрываться шкурами, а утрами отогреваться у костра. Тао стала проявлять сильное беспокойство и после одной особенно холодной ночи не выдержала. — Надо бросать хижину. Надо искать теплую пещеру. — Ну уж нет! Давай-ка лучше построим избу. Доски у нас есть. Бревна можно напилить. Надо только, пока не начались морозы, обжечь кирпич для печки. Тао раскрыла рот, чтобы возразить, но подумала, что муж очень умный и всегда делал много такого, что неизвестно ее племени. Она только попросила объяснить непонятные слова. — Печка — шикарная вещь, — улыбнулся Краев. — От нее будет тепло в доме. С утра они валили деревья и распиливали их на бревна, днем месили глину и делали сырец, набивая изготовленные из доски формы. Сушили сырец под навесом, так как стали выпадать частые дожди. Тао с помощью Володи сшила из шкур теплую одежду и спальные мешки. Теперь они уже не мерзли по ночам, а теплая одежда намного улучшила настроение жены. Постепенно росли стены. Когда кирпич высох, они сложили его в виде камер загруженных дровами. Обжиг длился три дня. Кирпич оказался недожженным, но время не терпело: начались заморозки. Иногда лужицы по утрам подергивались льдом. Печь вышла неказистая, но тяга была отменной. Вместо обычных колосников Краев изготовил керамические. Чердак засыпали листьями и землей. Оконные проемы пришлось забить досками и засыпать: на изготовление рам времени уже не хватило. Выпал снег, но в избе было тепло. Тао снова обрела безмятежное спокойствие, научилась готовить в печи и прищелкивала языком, разливая похлебку. А Владимир затосковал. Пока пища состояла из мяса и клубней, меньше чувствовалось отсутствие соли, но когда стало меньше мяса и пришлось его экономить за счет бульонов, стало невмоготу. — Неужели у вас нет соли? — спросил он однажды с раздражением. — Со-ли? Не знаю. — Ну, белый такой камень. Возьмешь на язык, тает. Тао задумалась, потом выбрала нож похуже, оделась и ушла. Вернулась она часа через три. Осторожно достала кусок шкуры и, развернув его, положила на стол. На шкурке лежала лишь щепотка соли, не больше столовой ложки. — И это все?! Тао виновато опустила голову. — Дикость какая-то, — пробормотал Владимир. — За полкилограмма золота не дают и пятидесяти граммов соли. Он бережно разровнял соль пальцем и понес ближе к свету. Кристаллики были мелкие, но хорошо образованные. Раздавив комочек, Краев обнаружил обрывок сухого растения и повеселел: все признаки озерной самосадочной соли! Он кинул кристаллик в рот и ощутил необычайно приятный соленый вкус. Тао подошла к столу и тоже положила на язык несколько крупинок. — Ну как, вкусно? — улыбнулся Краев. Тао прижмурила глаза. — Эх вы, тюхи-матюхи! Живете без соли, а она где-нибудь здесь рядом валяется. Она молча дососала соль и только после этого негромко сказала: — Соль далеко. Туда идут пять дней, еще пять, много дней. Три раза пойдут, один раз возвращаются. — Не совсем понятно, — нахмурился Владимир. — Гибнут в пути? Или как? — Не знаю, — Тао опустила голову. — Те, кто не возвращается, не говорят. — Да… Теперь мне ясна цена вашей соли… Ладно, что-нибудь придумаем, а пока давай вари. Впервые за много дней он с удовольствием хлебал бульон деревянной ложкой и ел соленое мясо. Тао, никогда до этого не пробовавшая соленой пищи, млела от блаженства. — Такой еды не было у Пата Ши! — сказала она, блестя глазами. — Когда кто болеет, Пата Ши давала немного соли кушать. — Сколько времени будет холодно? — Много дней. — А все-таки? — Пять дней, еще пять дней. Много. — А, черт! И считать-то вы толком не умеете. Ну, ладно, научу. Несколько дней Краев усердно строил сани. Полозья сделал тонкие, из прочного дерева. Концы загнул над костром. Сверху сани обшил досками, изнутри шкурами. Получилась просторная и легкая кибитка, в которой свободно могли поместиться лежа два человека. Сзади пристроил ларь для припасов и инструмента. — Тао, — сказал однажды Краев, когда сани были готовы. — Надо сходить на охоту. У нас мало мяса. А потом пойдем за солью. Тао поникла. Она слишком хорошо знала, что оттуда даже летом немногие возвращаются, а зимой… Но сказала совсем не то, что думала. — Хорошо, Воло Да. С утра, погрузив самое необходимое и забросив в кибитку спальные мешки, они двинулись. Сани оказались легкими на ходу, но в гору, да еще по снежному целику, шли тяжеловато. Когда вышли на протоптанную звериную тропу, он посадил подругу в сани и лихо покатил… — Ну, как? — остановился Володя, запыхавшись. — Ой, хорошо! Дальше тропа спускалась в ложбину, и Краев рискнул пустить сани с горы. Скорость быстро нарастала. Володя сидел впереди, управляя при помощи древка копья. Неожиданно на тропу выскочил крупный олень. Он помчался вниз, но сани догоняли его. — Стреляй! — крикнул Владимир жене, оторопевшей от быстрой езды. Огонек охотничьего азарта вспыхнул в ее глазах. Она схватила лук. Первая стрела вонзилась в ногу, не причинив особого вреда. Олень подпрыгнул и прибавил ходу. Вторая стрела попала в шею. На снегу появились капли крови. Обессиливая, зверь пытался уйти от погони и отпрыгнул в сторону, подставив левый бок. Тут его и настигла смертельная стрела… Разделав тушу, они разожгли костер и, вырезая лучшие куски, нанизали их на заостренную палку. — Слушай, Тао, — поворачивая мясо над огнем, сказал Краев. — Начало у нас удачное. По-моему, нет смысла возвращаться домой. Все необходимое для путешествия у нас есть. Запас стрел и наконечников, топор, ножовка и даже гвозди. Будем охотиться и продвигаться дальше. Ты не знаешь, где здесь есть озера? — Нет, Тао не знает, — ответила женщина загрустив. — А где кончаются деревья? — Пата Ши говорила, там, — она показала на юг. Владимир удовлетворенно кивнул. Искать соленые озера следовало в степной зоне, где меньше выпадает осадков и хорошие условия для испарения. Размышляя об этом, он и сам решил, что продвигаться надо к югу и что озера не могут быть далеко, иначе аборигенам, неприспособленным к длительным переходам, вообще не дойти. То, что указанное Тао направление совпадало с его предположениями, подтверждало правильность избранного пути. Дни становились короче. Вставали затемно, чтобы полностью использовать световой день. По ночам вокруг кибитки разжигали костры, отпугивая хищников. Боязнь Тао перед опасностями длительного путешествия проходила. Дорогой подстрелили пару косуль. Чтобы не тащить лишнего груза, отделили мясо от костей. Кости оставили на подкормку хищникам, а мясо, подморозив, сложили в ларь позади саней. Зима не баловала морозами. Чаще небо было пасмурным, шел снег, иногда поднималась метель. Краеву, привыкшему к сибирским морозам, путешествие казалось зимней туристской прогулкой. — У вас всегда такая теплая зима? — спросил он однажды у жены. — Холодная, — поправила его Тао. — Всегда. — Ну, с такой холодной зимой жить можно, — засмеялся Володя. — А еще холоднее бывает? — Еще так будет. Потом теплее. На десятый день пути лес поредел, впереди начиналась лесостепь. Владимир решил хорошенько выспаться и передохнуть на последней остановке в лесу, а заодно и поохотиться: неизвестно, что ждало их в степи. Ночь прошла спокойно, а утром их разбудили крики и грохот. Выскочив из кибитки, они увидели стадо довольно крупных копытных, которые мчались прямо на них. Немедленно пошли в ход копья и луки. Стадо шарахнулось в сторону, часть повернула обратно. Откуда-то сбоку выскочили люди и погнали отколовшуюся часть в глубь леса. Когда стадо исчезло, три животных осталось лежать на снегу. Владимир подошел к ближайшему. Животные напоминали небольших коров-двухлеток и были явно тощеваты. Тао немедленно принялась за разделку. Володя последовал ее примеру, пока животные не остыли и легко отделялась шкура. К полдню они соорудили небольшой скрадок на развилистом дереве и сложили туда половину добытого мяса. Оно могло очень пригодиться на обратном пути. Вторую половину они загрузили в ларь. Потом разожгли костер. Владимир подумал, что, пользуясь стоянкой, неплохо заготовить жареного мяса, чтобы подкрепляться днем на коротких привалах, и сказал об этом жене. Тао кивнула, и они принялись резать мясо и нанизывать его на шампуры. Из лесу вышла группа людей, вооруженных копьями и дубинками. Тао нахмурилась и потянулась за луком. — Подожди, надо сначала узнать, кто они и что им нужно. Метрах в пятидесяти пришельцы остановились. Шедшая впереди женщина отдала копье мужчинам и пошла невооруженной к костру. Тао спокойно положила лук на облучок саней. — Какого племени люди? — спросила, подходя, женщина. — Племени Желтого камня, — улыбаясь, ответил Владимир. — Знают ли люди Желтого камня, что здесь охота племени Края леса? — Люди Желтого камня признают право вашей охоты, — поспешно сказала Тао. Женщина ничем не проявила своих чувств. — По закону, половина вашей добычи принадлежит нам. — Можете взять вашу половину, — не моргнув глазом, ответил Владимир. — Но здесь много костей и мало мяса. Краев улыбнулся: женщину никогда не проведешь на мясе. Он подвел незнакомку к развилистому дереву. — Вот ваше мясо. Мы уважаем законы чужого племени. Внимательно осмотрев укрепленный на ветвях скрадок, женщина удовлетворенно кивнула. — Люди Желтого камня — хорошие люди. Люди Края леса не хуже. Пусть наша половина добычи будет ваша. Они вернулись к костру. Тао сняла хорошо прожаренный кусок мяса и поднесла женщине. Та взяла с достоинством, попробовала. Потом отвязала от пояса кожаный мешочек, достала щепотку соли и посолила. После этого она неторопливо принялась за еду. Соль! Ее вид гипнотизировал Краева, побуждая его предложить на обмен любую вещь, лишь бы заполучить ту желанную щепотку, в которой так остро нуждался его организм. Но Владимир подавил в себе естественное желание, понимая его неразумность, и решил при случае расспросить женщину о дороге к соляным озерам. Он вытащил из кибитки несколько шкур и бросил их на снег ближе к огню. — Садись к теплу. — Тепло — хорошо, — коротко отозвалась женщина, придвигаясь к костру. — Позови своих мужей, — предложил Краев. — Пусть поедят и погреются. Женщина посмотрела на него с изумлением, но все же крикнула своим мужчинам. Демонстративно оставив копья и дубинки у дерева, они подошли к костру. Каждый получил по хорошему куску мяса. Володя отметил, что они ели без соли. Тем временем Тао достала большой горшок, набросала туда снега, мозговых костей и поставила на огонь. Видя, что знакомство обещает быть интересным, женщина попросила огня от их костра. Ради этого она и решила отдать половину добычи, принадлежащей ей по праву, чтобы задобрить людей, держащих огонь. Она знала от матери, что дух огня, взятый силой — недобрый дух. Только и жди от него несчастья. Последний был таким и оставил их в жестокую метель. Ей было важно получить огонь из добрых рук. Тао выбрала самую крупную головню и протянула женщине. Двое мужчин нашли гнилой ствол, выдолбили сердцевину и, насыпав горящих углей в этот своеобразный сосуд, заткнули головней и ушли в глубь леса. — Кита Ти, — сказала женщина, проследив, как выполнено ее приказание. Владимир и Тао назвали себя. Краев решил, что женщина, судя по количеству мужей, весьма влиятельна в своем племени, а может быть, и глава его, поэтому разговаривал с ней с подчеркнутым уважением. Кита Ти с интересом осмотрела незнакомые ей вещи: топор, ножи, золотые наконечники стрел и копий, но особенно ей понравился лук, и она даже попробовала стрелять. — Сколько шкур? — спросила она под конец. Краеву не хотелось отдавать свой лук. У места их стоянки не было подходящей породы деревьев, чтобы сделать новый, поэтому он промолчал. Женщина с сожалением положила лук и стрелы на место. — Кита Ти, — решил объяснить свой отказ Владимир, чтобы развеять возникшую неловкость, — мы идем за белым камнем. На неизвестном пути нужно хорошее оружие. Когда будем идти обратно, я отдам тебе лук и не возьму шкур. — У меня есть белый камень, — оживилась Кита Ти, показывая мешочек. — Нам нужно много соли. — У меня еще есть. Владимир показал на горшок. — Столько? Женщина слегка нахмурилась и провела рукой по горшку, показывая чуть больше половины. — А нам нужно пять горшков, еще пять, еще и еще пять… Кита Ти вскочила, возмущенно блестя глазами. — Ты силач? Можешь столько нести? Кушать будешь только белый камень? Владимир подошел к кибитке и открыл дверцу. — Скажи мужчинам, пусть зайдут туда. Обескураженная странной просьбой, женщина заглянула в кибитку. Когда мужчины залезли, она осталась сидеть на облучке. Владимир усмехнулся, впрягся в постромки и без особых усилий повез вокруг костра. — Ну, — спросил он смеясь, — какой я силач? Кита Ти смотрела на него с восхищением и испугом. — Ты очень сильный, Воло Да, — серьезно сказала она. Краев хмыкнул, бросил постромки. — Вези сама. Женщина покачала головой. Тогда вмешалась Тао. Она схватила постромки одной рукой и, упираясь, потащила сани. Кита Ти спрыгнула с облучка и бросилась помогать. Тао отпустила постромки и женщина сама закончила круг. — Легко, — сказала она с изумлением. — Легко. Обойдя кибитку со всех сторон, она надавила плечом на нее сзади, и сани легко сдвинулись с места. Потом она выгнала из кибитки мужчин, села сама и заставила их провезти ее бегом. — Э, Воло Да, какой хитрый! — смеясь сказала она, подходя к огню. — Это как? — Сани. — Са-ни. Сани! Хорошо сани. Правду говоришь. Белый камень много возьмешь. Богатый будешь. — Соль не богатство. Это еда. Всем надо каждый день есть соль. Кита Ти с сомнением покачала головой. — Зачем каждый день? Когда больной — надо. Когда здоровый — не надо. Увидев, что бульон в горшке кипит, Владимир показал на мешочек с солью, висевший у пояса женщины. — Хо! Женщина отвязала мешочек. Он отсыпал в ложку сколько нужно соли и бросил в бульон. Кита Ти не сдержала возгласа удивления. — Ничего, — успокоил ее Краев. — Будем идти обратно, вернем. Когда бульон был готов, Тао налила миску гостье и положила хорошую косточку. — Ну как? — посмеиваясь, спросил Володя, когда гости чуть не вылизали миски. — Очень хорошо. Правильно говорил. Каждый день белый камень кушать надо, — Кита Ти с вожделением посмотрела на кибитку. — Хочешь, с тобой пойду, помогать буду? Володя и Тао переглянулись. Ох, как нужны им были хорошие попутчики, да еще знающие дорогу! Но кибитка рассчитана на двоих… — Далеко твоя пещера? — Зачем тебе моя пещера? — настороженно спросила женщина. — Немного жить будем. Сани делать, постель шить. Шкуры надо. — Мне сани?! — не веря своим ушам переспросила Кита Ти. — Тебе, Кита. — Ти! — одними губами прошептала Тао и сделала страшное лицо. — Прости, Кита Ти, я не так сказал. — Можешь меня так называть, Воло Да, если говоришь правду. Владимир был несказанно обрадован, что у них налаживались дружеские отношения. До самой пещеры они проехали в кибитке. Трое мужчин впряглись в постромки и чуть не рысью понеслись через лес. Только в гору тянуть им стало тяжело, и Володя настоял, чтобы везли сани пустые. В пещере гостям отвели самое почетное место. Как и предполагал Краев, Кита Ти оказалась главой племени. Она объявила о своем решении отправиться в Поход за солью и поручила заботу о племени своей сестре. Владимир обратил внимание, что все обитатели пещеры одеты в добротные шкуры, держались с достоинством, однако легко отзывались на шутку. Видимо, здесь жили более дружно, и сами люди отличались большей доброжелательностью. Когда для обшивки кибитки Киты Ти не хватило шкур, ей без колебаний отдали те, у кого оказались лишние. Все с интересом наблюдали, как Краев строил сани. Каждый старался помочь в меру своих сил и способностей. С любопытством рассматривали они инструменты, каждый старался хотя бы подержать в руках. Особенно понравились топор и ножовка. Но ни один, даже самый маленький гвоздик не исчез из инструментального ящика. Володе пришлось проявить массу изобретательности, так как пришлось обходиться без досок. Он соорудил основу из жердей, а стены и потолок решил плести из гибких лиан. Один из мужей Киты Ти настолько ловко управлялся с плетением, что Краев счел за лучшее предоставить эту работу ему. Оказалось, тому приходилось плести сосуды, в которых, предварительно обмазав глиной, носили воду в пещеру. Краев позаботился и об оружии. Он сделал два лука и к ним по десятку стрел с наконечниками. Вместе с мужьями Киты Ти он наготовил в запас стрел из твердого дерева без наконечников, считая, что в безлесной степи каждая стрела может оказаться не лишней. Вечером, перед отъездом, все племя обсуждало, как лучше добраться до озера Белых камней. Кита Ти сама не знала, где находится озеро, не знал никто и из ее мужей. Краев высказался, что лучше, если с ними пойдет человек, который там был. Это намного сократит дорогу. Выяснилось, что последний раз на озеро ходил еще юношей один мужчина, но он теперь принадлежит другой женщине. Тогда поднялась сестра Киты Ти. — Воло Да сказал правильно. Знакомый путь — короткий. Взять трех человек, кибитка маленькая. Взять мужа у Вао — нехорошо. У нее один муж. Кита Ти не может взять пять мужей. Может одного. Пусть возьмет на время пути мужа Вао. Пусть Вао возьмет на это же время пять мужей Киты Ти. Что скажет Кита Ти? — Сестра говорит правильно. Я согласна на время взять одного мужа Вао. — Что скажет Вао? Молодая женщина зарделась. Иметь одного мужа хорошо, иметь пять мужей — кто откажется? Она слишком молода и не заслужила на это права, но если Кита Ти так хочет, Вао принимает ее предложение. Таков был смысл слов, сказанных молодой женщиной. — Пусть будет так, — веско сказала Кита Ти и кивнула своим мужьям. — Идите. Те, забрав свои шкуры, направились к Вао, а ее муж взял единственную шкуру, бросил к ногам Киты Ти и непринужденно улегся, невозмутимо наблюдая, как пять мужей Киты Ти заигрывают с молодой красивой женщиной. Соплеменники сопровождали все эти действа шутками и смехом. Доставалось и мужу Вао. — Я один, — сказал он с достоинством, когда его все-таки доняли. — Но зато муж Киты Ти. Кита Ти положила руку на его лохматую голову и внимательно посмотрела на него. — Ты не глуп. Я подумаю. Может быть, есть смысл насовсем сменять пять старых дураков на одного умного и молодого. Хохот потряс своды пещеры. Смеялись все. Смеялась Кита Ти, довольная своим метким словом, пристыдившим собственных мужей, слишком серьезно воспринявших условный обмен. Смеялись женщины и мужчины, смеялись даже новоиспеченные мужья Вао. Смеялся и Краев, довольный, что вся эта история с обменом мужей завершилась незамысловатой шуткой и что завтра с легким сердцем можно будет продолжить путь к соленому озеру. До опушки леса их провожало все племя. Две семьи предложили доставить ларь с припасами из скрадка вперед, на два-три дня пути, но Владимир, поблагодарив их, отказался. Теперь в этом не было необходимости. Поделив дополнительный груз поровну, они вышли в степь. Через пять дней пути они добрались до небольшого лесочка и там на приметном дереве установили ящик с запасом мороженого мяса. Унда, муж Вао, вел их уверенно, заранее сообщая, что они должны встретить. Присматриваясь к нему, Владимир обратил внимание на его способность быстро усваивать и знания и приемы. Унда использовал каждую остановку в пути, чтобы потренироваться в стрельбе из лука, и скоро по меткости мог состязаться с Краевым. Только Тао оставалась вне конкуренции: у нее был особый дар точности движений и удивительное чувство расстояния. Вечерние костры обычно проходили в беседах. Краев старался разузнать побольше об окружающих районах и племенах, но оказалось, что сами племена живут на маленьких клочках земли, так как не испытывают затруднений с пищей: дичи хватает. Поэтому дальних районов никто не знает. Правда, общаясь с соседними племенами, они передают друг другу некоторые сведения, но они касаются, главным образом, опасностей, подстерегающих путников. Когда племя разрастается или возникают ссоры между родами, они уходят искать свободные земли. Оказалось, что значения чисел больше пяти им неизвестны. Исподволь он подводил их к счету. Рисуя на снегу арабские цифры, Володя придумывал вместе с ними названия числам, обучая их сложению и вычитанию в пределах десяти. Седьмая ночь встретила их неприятной неожиданностью: за ними увязалась стая рыже-полосатых хищников. Пришлось останавливаться, не дожидаясь наступления полной темноты, так и не добравшись до небольшого лесочка, который виднелся в двух-трех километрах. Спать легли без костра и горячей пищи, пожевав нажаренного впрок холодного полумерзлого мяса. Всю ночь хищники скулили, прыгали на крышу, пытались грызть доски и жерди. На рассвете Краев, едва открыв дверь, столкнулся с одним из хищников. Он узнал похожего на собаку полосатого зверя, который разбудил его в тот памятный день на берегу реки. Хищник прыгнул на него, но Краев выставил вперед левую руку, принял на нее всю силу толчка животного, а правой всадил нож в бок. Зверь свалился, Владимир пинком отшвырнул его от саней и сейчас же на смертельно раненного хищника, почуяв запах крови, набросились свои же собратья. Схватив лук, Владимир принялся расстреливать зверей в упор. Еще три или четыре животных, подстреленных им, были разорваны в клочья. Стая насытилась и отступила. Звери сели полукольцом. Краев насчитал их не меньше пятидесяти. На месте побоища он подобрал две стрелы. Три бесследно исчезли. Или их затоптали или сгрызли вместе с мясом. Из своей кибитки выбрались Кита Ти и Унда. — Плохо, — сказала Кита Ти. — Аши не отстанут, пока не съедят нас. Потому и дичи не попадается. — Нас съесть не так просто, — усмехнулся Володя. — Унда, будут еще деревья? — Будут. Надо идти два больших дня. Краев уже привык, что Унда называл большими летние дни, когда он ходил к озеру. Получалось, что раньше, чем через трое суток, они к следующей роще не доберутся. Наскоро позавтракав, они двинулись в путь, преследуемые стаей. Дойдя до лесочка, к которому им помешали вчера добраться рыже-полосатые аши, они запаслись дровами, по все равно настроение у всех было подавленное, и, едва начало смеркаться, стали устраиваться на ночевку. Пока горел костер, хищники держались поодаль. Забираясь после ужина в кибитку, Краев предупредил: — Унда, будешь утром выходить, держи наготове нож или копье. Опять ночь прошла беспокойно. Утром на Унду бросились сразу несколько хищников. Вместе с Китой Ти, ловко орудующей копьем, они убили несколько зверей, прежде чем удалось закрыть дверь кибитки. Три мертвых аши остались в кибитке. Пришлось начинать все сначала. Краев поступил более осмотрительно. Тао держала наготове копье. Убив двух хищников и сбросив их с саней, они отвлекли внимание стаи. Пока стая пировала, Унда и Кита Ти выбрались из кибитки и уложили еще пять аши. После этого стая отступила, оставив три недоеденных трупа. Снова были потеряны четыре стрелы, но зато десять хищников поплатились жизнью. С трех аши, убитых в кибитке, сняли шкуры, а туши животных Унда хотел бросить, но по совету Краева решили их взять с собой на подкормку аши. Володя заметил, что хищники храбры, пока голодны. Вместе с состоянием сытости приходит инстинкт самосохранения. Следующую ночь, предварительно разбросав собачьи туши метрах в десяти от кибиток, они проспали спокойно. Аши наелись и, как и рассчитывал Краев, улеглись на том месте, где ели. Утром, открыв осторожно двери кибиток, путешественники осыпали аши градом стрел. Семь собак осталось лежать на снегу, несколько раненых, в горячке отступивших вместе со стаей, стали ее добычей. На этот раз оказались потерянными семь стрел, но и стая уже не представляла такой грозной опасности. Среди аши было немало задетых или раненных легко, которые, получив урок, предпочитали держаться за спиной своих здоровых собратьев. Следующая стоянка была в небольшой роще. Путешественники не жалели дров, и звери держались на почтительном расстоянии. При свете костра Краев насадил наконечники на запасные стрелы и пополнил колчаны, так как потери стрел стали слишком ощутимыми. Здесь, скормив последний раз останки их собратьев, люди окончательно рассеяли стаю, и она отстала. Но вместе с тем полегчали и сани. Изнурительный путь и борьба со стаей требовали большой энергии. Запасы мяса значительно поубавились, а дичь, напуганная рыже-полосатыми аши, разбежалась и разлетелась с их пути. Решили набрать дров. Дальше, по словам Унды, степь была безлесной до самого озера. На пятнадцатый день пути начался спуск в котловину. Уклон становился все круче, и скоро сани понеслись вниз. Привычный к управлению санями. Краев первым выехал на берег. В незамерзшей воде озера плавали крупные птицы, значительно больше диких гусей. Прежде чем птицы распознали врагов, трех настигла смерть, две барахтались у берега подраненные. Тао стремительно выскочила из кибитки и двумя стрелами прикончила подранков. Когда подъехали Унда и Кита Ти, уже горел костер, и Тао ощипывала птиц. — Что случилось? — спросил Владимир, видя смущение спутников. — Упали, — со вздохом сказала Кита Ти. — Ничего, бывает, — успокоил Краев. — Зато все-таки приехали. Оказывается, не так уж и далеко. Надо сделать дневку, хорошо отдохнуть, набрать соли и тогда обратно. Пляж озера был усыпан солью. Кристаллы плавали и на поверхности соленой воды. Кита Ти и Тао, впервые видевшие самосадочную соль, с изумлением разглядывали филигранную вязь кристаллов, обволакивающих то сухую былинку, то ветку, то погибшее насекомое, и с азартом отыскивали все новые друзы кристаллов, щеголяя находками одна перед другой. Только Унда стоял на берегу, не разделяя общего поклонения таинственному совершенству природы, и сосредоточенно смотрел на озеро, как будто пытался что-то понять. — Что, Унда, загоревал? — спросил Краев. — Унда думает. Унда видел озеро. Унда брал соль в воде. Теперь много соли на берегу. Почему? — В теплой воде летом соль хорошо растворяется. Тогда ее не видно. Когда наступает зима, холодная вода отдает соль, а ветер и волны выбрасывают ее на берег. Весной снег растает, смоет соль с берега. — Значит, зимой хорошо ходить. Много соли унести, и много останется, — сделал вывод Унда. — Летом плохо. — Правильно, — подтвердил Краев, довольный сообразительностью нового друга. — Зимой лучше и удобнее. — Только надо кибитка. — Ничего, Унда, сделаем, и не одну, а десять, чтобы не только за солью, на охоту ходить, в гости ходить! — Десять хорошо, — мечтательно сказал Унда. — Много. День путешественники отдыхали, а на следующий, погрузив в мешки из кожи соль, двинулись в обратный путь. Груженые сани шли тяжелее, особенно вверх но склону. К вечеру они выбрались из котловины и шли до полной темноты. То, что они не достигли последней стоянки перед озером, не обеспокоило Краева: подъем по склону котловины занял гораздо больше времени, чем спуск. Он предполагал, что на степной равнине они возместят потерю, но отставание продолжало нарастать. Экономя припасы, они уже не наедались досыта, и это сказывалось на их силах. Не видя выхода из замкнутого круга, Владимир решил не урезать больше и без того небольшие порции мяса. На одиннадцатый день припасы кончились. В небольшом леске подстрелили крупного грызуна, чуть побольше зайца. Свежее мясо подняло настроение, но к середине следующего дня все окончательно выбились из сил и брели по инерции, лишь бы добраться до следующей стоянки. Краев подбадривал, пытался шутить, но силы его попутчиков были на исходе. Вечером улеглись спать, даже не разжигая костра. Утром Володя накипятил снеговой воды и заставил всех пить кипяток. Это был мучительный и трудный день. Они брели, падали. Отдохнув на снегу, поднимались и снова брели. Видя, что Унда и Кита Ти совсем ослабели, Краев тащил свои сани впереди, пробивая дорогу по свежему снегу. Оставалось совсем немного до спрятанного ларя с мясом, но все окончательно выбились из сил. — Плохо, — сказала Кита Ти, лежа на снегу. — Все помрем. Краев впервые посмотрел на всех как будто со стороны. Сердце у него сжалось. На него смотрели голодные, обреченные глаза. Он подумал, что эти люди, изнеженные благодатными условиями планеты, не приобрели того волевого запаса, который присущ землянам. — Дойдем, — он упрямо сжал скулы. — Это еще полбеды. Три, четыре часа усилий! Там нас ждет мясо! — Пропадем. Все пропадем, — вздохнула Кита Ти, и глаза ее потухли. — Ну вот что, — решил Краев. — Забирайтесь все в одну кибитку. Будет теплее. А я схожу за мясом. Послушные, как дети, они забрались в спальные мешки. С тяжелым сердцем Владимир закрыл дверь и зашагал на север. Без саней он чувствовал себя уверенно и шагал легко, как когда-то в геологических маршрутах. Примерно через час вдали появилось темное пятно леса… Добравшись до ларя, Краев настрогал замерзшего мяса, посыпал солью и с наслаждением съел. После еды он почувствовал вялость. Стало клонить ко сну, но Володя не дал себе времени на отдых. Отковырнув несколько кусков мяса, он тщательно закрыл ларь и торопливо зашагал обратно. Вернулся он в сумерки. С трудом растолкав закоченевших, ослабевших спутников, Володя накормил их строганиной. Утром, поев еще раз мороженого мяса с солью, все приободрились. — Ну, Кита Ти, будем помирать или пойдем дальше? — спросил Краев, улыбаясь. — Зачем теперь помирать? Пойдем. Те же самые сани показались намного легче. Мясо совершило чудо. Ощутив прилив сил, они зашагали бодрее и уже через полтора часа радостными криками приветствовали знакомый лесок. — Надо делать два ларя, — сказал Унда, уплетая горячее мясо и запивая его бульоном. — Тогда туда немного тяжелее идти, обратно — легче. — Унда говорит дело, — согласился Володя. — Надо ставить еще одну промежуточную базу с припасами. Тогда можно будет ходить за солью в полной безопасности. — Хороший муж, умный муж, — улыбнулась Кита Ти. — И любит хорошо. Наверно, оставлю Вао пять своих мужей. — А ты как, Унда? — допытывался Краев. — Кто тебе больше по душе: Вао или Кита Ти? — Кита Ти главная, как скажет, так и будет. — Ну, а все-таки? — Унда любит: одна жена, один муж. — Тогда тебе придется приставать к племени людей Желтого камня. У нас такой закон. — А кто главный, муж или жена. — Оба равны. Нет главного. — Мне нравятся законы вашего племени. — А что ты скажешь, Кита Ти? — полюбопытствовал Володя. — У вас муж может уйти от жены? — Может, но тогда он уходит из племени. — А муж с женой? — Семья может уйти куда угодно. Может потом вернуться, если не понравится на новом месте, или пристать к другому племени. — А если ты уйдешь с чужим мужем? — Так нельзя, — покачала головой Кита Ти. — Надо поединок. — А если Вао будет согласна обменять одного на пятерых? — Тогда можно. Но глава не может уйти в другое племя. — Понятно. А жаль. Нашему племени нужны хорошие люди. — Сколько семей в вашем племени? — Мы вдвоем, — засмеялся Краев. — Только два? — удивилась Кита Ти. — А кто тогда сделал столько вещей? — Мы. — Вы умеете делать и посуду, и оружие? — И еще много другого. Если хотите, научим то же делать и вас. — Ты не такой, как все, Воло Да. Наши мужчины не имеют двойных имен. У наших кожа красная, у тебя белая. Твои глаза маленькие. В темноте ты видишь хуже нас. Ты очень сильный, выносливый. Наши мужчины много слабее. Ты умнее любой главы племени и больше знаешь. Откуда ты? Краев задумался. Да, рано или поздно ему придется отвечать на тот же вопрос. Вот и Тао давно допытывается. Как им объяснить проще и понятнее, если он сам многого не понимает? — Племя, из которого я пришел сюда, очень далеко. Оно живет не в пещерах, а в больших каменных хижинах… — Как у нас? — оживилась Тао. — Нет, Тао, намного больше. Как скала возле пещеры твоего племени. Люди нашей земли могут делать кибитки, которые движутся сами и по земле, и по воде. Они много знают. Они могут делать больших птиц, которые переносят их быстро и далеко. Вот такая птица перенесла меня к вам, чтобы я помог научиться вашим племенам хорошо жить. Научить людей ваших племен делать разные полезные вещи. — А когда научишь, птица заберет тебя обратно? — с тревогой спросила Тао. — Нет, Тао, — со вздохом сказал Володя. — Это очень долго — научить вас всему. На это не хватит всей моей жизни. Краев задумался. Кто знает, о чем заботились те, кто швырнул его, как кутенка, в эту среду простых бесхитростных людей? Может быть, просто ради забавы, посмотреть, как будет чувствовать себя дитя цивилизованного мира в первобытных условиях? Все-таки это жестокая шутка. А если бы вместо него попался какой-нибудь городской хлюпик? Так ведь и свихнуться недолго! Заметив, что всем передалось его грустное настроение, Володя пошутил: — Ну, что носы повесили! Мясо стынет, доедать надо. Тао села с ним рядом и обняла за плечи. — Ты хороший человек, Воло Да, — в раздумьи проговорила Кита Ти. — Мы будем делать все, что ты покажешь. — Спасибо, Кита Ти, — оживился снова Владимир. — Все ваши племена здесь, наверное, одного корня. Мало научиться самим, надо научить других. Надо собрать по одной семье из каждого племени, говорящего на вашем языке, и сделать законы общими. Надо Большой Совет всех племен, который будет главой всех племен. Тогда можно многое сделать, чтобы облегчить жизнь всем. Женщина ответила не сразу. — Одна семья живет плохо. Одно племя лучше. Все племена совсем хорошо. Я так понимаю? — Так, Кита Ти. Одно племя будет делать посуду, другое оружие, третье сани, четвертое будет ходить за солью. Потом все обмениваются, и у каждого племени будет и посуда, и оружие, и сани, и соль. — Я подумаю, Воло Да. Когда станет тепло, мы соберем Большой Совет, и ты покажешь, что ты умеешь. Тогда решим, как нам быть. — Хорошо, Кита Ти. Только в Совете должны быть уважаемые люди, которых все слушают. — Ты хочешь, чтобы заговорил черный ящик? — тихо спросила Тао. Она знала, когда Володя очень тоскует по своему племени, он включает черный ящик, в котором спрятана музыка. Краев рассказывал ей, что там, где он жил раньше, с помощью ящика можно узнать, как живут другие племена, а здесь только музыка. Из его объяснений она поняла только одно: черный ящик заговорит, если все племена объединятся между собой и начнут жить по-новому. — Да, Тао, — ответил Владимир, чтобы не разочаровывать ее. — Но это будет нескоро. Сначала надо научиться всем делать простые, необходимые вещи, важно научиться считать, писать… Может быть, не мы, а наши дети, или дети наших детей заставят его говорить. — Как может Говорить ящик? — с любопытством спросила Кита Ти. — Видишь ли, Кита Ти, — непроизвольно почесал затылок Володя. — У людей моего племени есть такие ящики, которые могут далеко переносить голос. Ты сидишь здесь и говоришь в ящик, а тебя слышат люди твоего племени. Они говорят в ящик, ты слышишь. — Неужели ты и это умеешь? — заволновалась Кита Ти. — Умею, — не сразу ответил Краев, подумав, что его знаний хватит разве что на телефон. — Но мне одному всего не успеть. Поэтому нужна помощь всех племен. — Ты получишь эту помощь, — твердо пообещала Кита Ти. Племя людей Края леса встретило свою главу и гостей восторженными криками. В честь возвратившихся из трудного похода был пир, были ритуальные танцы под ритмический перестук деревяшек… Володя и Тао погостили два дня и собрались в дорогу. Вместе с ними ушли Унда и Вао. Первые две ночи они ночевали у костра, в теплых спальных мешках, сшитых из шкур аши. Потом Краев с помощью Унды построил им сани с кибиткой и, хотя шкур для обшивки не хватило, спать там было теплее, а главное, безопаснее. Когда они спустились в долину Большой реки и остановились у занесенной снегом избы, спазмы сжали Краеву горло. От этой картины повеяло родным и знакомым. Вот так же, ранней весной, после обильного снегопада, они вышли, подыскивая место для заброски продуктов и снаряжения геологической партии, к охотничьей избушке… Владимир потер лоб, отгоняя призраки прошлого, и принялся отгребать снег от дверей. Вечером Краев потихоньку, чтобы не испугать новых друзей, включил «Спидолу». При первых же звуках Вао обеспокоенно вскочила и завертела головой, готовая при первом же подозрительном движении выскочить в дверь. Унда, наслышанный о черном ящике, успокоил жену. До поздней ночи в жарко натопленной избе лилась музыка и звучали песни… И Володя, и Тао были рады новым друзьям, старались научить их всему, что знали сами. Унда кривил душой, когда напускал безразличный вид по отношению к Вао. Он любил свою жену. Надо было видеть, с каким усердием и тщательностью он делал ей лук и стрелы. На охоту ходили теперь вчетвером, и, хотя добыча часто оказывалась бедной, они не голодали. Мало того, они даже сделали небольшой запас на случай половодья. С каждым днем солнце пригревало все основательней. Днем безостановочно бежали ручьи. На проталинах появились яркие, необычайно красивые цветы. Возвращаясь с охоты, Володя всегда приносил свежие цветы и ставил их в глиняную миску с водой. Тао сначала посмеивалась над ним, но однажды сама принесла такой букет, что Владимир только ахнул. Красота не любит соседствовать с грязью. Если раньше Краев с большим трудом поддерживал чистоту в избе, то сейчас все изменилось, как по волшебству. Даже Вао, пассивная к домашним делам, иногда сама принималась за уборку. Во время похода Краев отметил самый короткий день, решив начать с него отсчет, чтобы потом составить календарь. Теперь он с нетерпением ждал дня весеннего равноденствия. Когда он наступил, Володя сделал приблизительный расчет. Оказалось, что здешний год составляет примерно триста шестьдесят дней. Такая круглая цифра избавляла от чередования длинных и коротких месяцев. Каждый месяц составлял тридцать дней. Правда, для более точного определения дней в году следовало провести наблюдения в течение нескольких лет, но пока Краев а устраивал и этот расчет. Для себя Володя назвал их именами земных месяцев, надеясь со временем придумать названия на местном наречии. Он заносил в свою записную книжку только крайне необходимые даты, остальное держал в памяти, чтобы экономнее расходовать листки. Половодье, против ожидания, не было бурным. Вода поднялась не выше двух метров, а через неделю, после спада воды, низкая пойма начала подсыхать. Связь с предгорьями восстановилась. Когда тропы высохли, их посетила делегация родного Тао племени. Новой главой племени стала Ила На, женщина, которая прежде часто навещала Тао. Краев сравнительно легко договорился, чтобы Ила На прислала мужчин ему в помощь, пообещав за каждого лук и двадцать стрел с наконечниками. Близилось время Большого Совета, с которым Володя связывал столько надежд, и необходимо было многое сделать, чтобы показать товар лицом. Ила На выполнила свое обещание: на следующий день пришли десять молодых мужчин. Владимир поставил двух на промывку золота под присмотром Унды, двух отдал в помощь Вао и Тао на охоте. Остальных занял на производстве кирпича. Работа закипела. Когда было намыто достаточное количество золота, Краев с помощью Унды и двух подручных принялся за поковку наконечников, ножей и топоров, самых важных, по его мнению, орудий для племени на этом этапе развития. Убедившись, что дело у Унды и его помощников пошло, он сложил обжиговую печь из кирпича и принялся за изготовление посуды. Двух, наиболее смышленых, он взялся обучать работе на гончарном круге, остальных поставил на сушку и обжиг. День Большого Совета превратился в праздник племен. На поляне стояли стеллажи, на которых лежали изделия из золота и керамики. Каждый мог рассмотреть и пощупать их. Из напиленных впрок досок соорудили небольшой помост и ряды скамеек. Чуть поодаль поставили столы из тесаных досок. Столы ломились от горшков и мисок с вареным и жареным мясом, рыбой, с овощами и ягодами. Нет, такого изобилия не видело ни одно из племен. И видавшие всякие беды и невзгоды пожилые женщины, и молодые растерялись и смотрели на столы почти с благоговейным испугом. Десять мужчин, обученных Краевым, расхаживались с гордым видом, объясняя каждому желающему, что и как делали. Потом Тао и Владимир пригласили всех на обед. Члены Совета и их мужья насытились до отвала, и тогда им подали в больших глиняных кружках напиток из молодых листьев ткао, по вкусу напоминающий чай. Напиток очень понравился, и все удивлялись, что листья ткао, которые они прежде жевали для подкрепления сил и утоления жажды, можно использовать для изготовления такого питья. Умиротворенные и довольные, гости расселись на скамейках, а на помост взошла Кита Ти. — Когда я первый раз увидела Воло Да, я подумала, что это хороший человек. Теперь в этом можете убедиться и вы. Никто из нас не умеет делать такие вещи и так быстро. Всем вам понравилась еда, которой угощал Воло Да и его жена Тао. В их еду положен белый камень соль. Она делает любую еду вкусней. Раньше мы посылали за солью летом. Пять человек ходили, мало приносили. Этой зимой я сама ходила с Тао и Воло Да за солью. Делали сани. Много привезли. Все наше племя теперь каждый день ест мясо с солью. Эту соль привезли на санях два человека — я и Унда. Племя стало крепче. У нас нет больных. Воло Да сказал: собери Большой Совет всех племен. Пусть посмотрят, как надо жить всем людям. Он много знает. Он будет учить всех, кто захочет, как делать полезные вещи. Я все сказала. Потом поднимались на помост другие члены Совета. Они говорили, что каждое племя хотело бы иметь много нужных вещей и пошлет учиться людей к Воло Да, но сколько шкур возьмет он за обучение? Краев вышел на помост последним. — Мне понятна ваша озабоченность. Ила На, скажи, сколько шкур ты дала мне за то, что я обучал мужчин твоего племени делать посуду и мыть золото? Ила На поднялась смущенная. — Я тебе не дала ни одной шкуры. А ты дал каждому мужчине лук и много стрел. — Вот вам ответ на ваши сомнения, — сказал Володя. — Конечно, я не могу каждому делать лук и стрелы. У меня тогда не будет времени обучать людей. Пусть учатся и делают сами. Но их нужно кормить и одевать. Мясо, коренья и другую пищу мы будем обменивать на необходимые вам вещи. Я ставлю только одно условие: каждый, кто научится делать какую-то вещь, должен научить двух своих соплеменников. Думаю, что это должно быть законом для всех племен. Долго еще заседал Большой Совет, устанавливая общие законы, правила обмена различными вещами, решая спорные вопросы территории охоты. Не навязывая своих решений, Краев исподволь помогал им дельными советами. Вечером, при свете костров, состоялся праздник с песнями и плясками. Володя с удовольствием наблюдал и ритуальные танцы, каждый из которых рассказывал о различных событиях жизни племени, поражался гибкости тел, необычайной пластике движений, выразительности мимики и отличному чувству ритма. Утром главы племен засобирались в обратный путь. Краев расспрашивал их об окрестностях, просил приносить интересные и необычные камни, которые они видели. Щедро одаривал их различными изделиями и договаривался с ними о количестве людей, которых они пришлют для обучения, попутно узнавая, какое из ремесел лучше развивать в каждом племени. — Тебе понравился наш праздник, Ила На? — спросил Володя подошедшую за подарками главу племени Большой реки. — Хорошо, Воло Да. И пусть наши люди остаются у тебя. Я так понимаю: кто больше знает, будет лучше жить. — Правильно понимаешь, Ила На, — обрадовался Краев. — Может быть, и девушки захотят здесь пожить, а то парни избегались. Днем работают, а ночью уходят к вам. — Ты хитрый, Воло Да, — засмеялась Ила На. — Хочешь забрать насовсем? — Да нет же, Ила На, — горячо возразил Краев. — Они твоего племени, но для работы нужны глина, вода, печь. Как они будут работать в пещере? А почему бы твоему племени не переселиться сюда? Всем надо учиться делать вещи. Построили бы вам жилища. Кому, как не вам, начинать новую жизнь первыми? Ила На тяжело вздохнула и понуро опустила голову. — Как скажет Тао… — При чем здесь Тао? Ты глава племени. Тебе и решать. — По нашим законам Тао наследует не только имущество, но и власть Пата Ши. Значит, она глава племени. — Но ведь она отказалась, ушла из племени! — Если племя придет к ней, значит, она признает ее права. — А если она сама придет к племени и попросит принять ее обратно? — Тогда решает племя. — Хорошо, давай узнаем, что думает Тао. Владимир помахал рукой, и Тао, давно уже издали следившая за их беседой, степенно приблизилась. — Тао, Ила На спрашивает, хочешь ли ты быть главой племени? Тао перевела взгляд с Владимира на Ила На. Потом отрицательно покачала головой. — Но по вашим законам, если племя придет сюда, ты должна стать его главой. — Что нужно здесь племени? — Надо, чтобы твое племя начало жить, как мы, тогда и другие захотят тоже. Тао долго смотрела на свои ноги, прежде чем нашла достойный ответ. — Я живу по законам племени Желтого камня. Володя улыбнулся. Ему была понятна дипломатия жены и ее опасения, что с приходом племени ей, хозяйке здешних мест, придется считаться с мнением другой женщины, и в то же время ей не хотелось возвращаться к условностям своего племени даже в роли его главы. — Хорошо, Ила На, мы подумаем, как быть дальше. Через неделю, после долгих бесед с женой, Краев встретился с главой племени Большой реки и предложил план, удовлетворяющий обе стороны. На следующий день Володя и Тао в сопровождении двух мужчин, нагруженных подарками, пришли в родовую пещеру. Краева приятно поразило, что мужчины и женщины были одеты получше, чем тогда, когда Тао впервые приютила его в пещере. Видимо, на это повлияли не только зимние холода, но и большая справедливость новой главы племени. После церемонии приветствий Тао попросила принять ее обратно в племя, как свою. Воцарилось долгое молчание. Тогда поднялась Ила На. — Женщины! Вернулась наша соплеменница, которая сделала много хорошего для племени. Не ее вина, что она в честном поединке убила главу племени Пата Ши. Ее вина в том, что она отвернулась от племени и не стала наследницей главы. Что думает племя? — Пусть скажет Тао! Тао поднялась со смиренным видом. — Я пришла к племени не затем, чтобы требовать наследство Пата Ши. Я ушла, чтобы его не брать. Теперь, когда наследство справедливо разделено, я хочу снова быть вашей соплеменницей. Примите от меня подарки. Она выложила золотые и гончарные изделия из одного мешка. Племя одобрительно загудело. Тогда снова заговорила Ила На: — Мы принимаем тебя, Тао. Наше племя всегда чтило законы предков. А законы говорят, если наследство главы разделено справедливо между двумя женщинами, имеющими на него право, то обе женщины могут носить двойное имя. Племя приветствует тебя Тао Ти. Тао Ти — справедливая! С этими словами Ила На, под восторженные крики, усадила радостную и довольную Тао рядом с собой. Когда ликование утихло, Краев подошел к костру, вокруг которого сидели женщины. — Женщины и мужчины племени Большой реки! Вы меня хорошо знаете. Я чту законы вашего племени, но я уважаю и законы своего племени. У нас мужчина выбирает себе жену. И если женщина согласна, просит разрешения племени. Вот подарки, которые получит племя, если выбранная мной женщина уйдет со мной. Я выбираю Тао Ти. Согласна ли она? Тао Ти, взволнованная и радостная, поднялась со своего почетного места. — Я согласна. Что скажет племя? И снова воцарилось долгое молчание. Племя не могло понять тонкостей дипломатических маневров. Ила На опять пришла на помощь. — Нам не хотелось бы расставаться с такой уважаемой женщиной, как Тао Ти. Но люди Желтого камня сделали много добра нашему племени. Мы за добро платим добром. Если она хочет, пусть уходит. Счастливая Тао Ти бросилась к Володе, как будто вся эта церемония могла действительно их разлучить. Смех разрядил недоумение. Все поняли, что непонятное действо пришло к благополучному концу и были рады этому. Краев поднял руку. Все стихли в ожидании слов. — Теперь, когда все законы соблюдены, племя Желтого камня предлагает объединиться. Вы видели, как мы живем. Если вам нравится, приходите к нам. Вместе будем строить дома, вместе жить. — Мы подумаем, — степенно ответила Ила На, — и скажем свое решение. А теперь мы предлагаем племени Желтого камня разделить с нами пищу. После обеда Краев договорился с главой племени о количестве домов, которые предстояло выстроить, попросил прислать еще мужчин для участия в строительстве. Всю весну и начало лета длилась постройка небольших домов и хижин. По мере их готовности семьи переходили в них из пещеры и обживались. Устилали нары травой и шкурами, учились топить печки. Переселенцы с интересом присматривались к ремеслам и сами постепенно втягивались в работу. В свободное время мужчины повадились ловить рыбу на удочку, женщины предпочитали охоту. Краев делил время между строительством и обучением всё возрастающего потока учеников. Гончарное производство превратилось в небольшой кустарный завод с тремя обжиговыми печами, с просторной мастерской на шесть гончарных кругов, с сушильными сараями. Ученики проходили полный цикл обучения, начиная от изготовления форм для кирпича и гончарного круга и кончая обжигом готовых изделий. Тяжелее было с организацией кузницы. Хотя Краев соорудил горн с ручным мехом из шкур, вместо наковальни приходилось использовать подходящие валуны, да и молот из камня был эффективнее. Учеников обучали, главным образом, промывке золота и поковке небольших предметов: наконечников стрел и копий. Только наиболее способным Володя показывал изготовление топоров, кузнечных щипцов и других инструментов со сложной конфигурацией, справедливо полагая, что такие богатые месторождения золота, как в поселке, вряд ли встречаются часто. Иногда, раздумывая над случайностью открытия такого невероятно богатого месторождения, Краев не мог отделаться от мысли, что и само месторождение, и соседство племени Тао ему подложили, как подкладывают обезьяне составной шест, побуждая ее достать лакомство. В такие дни он ходил хмурый и злой. Все валилось из рук при мысли, что в глазах разумной цивилизации он, видимо, не очень отличался от обезьяны, если его используют как объект для опыта. Вечером, включив приемник, он постепенно оттаивал: знакомые песни хотя и рождали острое чувство тоски по родной Земле, снимали груз печальных размышлений и утверждали его как человеческую личность. На следующий день Краев с новой энергией окунался в работу. А забот хватало: все труднее становилось с дичью, распуганной небывалым нашествием. Пока выручала рыба, но Володя понимал, что надо решать проблему по-другому, и решил созвать Большой Совет. На этот раз главы племен собрались дружно. Обсуждение сразу приняло предметный характер. — Вот ты, Воло Да, обучил наших трех мужчин промывать желтый камень и делать из него нужные вещи. Но они не нашли его. Что им теперь делать? — Присылайте, пусть пока работают у нас. Половина вещей, которые они сделают, будут собственностью вашего племени, а половину возьмем мы. У нас много народу. Они учатся и не могут ходить на охоту. Их надо кормить, одевать. Приносите мясо, шкуры. Будем менять на нужные вам вещи. Такие же недоразумения возникли и с гончарами: или не было подходящих глин, или сами ученики не могли наладить производство. Краев разъяснял, что некоторые ученики ушли самовольно, решив, что они всему научились, и предложил выдавать особый знак тем, кто заслуживает звания мастера. С этим Совет согласился. Кроме того, Володя предложил свою помощь для организации производства на месте. Сразу со всех сторон посыпались предложения. Даже те, кто еще не посылал мужчин на учебу, настойчиво объясняли, как к ним добраться, и чертили на песке планы. Решив все проблемы, члены Совета отправились смотреть выросший за время их отсутствия поселок. Видя сушильные сараи, где лежали необожженные кирпичи и посуда, они одобрительно прищелкивали языками. Краев подробно разъяснял процессы производства. И снова члены Совета разошлись по своим землям, мечтая построить поселок и для своего племени. Профессия строителя стала самой популярной среди учеников, чему Володя несказанно обрадовался. Он попросил Унду и его учеников сделать побольше топоров и ножовок. Среди строителей своими способностями выделялся старший муж Илы На. Краев поручил ему обучение новеньких и завершение недостроенных домов. Остальные дела он поручил вести Унде, постигшему к этому времени тайны почти всех культивируемых в поселке ремесел, и Иле На, которая быстро вошла во вкус организаторской работы и бойко торговала различными изделиями с представителями племен. Первый визит Краев и Тао Ти решили нанести племени Холодной воды. Взяв проводника из числа учеников и двух мужчин, они двинулись густым лесом к синеющим вдали горам. Для таких путешествий Володя сшил две палатки из тонких шкур диких косуль. Одну нес сам, другую и часть припасов-мужчины. Легкая обманчивая походка геолога довольно скоро утомляла спутников, но Тао Ти не отставала ни на шаг. Сказывался, по-видимому, зимний поход за солью. Владимир решил использовать вынужденные задержки и остановки для изучения растений и геологии района. Он старался запомнить названия полезных растений, но иногда, наталкиваясь на другую разновидность, переспрашивал, вызывая улыбку Тао Ти. Однажды на широкой лесной поляне он увидел пучок злаков, отдаленно напоминающих пшеницу, но со значительно более крупным колосом. — Это как называется? — спросил он жену. — О, шан га, — обрадовалась Тао Ти и сорвала колос. — Можно кушать. Сейчас можно, потом плохо. Краев вышелушил зерна величиной с фасоль. Да, зерна имели такую же форму как у пшеницы, но необычно крупный размер их поражал воображение. Он раздавил зеленое зерно, и появилась белая, как молоко, жидкость. — Потом эти зерна станут твердыми, Тао Ти? — Ты знаешь эту траву? — удивилась она. — У вас растет? — Помнишь, как мы зимой шли за солью? Если так идти по степи у нас, то везде будет расти шан га. — Так не бывает тут, — недоверчиво посмотрела на него Тао. — Правильно, в природе так не бывает, — усмехнулся Краев. — Ее сеют люди. — Что значит се-ют? — Как это по-вашему? Растят, выращивают. Понимаешь? Тао Ти задумалась. Подошли отставшие мужчины, и они двинулись дальше. К концу первого дня пути они добрались до подножия гор. Бивак поставили у ручья. Володя вырубил колья и показал, как натягивать палатку. Мужчины пришли в восторг и начали кувыркаться на полу своей палатки. Угомонившись, они натаскали хвороста и принялись потрошить птиц, подстреленных по пути. После ужина Тао Ти долго сидела у костра. Краев уже спал, когда она забралась в палатку и улеглась рядом. От прикосновения ее холодных рук Краев проснулся. — Ты чего, полуночница? — Так, думаю. — О чем, если не секрет? По интонации Тао Ти поняла, что он улыбается. — Не знаю. Почему у вас не так, как у нас? Я очень стараюсь, но не всегда понимаю. Зачем растить шан гу, если она растет сама? И так много. Разве можно столько съесть сразу? А через неделю она засохнет и станет жесткой. — Эх ты, философ, — засмеялся Краев. — А ты знаешь, что такое хлеб? — Хе-леп? Это ваше слово. — Было наше, станет ваше! Вот ты, когда тебе надо съедобные коренья, бродишь по лесу, выискивая их, а у нас они растут возле дома. Подходи к грядке и дергай сколько нужно. У нас шан га основная еда. Только мы не едим ее сырой, а варим, печем, делаем из нее хлеб. Поэтому мы и растим ее столько. У нашей пшеницы зерна мелкие, по сравнению с вашей. Вот, когда шан га засохнет, наберем побольше зерна, и я научу тебя, что с ней можно делать. Еще два дня они двигались по склонам гор, пока не попали в широкую падь. Далее их путь продолжался по межгорной котловине, и. к вечеру они вышли к родовой пещере людей Холодной воды. Их встретили с почетом, накормили ужином, хотя Краев, снова привыкнув к соленой пище, поел без всякого аппетита. — Ата Си, — обратился он к главе племени, — я не вижу своих учеников. — Они плохо учились. Я их наказала. Позови этих бездельников, — сказала она одному из своих мужей. Среди вошедших молодых парней Краев узнал Дабу, очень любознательного и трудолюбивого юношу. — Ата Си, я сам учил Дабу. Если он не нашел золота, значит, его здесь нет. — Как нет? Они просто плохо работали. — Ата Си достала мешочек из шкуры и бросила к ногам Володи. — Они говорят, это не золото. И не хотят мыть. Владимир развязал мешочек и высыпал содержимое на ладонь. Большую часть шлиха составляли золотистые, с тонкой штриховкой, кубики. — Они правильно говорят. Это не золото, а пирит. Но ты не огорчайся, Ата Си. Где есть пирит, там должны быть и другие металлы. Ты их прости, они не виноваты. А утром мы посмотрим, что можно найти полезного для вашего племени. Женщина махнула рукой, и обрадованные парни отошли ко второму костру, где им разрешили взять остатки ужина. — А у тебя правильный принцип, Ата Си, — улыбнулся геолог. — Кто не работает, тот не ест. Женщина развеселилась и похлопала его по плечу. — И откуда взялся такой умный мужчина? С неба свалился, что ли? Ата Си и не подозревала, насколько близка она к истине. Володя вздохнул. Какой далекой показалась ему жизнь па Земле и какой благоустроенной! А здесь надо начинать псе сначала. Хорошо, что здесь матриархат. Женщины не любят воевать, а значит легче будет создавать цивилизованное общество без войн и захватов чужой территории. Впрочем, эта роскошная, богатая планета щедро кормит и одевает. Не потому ли так благодушен ее народ? Может быть, поэтому он и застыл в каменном веке, поскольку все потребности легко удовлетворяются природой? Может быть, и на Земле были такие времена? Не зря старинные предания сохранили в памяти землян легенду о золотом веке. Может, это было в ту далекую эпоху, когда природные богатства лежали нетронутыми и первым металлом, наиболее легко обрабатываемым, было золото? Утром, просмотрев шлих на дневном свету, Краев обнаружил зерна свинцового блеска, обломки малахита и мелкие кусочки самородной меди. Эти зерна обрадовали его больше всего. Взяв лотки, они пошли к ручью. За ними увязались любопытные, но суровая Ата Си быстро отправила их собирать валежник. Промыв первый лоток у ручья, Володя стал подниматься вверх по течению. Содержание самородной меди и малахита быстро росло. Наметив промывальщикам точки, где отбирать шлиховые пробы, Краев в сопровождении Тао Ти и Аты Си пошел к верховьям ручья, откуда шел снос рыхлого материала, в том числе и крупинок самородной меди. Скоро он заметил широкую бурую полосу, пересекавшую оба склона ручья. Подойдя вплотную, он увидел среди бурой рыхлой массы пятна зелени. Сомневаться не приходилось: это была зона окисления рудного тела. Среди потеков лимопита встречались желваки малахита и прожилки самородной меди. Его охватил азарт поиска. Никогда прежде ему не приходилось видеть нетронутыми такие богатства. Он карабкался по склону, внимательно осматривая зону окисления, пока не набрел на огромную сливную глыбу самородной меди. — Эге-гей! — радостно закричал он, призывая оставшихся внизу Тао Ти и Ату Си. Тао поспешно взобралась на склон и с недоумением оглядела покрытую зеленью глыбу. Ата Си тоже посмотрела на глыбу и разочарованно вздохнула. — Знаешь, что это, Ата Си? — На той стороне много. Больше, чем здесь. — Да? — удивился Володя. — А что же ты молчала? В наших условиях это колоссальное богатство. Кончился золотой век, начинается бронзовый! Но женщины не поняли его и не разделили восторга геолога. Краев наковырял мелких кусков самородной меди, и они спустились к промывальщикам. Дабу показал Владимиру несколько обломков меди, промытых в ручье. — Молодец, Дабу, — похвалил геолог. — Из тебя выйдет настоящий поисковик. А теперь тащи свои инструменты, и мы покажем нашим недоверчивым женщинам, что такое медь и почему она лучше золота в нашем положении. Здесь же, на берегу ручья, разложили большой костер. Женщины отправились на охоту, а мужчины принялись ковать на валуне из кусочков меди наконечники для стрел и копий. Один удачный кусок со сквозным отверстием Владимир использовал для поковки топора. Изделия выходили на славу, но, темные от нагара, они не имели вида. Пришли женщины, критически осмотрели их продукцию и принялись ощипывать птиц. Найдя подходящую плиту песчаника, Краев тщательно наточил топор, начистил его песком, потом вырубил своим маленьким золотым топориком топорище и насадил. Теперь можно было показать товар лицом. Ата Си с недоверием пощупала лезвие и, подойдя к небольшому деревцу, наотмашь рубанула. Топор легко срезал дерево, и женщина, не ожидавшая такой легкости, едва не упала. Осмотрела лезвие топора и уже с некоторой осторожностью срубила еще несколько деревьев. — Ну как? — улыбнулся Краев, когда Ата Си подошла к костру, недоуменно разглядывая по-прежнему острый топор. — Хорошо, Воло Да, — сказала она подавленно и подняла на него глаза. — Почему все знаешь? — Такой родился, — отшутился геолог. Ата Си покачала головой и пошла смотреть работу своих мастеров. Возле них лежала горка наконечников. Пять или шесть из них были заточены и играли медно-красным отливом. Довольная женщина похлопала их по плечам и позвала обедать. Настроение у Аты Си намного улучшилось. Она шутила больше всех и посмеивалась над юношеским аппетитом Дабу. — Будешь хорошо работать, отдам тебя в мужья самой уважаемой женщине. Кто тебе нравится? — Сао, — бесхитростно признался юноша. — Сао? Она же еще девчонка! — Я подожду. — Ну что ж, — нехотя согласилась Ата Си. — Раз обещала, пусть будет так. Вечером в честь почетных гостей глава племени распорядилась бросить в костер сушеные листья таша. Тонкий аромат распространился по пещере. Краев подозрительно зашевелил ноздрями. Запах беспокоил его, что-то напоминая. Не выдержав, он выхватил из огня тлеющий лист и поднес к носу. Несомненно, это был запах табака. Искрошив остатки листа, он вырвал тонкий листик из записной книжки и, скрутив цигарку, затянулся. Таш оказался ароматнее и слабее табака, но Владимир, соскучившись без сигарет, наслаждался курением. Все смотрели на него с нескрываемым любопытством. — Если тебе нравится таш, я могу подарить, — сказала, смеясь, Ата Си. — Это будет самый лучший подарок из всех, которые я мог получить здесь! Ему притащили охапку листьев таша, и он бережно спрятал их в дорожный мешок. Выбрав сухой корень твердого дерева, Краев тут же принялся мастерить себе трубку. На следующий день, простившись с гостеприимным племенем и его суровой главой, путники отправились на север и, перевалив через невысокие горы, повернули на восток. Больше месяца Краев путешествовал от одного племени к другому. Везде Володя и Тао Ти были желанными гостями. Исходя из местных условий, Краев помогал налаживать производство тех видов орудий или вещей, для которых было лучшее в округе сырье, договаривался о широком обмене между племенами. Последними они посетили уже знакомое им племя людей Края леса. Кита Ти встретила гостей с большой радостью. До глубокой ночи длилось пиршество и танцы. К приходу Краева племя заготовило доски на постройку кибиток. Кита Ти всерьез решила заняться промыслом соли. Памятуя о полосатых аши, кибитки делали добротными, прочными. Женщины обшивали их изнутри шкурами. По окончании работ Кита Ти устроила большую охоту. Загонщики криками и грохотом спугнули стадо крупных парнокопытных животных, которых Володя, по земной аналогии, назвал бизонами, и погнали их в гущу леса. Здесь разрозненное стадо уже не представляло грозной опасности. В животных полетели дротики и стрелы. Прямо на Краева выскочили три небольших теленка. Один из них запнулся и упал. Володя кинулся на него и прижал к земле. Тао Ти деловито срезала тонкие лианы и перевязала теленку ноги. Володя поднялся, высматривая, куда убежали другие два. Он заметил промелькнувших в чаще животных и выросшую перед ними фигуру загонщика. Удар дубинки, и теленок закачался на тоненьких ножках. — Живьем берите! — закричал Краев. С помощью подоспевших загонщиков удалось поймать и третьего, не нанося ему чувствительных ударов. Из трех малышей оба последних оказались телками. Мужчины просунули жерди под связанные ноги телков и понесли их к пещере. Володя и Тао Ти вернулись к оставленному теленку. Краев вырубил жердь и нагнулся, чтобы просунуть ее между связанными ногами. Раздался треск, топот, и предостерегающий крик Тао Ти. Володя выпрямился и оглянулся. Прежде чем он успел отскочить в сторону, громадный бык бросился на него. Дальше произошло непонятное. Краев ощутил упругий толчок воздуха и, перекувырнувшись в воздухе, улетел в кусты. Он упал, как в гамак, не чувствуя веток, сучьев, будто окруженный надувным резиновым костюмом. Это длилось немногие мгновения. Едва он шевельнулся, как ветки стали вполне ощутимыми, а торчащий сук больно надавил на ребра. Вскочив на ноги, Краев услыхал ужасный тоскливый рев животного. Передние ноги быка подогнуты, из левого бока торчало копье. Животное попыталось подняться, но потеряло от слабости равновесие и завалилось на левый бок. Душераздирающий рев снова потряс воздух. По телу быка пробежали судороги. Из кустов выбежала Тао Ти. Ее неправдоподобно большие глаза еще сохраняли страх и решимость. Увидев Краева целым и невредимым, она кинулась ему на шею. — Живой! — Ничего, Тао, ничего, — от волнения он забыл об уважительной приставке. — Ти, — улыбаясь закончила за него жена. — Можешь меня называть просто Тао, когда мы одни. На рев раненого быка поспешно прибежала Кита Ти со своими мужьями, но, увидев, что гости в полной безопасности, успокоилась. Мужья немедленно принялись за разделку туши, а женщины, усевшись в тени дерева, степенно обсуждали подробности охоты. Краев подтащил поближе связанного теленка и присел рядом с ним. Набив трубку ароматным ташем, он закурил и погрузился в размышления. У него не выходило из головы, что его спасение от нападения быка было несколько странным. По всем законам логики, он должен был валяться с распоротым боком, если не от рогов быка, то, по крайней мере, от сухого сука, торчащего в кусте. Бык не успел его ударить, этого он не мог не почувствовать. Его отбросило воздушной волной. Краев прикинул расстояние от места, где был теленок, до куста, массу и скорость быка. Нет, здесь физические законы не обманывали. После удара быка он и должен улететь в те же кусты. Володя вспомнил мягкость приземления после толчка и ощущение воздушной подушки, уберегшей его от сука. Между этими явлениями существовала непонятная связь. Как будто кто-то бережно откинул его в сторону и при этом позаботился, чтобы он случайно не ударился. До него донеслось удивленное восклицание. Женщины поднялись и подошли к туше быка. — Ого! Вот это удар, Тао Ти! — восхищенно произнесла Кита Ти. — Сама не знаю, — улыбнулась Тао Ти. — Так боялась, что бык убьет Воло Да. Краев усмехнулся. Он понял, что копье вошло слишком глубоко, а наблюдательные охотники сразу заметили это. Они не догадались, что оно вошло глубже уже потом, после удара, когда бык свалился на бок и собственной тяжестью приблизил свой конец. Зато подлинное чудо, происшедшее с ним, этим детям природы показалось обычным, не привлекающим внимания явлением. Он посмотрел на чистое безоблачное небо и впервые подумал, что кому-то он нужен на этой планете для неизвестных ему целей, иначе его не стали бы беречь от нелепых случайностей. Крэ беспокойно метался по рубке центра управления. Постановкой защитного поля, пусть на короткое время, он нарушил естественное течение опыта. Все произошло почти непроизвольно. После стольких лет скитаний по космосу, уже на грани разочарования, он нашел человека, отвечающего требованиям опыта, и вдруг все пришлось бы начинать сначала… Понимая, что совершил грубое нарушение общепринятых правил, Отал Крэ немедленно послал запрос связи итерферентным импульсом и, оставив у пульта наблюдения дежурного помощника, перешел в центральную рубку. Обычно в таких случаях нарушителя отстраняли от работы, а корабль немедленно покидал пределы планетной системы. Но ведь сам опыт — отклонение от принятых норм, не говоря уже о том, что чувство личной ответственности за судьбу этого человека, вырванного из привычной среды обитания, — не позволял поступить иначе. Крэ безнадежно увяз в противоречиях логических построений, а потому допустил еще одно нарушение: корабль остался на прежней орбите… Засветился экран сверхдальней связи. Он увидел знакомые лица членов Высшего Совета. Больше года прошло со времени последнего сеанса связи, и, несмотря на внутреннее беспокойство, Отал улыбнулся, глядя на их сосредоточенные лица. — Докладывайте, — сухо сказал Ленг Toy. Улыбка сошла с лица Отала Крэ. Он нахмурился и включил видеозапись информатора. …Стремительно набегал бык на согнувшегося человека. Тот выпрямляется и оглядывается. Удар и, нелепо кувыркаясь, он улетел в кусты. В левый бок животного вонзилось копье. Бык прыгнул и исчез с поля зрения. Весь экран заполнило испуганное лицо женщины. Она с беспокойством огляделась по сторонам, и вдруг лицо ее озарила радость… Показав запись наблюдений до конца, Крэ испытующе посмотрел на членов Высшего Совета. — Не вижу оснований для срочной связи, — нахмурясь заметил один из них. — Объект цел, хотя и находился в чрезвычайной обстановке. — Защитное поле, — бесстрастно пояснил Крэ. — Вы применили защитное поле? — Да… — Это меняет дело, — нервно погладив подбородок, проговорил тот же член Высшего Совета. — Нарушение инструкции о невмешательстве в естественное развитие цивилизаций, — тем же бесстрастным тоном подтвердил Отал. Члены Высшего Совета хранили молчание, осваиваясь с информацией. — Не вижу прямого вмешательства, кроме того, которое предусмотрено опытом, — сказал, осмыслив случившееся, Ленг Toy. — Единственным человеком, подозревающим вмешательство, является сам объект. Эта женщина, которая бросала копье, не видела и не поняла причин, спасших объект опыта. — Вряд ли можно не видеть того, что произошло на глазах, — усомнился кто-то. — Мы все ничего не заметили, — отпарировал Ленг Toy. — Хотя событие разворачивалось у нас на глазах. А кроме того, женщина сосредоточила все внимание на бросок копья и видела в этот момент лишь один левый бок животного. Это, уж простите, я вам говорю, как психолог. Тем более, что она была очень взволнована и, кажется, далеко не безразлично относится к объекту. — Это его жена, — негромко пояснил Крэ. — Так быстро? — удивился психолог. Члены Высшего Совета заулыбались. — Впрочем, что это я сужу по нашим меркам, — укорил себя Ленг Toy. — Ведь у него нет другого общества. Кстати, эта раса очень гармонична. Там все такие идеальные? — Да, — улыбнулся и Отал Крэ. — Все такие. И мужчины, и женщины. — Завидная красота. Из наших никто себе не приискал? Хоть посмотреть! — Друзья! — оборвал шуточки Ленг Toy. — Экономьте энергию. Пора заканчивать сверхдальнюю связь. Какие будут суждения по поводу действий Отала Крэ? Я считаю, что мы логически непоследовательны. Сам опыт — уже вмешательство в естественное развитие цивилизации, почему же защита объекта в критических ситуациях — отступление от инструкции? Ведь мы все несем моральную ответственность за его судьбу! Совет большинством голосов одобрил вмешательство Отала Крэ и разрешил пользоваться защитным полем, если оно не влекло за собой распознания вмешательства аборигенами. Экран погас. Крэ в отличном настроении спустился в рубку наблюдения. Недалеко от пещеры людей Края леса Володя нашел обширную поляну. Кита Ти в помощь ему послала всех свободных мужчин. Пришлось изрядно поработать топорами, прежде чем вокруг поляны возник забор. Несколько дней ушло и на сооружение сарая. Кита Ти с любопытством осмотрела постройку. — Думаешь, Воло Да, муа будут жить? — Надо попробовать, Кита Ти. Взрослые животные могут погибнуть в неволе, а малыши часто приживаются и привыкают к человеку, если их не обижать. За ними придется постоянно ухаживать и присматривать. Для этого нужно заранее, лучше сейчас, заготовить корм. Можно нарубить и насушить веток тех деревьев, которые они любят, кочки на болотах, траву. Из этих малышей может вырасти целое стадо животных, привыкших к человеку. Выбирать следует ласковых, добрых, а злых убивать. Долго надо растить, Кита Ти. Всю жизнь. Зато потом эти животные станут лучшим другом человеку. — Я верю тебе, Воло Да. Ты всегда хочешь добра всем людям. Мы сделаем так, как ты сказал. — Вот если бы еще завести лошадей. — Ло-ша-дей? — переспросила Кита Ти. — Что будет Лоша-дей? — Это такие животные, как тебе сказать… — Краев нарисовал на вытоптанной земле силуэт. — Вот такие. — Фула? — всплеснула руками Кита Ти. — Я видела таких в степи. Они редко подходят к лесу. — Нужно добыть детей фула, — заволновался Володя. — Их тоже можно приручить. Тогда на них можно быстро ездить и по делам, и в гости друг к другу. Фула можно запрячь в большую кибитку и привезти столько соли, сколько ты не привезешь со своим племенем и в десяти маленьких. — Хорошо, Воло Да. Я скажу мужчинам. Они выроют яму и погонят стадо. Мы поймаем маленьких фула. — Их можно содержать пока в этом же загоне. Маленькие не будут обижать друг друга, а потом привыкнут. По дороге к пещере Краев наткнулся на раскидистый куст шан га. Большая часть зерен из колосьев уже осыпалась, но одна сторона, видимо притененная, не успела. Володя аккуратно срывал крупные колосья и бросал их в свой дорожный мешок. — Зачем шан га? — полюбопытствовала Кита Ти. — Она уже твердая, нехорошая. — Посадим, Кита Ти. На будущий год вырастет возле пещеры. — Не понимаю. — Надо не собирать полезные растения в лесу, а выращивать возле дома, чтобы далеко не ходить. — Это как маленьких муа, — улыбнулась женщина. — Как маленьких бизонов, или муа, по-вашему. И животных, и растения можно сделать домашними. Кита Ти загорелась желанием немедленно приступить к делу. — Научи, Воло Да, как надо? — Не спеши, Кита Ти. Прежде чем садить растение, надо хорошо знать, где оно любит расти: в тени или на солнце, любит сырые места или сухие. Да и как лучше сажать растение — семенами или корнями, тоже знать не мешает. — Я знаю растения! — ударила себя в грудь Кита Ти. — Скажи, что надо делать? Краев рассказал ей об основах земледелия. Они выбрали ровный участок рядом с пещерой. По совету Володи, Кита Ти вооружила мужчин ветками и расставила вокруг участка. После этих предосторожностей Владимир пустил пал. Едва огонь доходил до конца участка, как мужчины с радостными воплями сбивали ветками пламя, не пуская его в лес. Потом обугленную землю дружно ковыряли кольями. Тао Ти не отставала от других, хотя не совсем понимала, зачем это нужно. В ход пустили и единственную в племени лопату из золота, но она гнулась в сплетении дерна. Решили ее поберечь. Краев показал, как сделать грабли. Дырки на поперечине прожигал гвоздем, раскаленном на костре, затем вставлял и забивал обструганные колышки. Грабли вышли неказистые, но служили исправно. Опытный участок разбили на делянки. На одной из них посеяли собранные Володей зерна шан го, на другой какие-то бобовые. Несколько делянок остались незасаженными. По совету Краева, посадку корневых и клубневых растений отложили на осень, когда закончится вегетационный период. Володю смущала та горячность, с которой Кита Ти подхватывала все его идеи. Он боялся, что в случае неудачи и разочарования придется приложить намного больше усилий, чтобы восстановить в правах земледелие, поэтому предупредил главу племени, чтобы она не рассчитывала сразу на успех. Растения, как и животных, надо приучать расти там, где нужно человеку. Зато в случав удачи вместе с приручением животных можно было надеяться на создание здесь, в степной части, первого настоящего хозяйства, на опыте и при помощи которого можно будет организовывать другие. Возвратившись после двухмесячного путешествия в поселок, Краев был поражен его многолюдием. Ила На оказалась хозяйственной женщиной. По ее указанию, рядом с местом сбора Большого Совета построили пять домов для гостей. Столы использовали как прилавки, образуя настоящие торговые ряды. Тут же выросли складские помещения, где все изделия хранились по сортам и видам. Еще дальше на поляне вялились на солнце засоленные мясо и рыба, нанизанные на лианы. — А ты молодчина, Ила На! — похвалил Краев. — Имея такую хозяйку базы, можно не беспокоиться о судьбе экспедиции. Ила На, хотя и не все поняла, была польщена похвалой. Володя вспомнил, что давно собирался научить счету, по крайней мере, тех, кому это необходимо. — Ила На, а как ты знаешь, сколько у тебя ножей, топоров или посуды? Женщина улыбнулась и повела его в пристройку. Здесь на полочках стояло по одному изделию, а возле них грудами лежали палочки. — Вот сколько, — с гордостью сказала Ила На. — Находчиво! — засмеялся Краев и пересчитал палочки возле топора. — Двадцать семь. А ну посмотрим, сколько их там. На складе был такой же образцовый порядок, и Володя еще раз похвалил эту удивительную женщину. Топоров оказалось двадцать девять. — Правильно? — спросила Ила На. — Нет, — Краев поскреб подбородок, заросший за год курчавой бородой. — На два топора больше. Женщина принесла палочки и стала откладывать по одному топору и одной палочке. Двух палочек не хватало. Ила На растерянно смотрела на топоры и палочки, не зная, как могло такое случиться. — Не огорчайся, Ила На, — Володя положил ей руку на плечо. — Ты все очень здорово придумала. Немножко ошиблась. Ничего. Но сомнение одолевало женщину. Она потеряла уверенность в непогрешимости своей системы учета. Ей даже начало казаться, что Воло Да нарочно напутал, чтобы сбить ее с толку и показать свое превосходство. Видя угрюмое молчание главы племени, Краев решил вывести ее из этого состояния. — Смотри, — сказал он, собирая палочки. — А если так, — и выбросил их на улицу. Ила На побледнела от обиды. — Зачем так, Воло Да? Он улыбнулся и пошел на улицу. Там он собрал двадцать девять палочек и принес их на склад. — Считай. Ила На снова принялась откладывать по одному топору и палочке, пока не перебрала всю кучу. — Теперь правильно, Воло Да. Как сделал? — удивилась женщина. — Давай, Ила На, придумаем, как нам считать, когда много, без палочек. Люди нашего племени умеют это делать. Почему не научиться вам? — Он отложил пять палочек. — Сколько? — Пять, — безошибочно определила Ила На. Он прибавил еще одну. — А теперь? — Пять и одна. — А можно найти слово, чтобы оно означало это количество? У нас такое слово есть. Ила На отрицательно покачала головой. — Тогда давай придумаем. Он сделал паузу, чтобы женщина подумала сама, и предложил слово, обозначавшее число шесть, которое они вместе придумали во время зимнего похода за солью. Слово понравилось Иле На, и она приняла его как свое. Краев прибавил еще одну палочку. Так, с большими трудностями, они добрались до десяти. — А теперь я покажу тебе, как обозначаются эти числа, — и он написал на полке арабские цифры. — Это один, это два. Понятно? Так, перечисляя все цифры, они снова дошли до десяти. На другой день урок счета был продолжен. Теперь Краев использовал принятую в племени манеру счета: десять и один, десять и два, пока не досчитали до двадцати. Это число назвали два-десять. Дальше Ила На подхватила сама: два-десять один, два-десять два и быстро добралась до двадцати девяти. Здесь она запнулась, но сейчас же глаза ее блеснули торжеством. — Я знаю. Три-десять, четыре-десять, пять-десять! — Молодец! — Володя вскочил и от радости захлопал в ладоши. Проявление его бурного восторга привлекло Тао Ти. Она заглянула в пристройку. — Тао Ти, ты знаешь какая она молодчина! — кинулся на радостях обнимать свою жену Краев. — Мы с ней учимся считать и… — Считать все умеют, — отстраняясь, сказала суховато Тао Ти. — По принципу пять, еще пять, много, — насмешливо заметил Володя. — Пойдем. Они прошли на склад и остановились у полки с топорами. — Считай, — указал Краев па топоры. — Зачем считать? — пожала плечами Тао Ти. — И так видно — много. — Видно, — усмехнулся Владимир. — Если бы было видно, мы не ломали бы голову два дня. Считай ты, Ила На. Глава племени начала считать уверенно, но после первого десятка называла числа все тише и все с большими паузами. Однако посчитала верно, хотя и не без помощи Краева. — Правильно, два-десять девять. Ободренная похвалой, она подошла к другой полке. Тао Ти внимательно следила за ее действиями и даже пыталась помочь. Володя разъяснил ей правила счета, и к концу дня, с некоторыми трудностями, они закончили переучет склада. — Прости, Воло Да, — сказала Тао Ти ночью, гладя его волосы. — Я думала, тебе нужна Ила На. А Тао надоела. — Глупышка ты, — ласково обнял ее Краев. — Разве можно так? Ты моя жена, мой друг, а друг не должен так плохо думать. Я тебе говорил, что у нашего племени другой закон: одна жена, один муж. — Тао думала — плохая жена. Дети пет. Воло Да ищет другую. Краев успокоил жену, но понял, что в ее словах не только боязнь потерять мужа, но и рождающийся материнский инстинкт. Он мог и раньше заметить, что Тао Ти, особенно во время путешествий от одного племени к другому, не упускала случая приласкать, на радость матери, какого-нибудь голопузого сорванца из оравы вездесущих детей, крутящихся возле взрослых. С беспечностью молодых мужчин, он считал эти проявления данью вежливости. Несмотря на большое внешнее сходство, Краев не был уверен, что физиологические особенности их организмов столь близки, и отсутствие детей казалось ему естественным. Теперь он подумал, что после его смерти некому будет продолжать начатое им дело. При всех способностях людей этих племен, они не могли видеть перспективы начатых им преобразований, им не подняться в течение жизни до его уровня знаний, и с его уходом начнется естественный, очень длительный период накопления знаний по крупицам, от поколения к поколению; может быть, само развитие общества от первобытного пойдет по предписанным законом истории пути через рабовладельческую, феодальную и капиталистическую формации, с множеством ненужных войн, захватов чужих территорий и огромными потерями культурных и материальных ценностей… — Воло Да спит? — притронулась к его плечу Тао Ти. — Я думаю. Наверное, пока у нас нет своих детей, надо учить чужих. Надо построить школу. Туда они будут ходить. Учиться считать, писать, делать полезные вещи. — Хочешь, я буду их учить охоте? — Конечно, — Володя улыбнулся, представив ее в роли учительницы, но она была права. Их школа не должна быть односторонней: и охота, и рыболовство будут пока еще нужны подрастающему поколению не меньше, чем грамота и знания. Краев, размечтавшись, представил себе здание школы в глубине поляны с большими окнами и просторными классами… Нет, это пока нереально. У них нет даже стекла, а без окон, какая школа! Поворочавшись от потока обуревавших его мыслей, он заснул и проспал все утро. — Что же ты меня не разбудила? — спросил он жену. — Так хорошо спал. Жалко было, — просто сказала Тао Ти. Погожий день приближался к полудню, Володя разделся и бросился в реку. Вода оказалась прохладной, но поплавал он с удовольствием. Посмотреть на его купание собралась едва ли не половина поселка, хотя все не один раз видели, как он плавает. — Почему вода держит тебя, Воло Да? — спросил Унда. — Я пробовал, меня не держит. Других тоже. — Этому надо учиться, Унда. Плохо, у меня нет времени, да и холодно становится. Напомни после зимы, научу тебя и других. Всем надо уметь плавать. После завтрака Краев осмотрел свои дорожные инструменты, подточил топор, пополнил запас стрел. — Опять пойдем маршрут? — заулыбалась Тао Ти, увидев его приготовления. — Пойдем, — рассмеялся геолог. — Будем искать белый песок. Стекло делать. — Стек-ло? Хорошо. Будем делать. Краева давно манили верховья реки. Там можно было подробно ознакомиться с геологическим строением района и попробовать уяснить, откуда берутся золотые самородки. Он не без основания предполагал, что они скорее всего сконцентрировались в результате вторичного переотложения более древних речных осадков, среди которых он и рассчитывал выявить чистые кварцевые пески. После недолгих сборов и прощаний четверо первопроходцев, растянувшись цепочкой, двинулись вверх по реке. На этот раз Краев решил взять с собой двух молодых парней. Он подумал, что молодые не будут тяготеть к дому и окажутся более любознательными, чем предыдущие спутники по путешествию. Старший по возрасту, Лаа, вызвался в поход добровольно, второго, Мату, упросила взять с собой Ила На, заметившая у сына тяготение к странствиям. В том, что оба парня достаточно смышленые, Володя убедился на первой же стоянке. Они без подсказки натаскали сучьев, выпотрошили убитых по дороге птиц, помогли поставить палатки. За ужином Краев похвалил их умение и сказал, что если они еще научатся считать и писать, то из них выйдут настоящие путешественники. После ужина он преподал им первый урок счета до десяти. В полдень следующих суток они остановились у той кварцевой жилы, где Краев впервые обнаружил блестки золота. — Что это? — спросил Краев, указывая на жилу. — Белый твердый камень, — быстро ответил Лаа. — А еще что? — Больше ничего. — Что скажешь ты, Мату? — Тут еще капелька желтого камня. — Хорошо, Мату, — улыбнулся геолог. — Ты внимателен, как настоящий путешественник. Запомните, белый камень — кварц — и желтый камень — золото — как братья. Они часто бывают вместе. А теперь вы не забыли счет? Нет? Тогда поймайте ровно десять рыб на обед. Пока Тао Ти и Володя собирали хворост и разжигали костер, парни наловили рыбы и почистили ее. — Вот, — сказал Лаа, протянув чищеную рыбу, нанизанную на палку. — Ровно десять. — А что ты держишь за спиной, Мату? — спросил Володя, заметив некоторое смущение парней. — Это лишняя, — показал одиннадцатую рыбину Мату. Насмеявшись вдоволь, Краев объяснил, как считать дальше, если больше десяти. Пока жарилась завернутая в листья рыба, Володя написал на песке три имени друг под другом. Получилось: ТАО ТИ ЛАА МАТУ Все с интересом следили за его действиями, ожидая разъяснений. — Когда мы говорим, то не обращаем внимание на то, что каждое слово состоит из звуков. Вот, например, есть такой звук «А». Его можно петь: а-а-а! Хороший звук? — Хороший, — подтвердил Лаа. — Он есть и в моем имени. — Молодец, — похвалил Краев, — но этот же звук есть и в имени Тао Ти, и в имени Мату. Его спутники засмеялись и начали на разные лады повторять все имена. Володя дал им освоиться. — Звук можно не только произнести, но и записать, — он медленно прочел написанные имена. — Вот этот знак, который стоит вторым, и обозначает звук а. Так же подробно он объяснил и значение других звуков и букв в начертанных на песке именах. Они настолько увлеклись, что только запах горелой рыбы вернул их к действительности. С каждым днем они поднимались все выше по течению большой реки, от привала к привалу постигая счет и азбуку. Каждое название нового камня или знакомого им растения Краев расчленял на звуки и писал на песке, радуясь вместе с ними удачному ответу или огорчаясь ошибке. На седьмой день пути течение заметно возросло, и скоро на их пути по левому берегу встала непроходимая гранитная скала, отвесно обрывающаяся в воду. Пришлось карабкаться по склону на невысокую гору и обходить препятствие. Когда поднялись на вершину, Краев остановился. Отсюда хорошо было видно и долину реки, уходящую вдаль, и причудливые гранитные скалы крутого правого берега, сжимающие долину в узкий каньон. Сжатые скалами воды реки стремительно набегали на одинокий, отшлифованный струями камень. Сразу за пережимом, выше по течению реки, долина резко расширялась. Здесь, кроме поймы, четко выделялись по высоте две террасовидных поверхности. В синеватой дали, подернутой дымкой, что-то смутно белело… Пока спускались к реке, начало смеркаться. Краев решил остановиться здесь на день: все порядком устали за неделю, и отдых был необходим. Кроме того, он хотел воспользоваться стоянкой, чтобы посмотреть контакты гранитного массива с вмещающими его породами, потому что именно здесь внедрившаяся магма образует по трещинам кварцевые и пегматитовые жилы, богатые различными рудными минералами, а иногда образует и рудные тела. Утром, оставив юношей в лагере, Володя и Тао Ти не спеша поднимались вверх по склону, уходя дальше от реки. Отмечая про себя частое чередование песчаников и глинистых сланцев с углистыми примазками, он не смотрел по сторонам, боясь пропустить контакт этих пород с гранитами. Неожиданно раздалось злобное шипенье, и на него бросилась полутораметровая змея. Он взмахнул палкой, готовясь отбить ее на лету, но змея, будто налетев на невидимую преграду, отлетела в сторону. И сейчас же камень, брошенный рукой Тао Ти, ударил ее по свивающимся кольцам. Володя добил змею палкой. Голова змеи, крупная, с толстой шеей, с пятью клиновидными зубами, смыкающимися, как зубья шестерен, производила неприятное впечатление. Раскрыв палкой пасть, Краев убедился, что змея ядовита: три верхних зуба имели бороздки… — Как называется? — спросил он Тао Ти, все еще дрожавшую от пережитого волнения. — Пойдем вниз, Воло Да. Это страшное место. Ша чи — медленная смерть. Она никогда не бывает одна. Даже зверь не ходит в такие места. Словно в опровержение ее слов, невдалеке на глыбы выскочил горный баран. Черной стрелой в него метнулась змея. Он отпрыгнул, и змея пролетела мимо. В тот же момент сзади кинулась вторая и достигла цели. Баран закричал жалобно и отрывисто. Вскидывая задом, он запрыгал вверх по склону. Еще две черные стрелы вонзились в левый бок. Баран завертелся, топча их ногами, и вдруг осел на зад. Первый укус змеи сделал свое черное дело и задние ноги барана отказали. С разных сторон к нему ползло не менее десятка змей. Они впивались в парализованное животное острыми зубами и, сдирая кожу, выхватывали куски окровавленного мяса. Насытившись, змеи тут же сворачивались в клубок, а на запах крови ползли новые. — Пойдем, — содрогаясь от ужаса, потянула Краева Тао Ти. — Подожди, — он достал трут и высек искру. Сухая трава загорелась сразу. Небольшой ветерок погнал стену огня прямо на пирующих змей. Пал настиг их в седловине, где трава была значительно гуще. Охваченные кольцом огня, змеи извивались и корчились, стремительно взлетали вверх и падали, обессиленные, в торжествующее пламя… В несколько минут все было кончено, а пал погнал впереди себя несколько уцелевших крупных змей. Явно не приспособленные к длительному ползанию, они одна за другой погибали, корчась в огне. Володя и Тао Ти подошли к обожженному и израненному барану. По его телу прокатывались судороги и непроизвольно раскрывался рот, как в беззвучном крике… В подавленном настроении путешественники вернулись в лагерь. От костра тянуло запахом мяса: Мату подстрелил некрупного зверя, похожего на водосвинку, и юноши решили зажарить его целиком. В иных условиях, после надоевшей рыбы, жаренное на угольях мясо показалось бы особенно вкусным, но Краев ел без аппетита. — Значит, здесь нет ша чи, если водятся звери? — спросил он, продолжая думать о змеях. — Нет, — подтвердила Тао Ти. — Они любят сухие горы. Сейчас ша чи сильно злые и собираются большими стаями. Рассказав юношам о страшной встрече, Краев приказал снимать лагерь, чтобы уйти подальше от опасного места. Выдернув колья, Володя встряхнул палатку, и из нее выкатился кусок каменного угля. — Вот это номер! — удивился Краев. — Откуда он взялся? — Я нашел, — сказал Мату. — Просто забыл. — Где? На берегу? — Не совсем так. Немного повыше. — Далеко отсюда? — Вон там. Недалеко. Любопытство взяло верх над осторожностью, и геолог в сопровождении Мату отправился посмотреть место находки. Здесь крутизна склона возрастала, и в подмытом обрыве, среди черных песчаников, виднелся наклонный пласт каменного угля. — Ну, Мату, ты прирожденный геолог. Это не просто черный камень, это горючий камень — уголь. Если он к тому же коксующийся, то ты, считай, клад отыскал. Подобрав с десяток кусков угля различной величины, они вернулись в лагерь. До сумерек шли берегом реки, удаляясь от негостеприимных гор. Ужинали всухомятку вяленым мясом из неприкосновенного запаса. Краев бросил в костер подобранные куски угля. Они быстро разгорелись и. горели жарко и долго. Несколько выгоревших кусков геолог вытащил из костра палкой. Остыв, они оказались легкими и пористыми. Весь следующий день они шли, почти не делая привалов. Краев обещал длительный отдых возле белого пятна, которое он видел с вершины горы. Когда оно замаячило вдалеке, геолог не спускал с него глаз. Издали было заметно, что река в том месте подмывает высокую террасу, покрытую густым хвойным лесом. Чем ближе они подходили, тем становилось яснее, что белая часть обнажения несет следы горизонтальной слоистости. Это давало надежду, что пески отлагались в водной, среде и, следовательно, должны быть достаточно хорошо отсортированы. Спустившись к обнажению, Володя облегченно вздохнул: это были чистейшие кварцевые пески. По профессиональной привычке геолог осмотрел разрез сверху донизу. Над песками залегала пятиметровая толща синеватых илистых глин, на которых под небольшим прослоем торфа располагался метровый прослой бобовых железных руд. — Ну, мальчики, не пора ли от бронзового века переходить к железному? — пошутил Краев. — Вот посмотрите и запомните: это железная руда. Отсюда мы будем сплавлять ее на плотах в наш поселок и делать из нее чугун и сталь. Он вынул свой перочинный нож, достал медный топор и золотой наконечник стрелы. — Какой металл лучше? — Конечно, этот, — Лаа указал на перочинный нож. — Хочешь иметь такой? У парня загорелись глаза. Нож Краева давно приобрел легендарную известность. — Очень хочу. — Тогда надо учиться выплавлять такой металл. Как только получим хорошую сталь, я подарю его тебе. Дальше идти не имело смысла. Осень приблизилась вплотную: стало холодать, немногие лиственные деревья схватились багрянцем. Следовало подумать о возвращении, откладывая более дальние путешествия до будущего лета… Проще всего было сплавляться вниз по течению реки на плоту. На нем же Володя предполагал доставить в поселок на первые плавки железную руду и кварцевый песок. Отдыхать стало некогда. С утра до вечера валили деревья. Краев назвал их соснами, но они далеко не соответствовали соснам в полном смысле слова, как и многое на этой планете, чему Володя давал земные названия. Мелкая пластинчатая хвоя деревьев скорее напоминала тисе, но она была собрана в пучки, как у настоящих сосен. Плоды их тоже напоминали красную ягоду тисса, но по сравнению с ней были несоразмерно велики. Покрытые снаружи красноватой мякотью, приятной на вкус, они достигали величины среднего арбуза, в середине которого плотно друг к другу сидели орешки, образуя внутренний шар. Падая на землю, плод с чмокающим звуком лопался, и орешки разлетались в разные стороны па двадцать, тридцать шагов. Иногда такой плод, сорванный с дерева, взрывался в руках незадачливого едока, облепляя его мякотью. Такие взрывы доставляли путешественникам немало веселых минут. Скоро они приспособились к своенравным плодам, прокалывая их острой палкой. Если плод при этом не взрывался, его спокойно высасывали, а орехи складывали в мешок, про запас. Несмотря на загруженность работой, питались путешественники разнообразно. В бору было много разной дичи и клубней бакао, отличающихся приятным вкусом. Краев относил такое качество к сортовым особенностям, но вполне возможно, что хороший вкус создавался условиями боровых почв. Зверей и птиц привлекали порубки, точнее масса плодов и орешков остающихся на земле. Едва люди покидали лесосеку, как начиналось пиршество. В считанные минуты подбиралась мякоть и склевывались орешки. Иногда нетерпеливые животные, привлеченные звуками топора, выходили прямо на людей. Тогда кто-нибудь откладывал в сторону топор и хватался за лук. В такие дни у Краева портилось настроение. Ему становилось неловко, что его спутники хвастают метким выстрелом по глупым доверчивым животным, которые в погоне за лакомством или по природному любопытству сами шли под безжалостные стрелы охотников. Строительство плота длилось неделю: в бору не росли лианы, которыми увязывались бревна. Приходилось таскать их с поймы за несколько километров. Краев спешил и никому не давал передышки. Утомление было таким, что парни часто засыпали, не дожидаясь ужина. Приходилось будить: тяжелая работа требовала не только здорового сна, но и полноценной пищи. Два дня ушло на погрузку нескольких тонн кварцевого песка и железной руды. Хотя плот подвели к самому обрыву, грузили мешками, так как кидать сырье единственной и к тому же маленькой лопатой оказалось и неудобно, и непроизводительно. Краев рыхлил слежавшуюся породу лопатой, а Мату и Лаа нагребали ее в мешки руками. В обратный путь тронулись утром. Подгребая кормовым правилом, Володя старался держаться ближе к правому берегу. После полудня причалили к месту, где Мату обнаружил угольный пласт. Краев рассчитывал набрать угля на несколько плавок, но погрузка шла медленно. Сначала его ломали, потом скатившиеся куски собирали на берегу и переносили на плот. Переночевали прямо на плоту, чтобы исключить малейший риск встречи со свирепыми ша чи. Утром снова все занялись погрузкой, но, затратив полдня, Краев понял, что нужного количества угля им не набрать. Оставаться дольше становилось невмоготу: пошёл мокрый снег, а продолжать погрузку до ночи не имело смысла, так как ночью идти на плоту было опасно, тем более не зная фарватера. В соседстве с гранитными скалами могли быть крутые пороги и каменные лбы. — Кончайте, ребята! — крикнул Володя, сбросив с плеч мешок угля. — Хватит! Парни подобрали остатки и перешли на плот. Отчаливали в спешке, чтобы до темноты проскочить опасные места. Едва они отошли от берега, как течение потянуло их на середину реки. Геолог напряженно всматривался в речную даль, чтобы вовремя заметить бурунчики, предвещающие стремительный перекат. После поворота скорость течения возросла, а река сузилась. Показался пенистый бурун, но это оказался не перекат, а огромный сглаженный камень, рассекающий реку на две струи. — Ложитесь на середину, — скомандовал Краев. — Если плот рассыплется, держитесь за бревна! Парни послушно легли, а Тао Ти поспешно перебралась на корму, ближе к Володе. — Ты чего? — усмехнулся тот. — Страшно, — хлопая своими огромными ресницами, ответила женщина. — Не бойся, проскочим. Это я из соображений техники безопасности. Он налег на правило, и плот, повинуясь его воле, прижался ближе к правому берегу. Стремительно мчались мимо нависшие громады скал. Промелькнул за кормой каменный лоб. Краев стал отгребать влево. Впереди замаячил низкий пойменный берег. Порогов не оказалось. Река, зажатая гранитными скалами, в узком месте становилась более полноводной и глубокой. Дальше русло реки расширялось, а течение падало. Плот пошел спокойно. — Не пора ли нам подкрепиться, мальчики! Спустя трое суток они подплывали к поселку. Завидев их издалека, на берегу собралось все его население. Даже ученики, побросав работу, прибежали посмотреть на необычайное сооружение, плывущее по реке. — Здравствуй, Ила На! — приветствовал Краев главу племени. — Все ли у вас в порядке? — Все хорошо, Воло Да. Как ходилось? — Неплохо, Ила На. Попроси мужчин разгрузить это. Будем строить домну. Руду и уголь сложили под навес, а песок перетаскали в сараи. Слишком заманчиво выглядел белый песок для детворы, и они могли растаскать драгоценное сырье. Разобрав плот, бревна сложили в штабель. Из них Краев замыслил построить школу. Потянулись напряженные дни. Володя одновременно строил печь для варки стекла, домну и здание школы. Он проявил массу изобретательности, проектируя примитивную домну: подготовил меха, которые должны были работать через привод от мельничного колеса, но наступала зима, и, прикрыв досками кирпичную кладку, он отложил завершение домны до весны. Надеясь на стекло, Володя при постройке школы оставлял оконные проемы, но первая плавка получилась неудачной и осталась в печи. Краев начал вторую и одновременно экспериментировал с небольшим количеством песка в домашней печи, добавляя известковые флюсы в разной пропорции. Для разливки стекла он заказал кузнецам тонкие противни из золота. Сам старательно выравнивал их дно деревянным молотком, но стекла первой варки не получились гладкими и достаточно прозрачными. Володя был рад и таким, надеясь со временем усовершенствовать технологию. При следующей варке ему пришла в. голову хорошая мысль. После остывания стекла в противне, он залил расплав на них еще раз. Опыт удался: стекла стали получаться ровными с обеих сторон и достаточно прозрачными. Когда производство стекла наладилось, Володя передал печь подручным. В поселке появилась новая профессия- стекловар. Строительство школы подходило к концу. Краев отобрал лучших плотников и принялся за изготовление рам. Это была кропотливая работа. Для бороздок отковали специальные бронзовые долота. Рамы вытесывали из досок топором и скрепляли гвоздями. Поскольку стекла из противней выходили не совсем одинаковыми, рамы подгонялись под них. Зато первое большое помещение на четыре комнаты было похоже на настоящую школу, а скоро окна появились и в других домах… Лег глубокий снег, когда Володя, отправив большой отряд под командой Унды к племени Леса, чтобы вместе с ними совершить поход за солью, впервые собрал детей в предварительно натопленных классах. Их было немного: тридцать девять человек в возрасте от восьми до пятнадцати лет, но это было будущее племени. Он сказал напутственное слово, и ученики разошлись по классам. Их учителями стали Лаа, Мату и Тао Ти. Себе он отобрал самых маленьких. Первый урок начался… Крэ закончил последние расчеты и потянулся. Оставалось сделать немногое. Он задал программу охранной системе, чтобы она могла в критический момент включить защитное поле, последний раз провел полную проверку автоматической станции. Все оказалось в норме. Теперь его миссия окончена. За дальнейшим проведением опыта будут следить автоматы и раз в год по системе сверхдальней связи передавать информацию на родную планету Отала Крэ. Оставалось запросить разрешение Высшего Совета на возвращение, только тогда можно будет подать команду на отделение от станции наблюдения. Отал вызвал дежурного Центрального пульта управления корабля. — Пошлите импульс срочного вызова сверхдальней связи. Соберите Совет экспедиции. Они входили и сдержанно рассаживались вокруг большого экрана корабля. Его испытанные соратники и друзья, в ком он всегда черпал участие и поддержку в минуты разочарований и неудач. Теперь они должны разделить с ним торжество. — Друзья! Мы послали вызов сверхдальней связи, чтобы попросить согласия на возвращение домой. Опыт проходит удачно. Для полной оценки его потребуется двести, а может быть, и триста лет. Нам нет больше необходимости оставаться здесь. Остальную работу проведет автоматическая станция наблюдения. Ваше мнение, друзья? — Согласен. — Согласен. — Согласен, но боюсь, парень слишком подвижный. Не случилось бы чего. — То, чего он достиг, ускоряет развитие этой группы племен на десять-двенадцать тысяч лет. Наша большая удача в том, что у парня, кроме неподражаемого индекса психической устойчивости и довольно высокого интеллекта, такой общительный характер. Человек, даже с нашими возможностями и знаниями, ничего не сможет сделать один. Ну, а чтобы с ним ничего не произошло, мы оставляем здесь охранную систему, настроенную по его индексам биотоков крайней опасности. Самая большая угроза его жизни может быть от змей, которых они называют ша чи, но теперь он знает об их. существовании и, кажется, нашел довольно энергичный способ их уничтожения. — Согласен. — Согласен, но хотелось бы понаблюдать за этим парнем еще. Он когда-нибудь вернется на родную планету? — Нет. Таковы условия опыта. А понаблюдать мы сможем и дома. Будем получать сжатую информацию. — Согласен. — Будем считать, что решение о возвращении принято. Они сидели молча, ожидая короткого разговора с Высшим Советом, от которого зависело время их возвращения к родным и близким. Если Совет решит, что им рано покидать орбиту наблюдения, они так же молча разойдутся по своим местам. Слишком многое решал опыт для будущего всей Галактики, и они сознавали это. Вспыхнул большой экран. Крупным планом они увидели лицо психолога Ленг Toy. — Мы получили импульсную информацию. Высший Совет разрешает вам прекратить непосредственное наблюдение. Ждем вас. Желаем счастливого возвращения. В ту ночь Володя и Тао Ти гуляли по поселку. Он осторожно поддерживал ее, чтобы она случайно не поскользнулась на утоптанном снегу. Тао Ти вдыхала свежий воздух, который, как говорил Воло Да, ей сейчас особенно необходим. Она улыбалась, пытаясь представить, каким будет ребенок: похожим на мужа или на соплеменников. Взглянув на темное звездное небо, Тао Ти не удержалась от восклицания: — Смотри, Воло Да. Звезда загорелась! Краев посмотрел вверх, и сердце его тоскливо сжалось: маленькая звездочка, выбрасывая струи пламени, уходила в бесконечное пространство. Он понял, что его покидают, и, наверное, навсегда. Покидают те, кто таинственным образом забросил его сюда с родной планеты, ни словом не обмолвившись о целях такого безжалостного опыта. Он понял, что с этого мгновения не может больше рассчитывать на другую жизнь и нет возврата к привычным земным условиям. Значит, ему надо приложить все усилия, чтобы форсировать приход цивилизации на эту планету. Весной он достроит домну, и начнется железный век. Железные плуги вспашут плодородную землю, а через два-три года вырастут лошади и коровы. Со временем прирученные стада и урожаи на полях освободят племена от вечной заботы о пище. Еще надо заново изобретать бумагу, создавать станки и машины. Только тогда начнется век научного и технического прогресса. Хватит ли на это его жизни? Если не хватит, он постарается передать свои знания детям. И может, через двести-триста лет эти люди из каменного века шагнут на уровень его родной цивилизации. Он не знал, что в этом и заключается Великий Опыт, поставленный Оталом Крэ. И если опыт пройдет удачно, сотни тысяч добровольцев отправятся на обитаемые планеты, чтобы ускорить на них естественный ход развития цивилизаций и затем объединенными усилиями всей Галактики начать грандиозные работы по предотвращению ее пульсации. Он не знал, что галактики обладают собственным ритмом, в котором расширения чередуются со сжатиями, что Отал Крэ и его спутники — дальние потомки цивилизации, погибшей от сжатия галактики, известной на Земле под именем квазара ЗС 273. Немногие уцелевшие космонавты, сменяя поколение за поколением, через неимоверные трудности пробились в нашу Галактику и основали свою цивилизацию. Они определили ритм Галактики и пришли к выводу, что лишь немногие разрозненные ее цивилизации успеют созреть до наступления фазы необратимого сжатия. Назревала новая грандиозная трагедия. Что они могли сделать? Их усилий, как и усилий всех немногих наиболее развитых цивилизаций, не хватало на предотвращение катастрофы. Вот тогда и предложил Отал Крэ, ученик старейшего психолога Ленга Toy, постановку Великого Опыта — опыта ускоренного развития цивилизаций. Ничего этого не знал геолог Володя Краев, раздумывая о собственной судьбе. — Ты не слушаешь меня, Воло Да. Я замерзла. Может, мы пойдем домой? Краев оторвался от размышлений. — Конечно, Тао Ти. Тем более, что я хотел послушать, говорит ли черный ящик. Даже не раздеваясь, Володя ощупью включил «Спидолу». Батареи, хотя Краев очень редко включал приемник, еле дышали, но голос Майи Кристаллинской ясно и четко зазвучал в темноте. Она пела о космонавте и нежности женщины, которая ждала его на Земле. Володя вздохнул. Значит, они не покинули его или, по крайней мере, оставили маяк. — Ничего, — высказал вслух свои мысли Володя. — Цинковые и медные пластины, немного соли в воду — и можно всегда тебя послушать, дорогой черный ящик! А потом доживем и до собственной радиостанции. Чуткая рука Тао Ти легла ему на плечо. — Ничего, Воло Да, ничего. Будут дети, будем и мы жить, как люди. Краев обнял жену. — Глупышка ты моя! Если бы не ты, что бы я здесь делал… Они стояли и слушали затихающие звуки далекой, но обоим понятной мечты. Старый человек сидел у гаснущего костра. Стелился дым, наклоняясь от ветра. Когда дым поворачивался ветром в зал, зрителям доносился характерный пряный запах сотари… Запах сотари… Он стал символом их жизни. Запах горящего дерева предков. Дым родины, безвозвратно погибшей в тисках неумолимого коллапса… Старик с трудом приподнялся и бросил несколько сухих веток. Пламя притихло, дым усилился. Старик, кряхтя, нагнулся, пытаясь раздуть угасающий огонь, но силы оставили его, и он упал в снег. Вспыхнувший костер опалил густую прядь седых волос… Отал порывисто поднялся и, пригибаясь, быстро вышел из зала. Бесшумной тенью скользнула за ним тонкая, гибкая девушка. — Что с тобой, папа? Тебе не понравилось? Но ведь это же знаменитая реставрация Тоона Ма! Отал коснулся тремя пальцами волос дочери. — Я читал роман Тоона Ма. Это очень грустно, когда человек умирает вдали от родины. Очень грустно… Прости, что я испортил тебе вечер, Лиа. Мне нужно идти работать. Не оглядываясь на дочь, он вышел из вестибюля и ступил на пешеходную дорожку… В минуты раздумий Отал обычно избирал кружной путь к своему институту, сопоставляя по дороге наблюдения и осмысливая их. Часто в результате таких размышлений он появлялся в отделе с готовым планом на весь день, а то и на неделю, но так бывало по утрам. Сегодня он изменил своему обычаю и сразу же направился на скоростную линию эскалаторной дорожки и уже через несколько минут вошел в лабораторию. Набрав код, он пустил последнюю запись и уселся в кресло. И снова, как в зале политрона, его охватило острое чувство вины… Он понимал, что бессмертное творение Тоона вызвало невольную ассоциацию с судьбой человека, заброшенного его волей на чужую планету, но логика не успокаивала Крэ… Замерцал экран. Воспроизведение записи началось. Краев сидел у костра. За ним в отблесках пламени темнела сшитая из шкур палатка… Уже второй год он путешествовал один или в сопровождении своих воспитанников. Охлаждение их отношений с Тао Ти началось с несбывшейся мечты иметь детей. Все-таки физиологические различия оказались слишком большими. Потом она потеряла интерес к его новшествам. Впрочем, что он мог придумать нового? Почти все, что он умел, воплотил в первые годы. Выплавку железа пришлось прекратить, В его отсутствие расплавленный металл вырвался из домны. Погибло несколько мужчин и Ила На, пришедшая посмотреть, как делают железо. С тех пор племя не могло преодолеть своего страха перед огнедышащим металлом… Главой племени стала Тао Ти, и это еще больше отдалило их. Все чаще он искал спасения от тоски в путешествиях и однажды, вернувшись, узнал, что Тао Ти взяла себе двух мужей, как и подобает ее сану. С того времени Краев замкнулся и отошел от кипучей жизни поселка. Он кочевал от племени к племени, помогая им налаживать хозяйство, окруженный по-прежнему ореолом таинственности и общим уважением. Краев поднялся. Тревожно хрустнула ветка, и какой-то крупный зверь метнулся в темноту. Владимир усмехнулся: видимо, любопытный олень подошел слишком близко и теперь испугался собственной смелости. Пожалуй, пора спать. Краев взглянул на небо. Где-то там, в бесконечности Вселенной, существует другая планета, другая, привычная ему жизнь… Крэ выключил запись. Ему было не по себе от такой чудовищной тоски, светившейся в глазах Краева. Кто мог подумать, что опыт обернется таким испытанием… Он набрал индекс Ленга Toy. — Учитель, я настаиваю на прекращении опыта. Мы потерпели неудачу. — Ошибаешься, Отал, — старый психолог ободряюще улыбнулся. — То, что уже сделано, никак нельзя назвать неудачей. — Вы просто утешаете меня, дорогой Ленг, но нужно называть вещи своими именами. Он обособился от племени, исчерпал свои возможности по созданию новых полезных для них вещей, и прогресс кончился. Пока его уважают, потом забудут… — И опять ты ошибаешься. Может ли человек его цивилизации так быстро исчерпать свои огромные знания? В процессе общественного развития главную роль играют орудия труда. Он удовлетворил их потребности на сегодняшний день, а большего они и не желали да и не могли желать. Их общественная формация для более совершенных орудий труда, для более высокого уровня производства еще не созрела. Мы все ошибались, считая, что процесс освоения, изготовления необходимых первобытному племени орудий будет длиться несколько поколений. Поставленный опыт опровергает это утверждение: если общество сознает необходимость перехода к более совершенному производству, оно делает этот шаг в кратчайшие сроки. Значит, мы должны согласиться с доводами наших противников, утверждающих, что развитие цивилизации дискретно… — Но тогда, следуя логике, надо согласиться и с основным их возражением о невозможности ускоренного развития цивилизации! Если развитие дискретно, значит, ускорение возможно лишь в узких пределах от одного качественного скачка до другого. — Верно, — с улыбкой согласился Ленг Toy. — Вопрос лишь о том, что по времени эти скачки сильно разнятся друг от друга. От простейшего орудия до каменного топора необходимо от трехсот до пятисот тысяч лет, а от каменного орудия к бронзовому — десять-двенадцать тысяч. Значит, нужно ускорять развитие цивилизаций на самых длительных по времени дискретных отрезках. — Вы считаете, что Краев выполнил свою миссию, а на большее племена, среди которых он поселился, пока не способны? — В основном, да. При других обстоятельствах, возможно, он мог бы оказать и более сильное воздействие, но этому пока препятствует и матриархат, как форма общественного правления, и полигамия, как форма существования семьи. Обычаи на той низкой ступени развития общества — огромная сила. Их можно поколебать, но разрушить их одному человеку явно выше возможностей, не только Краева, но и любого другого, пусть вдесятеро более талантливого человека. Краев оказался вне общества: принять их общественное устройство он не может в силу условностей своей цивилизации, поэтому и влияние его на дальнейшее развитие событий весьма невелико. Крэ тяжело вздохнул. — Значит, и вы так считаете, учитель? Но тогда продолжение опыта становится бессмысленным. — Ты опять спешишь с выводами, дорогой Отал, — огорчился Ленг Toy. — Я понимаю, что тебя сильней, чем всех нас, угнетает жестокость опыта, и это не позволяет тебе объективно оценить результаты… Но в чем-то ты прав, дорогой Отал. В чем-то ты прав… Ленг Toy задумался. Отал Крэ сохранял молчание, ожидая решающих слов своего учителя. Наконец лицо старого психолога прояснилось. — Мне кажется, я нашел решение, которое удовлетворит и тебя, и Высший Совет. Опыт необходимо продолжить, но самого Краева, послужившего своего рода катализатором для развития этой цивилизации, пожалуй, можно удалить. — Спасибо, учитель, — Отал облегченно вздохнул. — Вы снимаете с меня тяжкий груз сомнений и ответственности… — Мы все несем в себе бремя вины перед ним, и, я думаю, Совет согласится с нашим мнением. — Воло Да! — Вао приветливо помахала рукой. — Унда хотел тебя видеть. — Пусть зайдет. Кита Ти спрашивала, не вернетесь ли вы в свое племя? — Не знаю, как скажет Унда. Краев открыл двери своей пустовавшей избы. Пахнуло холодом и плесенью, как из погреба. Володя открыл форточку, оставив нараспашку двери и принялся подметать пол. Он вытряс и повесил на просушку шкуры и одежду. Принес с реки воды и вымыл пол. После уборки в избе посвежело. Краев затопил печь, нагрел воды и хорошенько вымылся, добавив в воду древесной золы. Переодевшись в свежую одежду, он набил трубку ароматным ташем и высек огонь. Серый пряный дым поплыл по комнате. Краев улегся на топчан. Невеселые мысли одолевали его. Одиночество становилось непереносимым. С некоторых пор он наталкивался на глухую стену непонимания. Дети природы, они не желали принимать его более совершенные новшества. Сколько времени он потратил на сооружение примитивного токарного станка… Никто им не пользуется, хотя изделия Краева всем нравятся. Деревянные плошки и стаканы из вываренного дерева ценятся выше керамических, потому что они легкие и их можно брать с собой на охоту. Развлечения ради Володя выточил шахматные фигурки, но учиться играть в шахматы не захотел никто, даже Унда. Одна Кита Ти по-прежнему верит каждому его слову. Освещенный проем дверей закрыла тень. — Воло Да! Краев поднялся с топчана навстречу. — Проходи, Унда, садись. Поговорить надо. — Надо, Воло Да, надо. Плохо стало жить, Воло Да. Народу много, пищи мало. Уходить надо. — Разве Тао Ти мало приносят на обмен? — У-у! Вяленое мясо — плохое мясо. Свежее хорошо. Нет свежего. День будешь ходить, не увидишь. Унда был прав. Уже за два перехода до поселка Краев не встречал дичи. Распуганное небывалым нашествием людей зверье обходило стороной эти еще недавно заповедные места. — Один так думаешь, или все настроены уходить! — Почему один? Ученики разбежались. Племя так жить не хочет… — Ну что ж, — Володя тряхнул головой, отстраняя наплывающие сомнения. — Тогда я советую тебе вернуться к своему племени. Я разговаривал о тебе с Китой Ти. Она будет рада вас принять. У них свежее мясо не выводится… — Наверно, так надо, — потупясь, сказал Унда. — Не горюй, Унда. У Киты Ти много работы. Фула подросли, объезжать надо, плуг делать надо. Чем скорее вы перейдете к скотоводству и земледелию, тем лучше будете жить. Видимо, наша школа пока исчерпала себя. Нет у нее пока экономической основы. Ее надо создавать. Проще возить металл, чем продукты. Теперь вся надежда на Киту Ти. Туда теперь переместится центр культуры. — Много народа плохо. Все съедят, опять пусто будет, — вздохнул Унда. — Мы говорили об этом с Китой Ти. Каждое племя будет жить на своих землях, но они по-прежнему должны общаться и обмениваться товарами. Подбери себе пять-шесть хороших работников, кто захочет уйти с тобой. Немного меди и золота там есть. Кита Ти наменяла по моему совету. В первую очередь надо сделать несколько повозок. На них можно и летом ездить за солью, а на соль выменяете, что хотите. — А ты где будешь? Владимир горько усмехнулся. — Не знаю, брат Унда. Надумал отправиться путешествовать в другие земли… Посмотреть, кто там живет и как. Лодку сделал. Поплыву вниз по реке к большой воде. — А где она, большая вода? — Должна быть, Унда. Должна. — Долго будешь? — Три раза будет холодно, три раза тепло. Потом вернусь, посмотрю, что тут у вас получается. Они еще долго говорили о том, что следовало сделать в первую очередь, намечали планы на отдаленное будущее. Унда попрощался на закате. — Подожди, — спохватился Владимир. Он вытащил из сумы присоленный кусок мяса — последнее, что у него осталось. — Вот, возьми на ужин. Конечно, оно не совсем свежее… Унда с достоинством принял подношение, но теплая улыбка осветила его лицо. — Хорошо, Воло Да. Вао будет довольна. С легким сердцем Краев принялся готовить ужин. Очистив бакао, он поставил горшок на огонь, нарезал кусками вяленое мясо и бросил в горшок. Когда мясо закипело, опустил туда клубни бакао. В ожидании пока сварится ужин, он включил приемник. С некоторыми ухищрениями ему удалось собрать примитивные батареи. Во время долгих отлучек вода из керамических сосудов испарялась, и приходилось разводить раствор заново. Радиомаяк работал исправно. Он уже наперечет знал программу, она повторялась примерно через месяц. Значит, космические пришельцы в течение месяца крутились вокруг Земли, и никто их не засек, хотя столько станций следят за спутниками… Впрочем, что им наши станции при их технике! Задумавшись, он не заметил, как в избу вошла Тао Ти. — Воло Да, — она притронулась к его плечу. — А, это ты? — нахмурился Краев. — С чем пришла? — Мне сказали, твой муж вернулся. Я пришла посмотреть… — Какой я тебе муж? — вспыхнул Владимир. — Ты нарушила закон нашего племени. Теперь ты мне не жена! Сколько можно говорить об этом! — Ты мой муж, — сурово повторила Тао Ти. — Ты много обещал. Тебе верили. Теперь всем плохо. Что скажешь? — Скажу то же, что говорил раньше. Плохо, говоришь? Я тебя предупреждал, предлагал взять у Киты Ти пару быков, сделал плуг. Надо было садить бакао, шан гу, выращивать кату, лусу… Надо дикие стада делать ручными… Ты отказалась. Теперь дикие животные ушли, дикие растения, которые вы едите, повырывали во всей округе, повытоптали… Кто виноват? — Ты виноват! Зачем много народу? Какая польза племени? Зима будет, как жить? — Иди вниз по реке на три перехода. Там хорошая охота, много бакао. Кирпич и прочее сплавите на плотах. Построите новые избы… — Там чужая охота. Кто позволит? — Уна Ла сказала — можно: Тао Ти помогала нам. Теперь мы поможем. Вот что сказала Уна Ла. Владимир поднялся, очистил луковицу первоцвета и, порезав, кинул в кипящую похлебку. — Ужинать будешь? Тао Ти от удивления приоткрыла свои огромные глаза и после некоторого раздумья кивнула. Краев разлил похлебку в две миски, подвинул деревянную ложку. Тао Ти отхлебнула, причмокнула губами. — Почему так, Воло Да? Такое мясо, такое бакао. У тебя вкусно, у меня — нет? — Уметь надо, — усмехнулся Краев. — Ешь, раз понравилось! Закончив еду, Тао Ти облизала ложку. — Хорошо. Хочешь выгоню мужей, возьму тебя? Будем жить вдвоем. — Нет, Тао Ти. К прежнему возврата нет. — Тогда уходи. Совсем уходи. Женщины говорят, непослушный муж, наказать нужно. Другие так делают. Совсем плохо будет. — Сам решил уйти. Для этого и лодку построил. Далеко уйду, вниз по реке. И надолго. — Когда? — быстро спросила Тао Ти и смутилась своей поспешности. — Дня через три отплыву. — Ладно, Воло Да. Живи пять дней, еще пять. Потом поплывешь. Тао Ти вздохнула, с грустью окинула взглядом избу, которую они когда-то строили вместе. — Зачем пришел к нам? Новой жизни нет, старой тоже нет. Совсем плохо стало. Она махнула в знак прощания рукой и растворилась в темноте за открытыми дверями… Володя пошуровал в печке, сгребая в кучу догорающие угли. Потом прикрыл дверь, постелил шкуры на топчан и направился к приемнику… Внезапно музыка прекратилась, раздался легкий щелчок, и чей-то голос с едва заметным акцентом произнес на русском языке: — Краев, не выключайте приемник. Будет важное сообщение. Володя оторопел. Он стоял столбом, боясь поверить собственным ушам. — Вы это мне? — наконец проговорил он, выходя из оцепенения. — Да, Краев, не удивляйтесь. С вами говорит Отал Крэ, начальник экспедиции. Выслушайте меня внимательно. Ниже по течению реки, в десяти километрах по вашей системе отсчета, находится остров. Соберите все свои вещи и отправляйтесь туда на лодке. Никого не берите с собой. Выезжайте, как наметили, через три дня. Все должны быть убеждены, что вы отправляетесь в далекое путешествие. — Но я обещал взять с собой Мату. — Исключено. Вы должны быть… — Наступила пауза. Видимо, говоривший искал правильное выражение. — Вы должны быть в единственном числе. Помните это, иначе… — Что иначе? — нахмурился Краев. — Мы с вами не увидимся. Таково условие… Лодка уткнулась в песчаный берег. Володя выпрыгнул и огляделся. Нигде не было и признака жизни. Подходя к острову, Краев свернул с основного русла в рукав и двигался вдоль песочного пляжа, пока не увидел небольшую затоку, по которой можно было подойти к середине острова. Лодку в затоке не могли видеть ни с правого, ни с левого берега из-за густых зарослей. Не понимая, зачем это нужно, он соблюдал конспирацию, и теперь, выйдя на берег, горел нетерпением встретиться, наконец, с теми, кто забросил его сюда, в чуждый ему мир. Но сколько он ни вглядывался, берег был пустынен, и он двинулся в глубь острова. Продираясь сквозь густые заросли, он ощущал в себе нечто вроде компаса. Стоило ему отклониться в сторону, как это ощущение пропадало. Так, на ощупь, он выбрался на поляну. Она была совершенно пустой, но, увидев ее, он наполнился радостным сознанием, что вышел, куда нужно. Внезапно у его ног всколыхнулась трава, и открылся подземный ход. — Спускайтесь, — раздался голос из темноты. С тем же ощущением, что он поступает правильно, он нырнул в люк. Едва он сделал несколько шагов вниз, как люк задраился и вспыхнул неизвестно откуда льющийся свет. В конце коридора он увидел пластиковую дверь. Она раскрылась, пропуская его в узкую кабину. Стенки засветились зеленым излучением, тут же струи влажного ароматного воздуха обдали все тело. Процедура длилась не более пяти минут. Затем снова раскрылись створки дверей, пропуская его внутрь чего-то огромного. За дверьми стоял человек невысокого по сравнению с Краевым роста, одетый в легкую накидку, спадающую свободными складками и не стеснявшую движений. — Я — Отал Крэ, — представился человек, протягивая ему по-земному руку. Краев ощутил крепкое пожатие необыкновенно сильной руки, так что у него слегка заныли пальцы. Они прошли по лабиринту коридоров, пока не оказались в просторном зале. — Садитесь, — Крэ указал на мягкое удобное кресло. — Ваши вещи мы заберем ночью. Нерационально вам еще раз продираться сквозь эти заросли. — Вы хорошо говорите по-русски, — удивился Владимир, — откуда вы знаете наш язык. Отал улыбнулся. — Это несложно, Володя. Несколько сеансов со специальной аппаратурой, и вы также прекрасно будете говорить на нашем языке. Но давайте ближе к делу. Прежде всего, как вы себя чувствуете и что намерены делать дальше? — Может быть, сначала вы ответите на мои вопросы? — возразил Краев. — Все-таки я имею право знать, зачем я очутился здесь и что все это значит? — Безусловно, Володя, или, как вас зовут аборигены, Воло Да, вы имеете право получить ответы на свои вопросы. Это я вам обещаю, но сначала все-таки ответьте на мои. Поверьте, это очень важно и для нас, и для вас. — Свежо предание… — пробормотал Краев. — Что вы сказали? — Поговорка есть такая. — А, понятно, но не будем отвлекаться. Володя рассказал о всех своих сомнениях, о крушении надежд ускорить развитие окружавших его людей, о тоске по привычным земным условиям… — Все это понятно, и все-таки подумайте, Володя… Хотите ли вы остаться, чтобы продолжить начатое дело, или вернуться на Землю? У Краева захватило от волнения дыхание. — Вы еще спрашиваете? Конечно, вернуться! — Подумайте, не будете ли потом жалеть… Владимир вздохнул. — Жалеть я буду в любом случае. Насколько я понимаю, пока мы вернемся на Землю, пройдет несколько веков по теории относительности, и я уже не увижу ни близких, ни знакомых. И попаду в такой же неведомый мир, как этот, в котором нахожусь сейчас, только с той разницей, что сам окажусь на уровне дикаря по сравнению с ними. — Дела обстоят не так уж грустно, как вы представляете. При полетах мы движемся во временном потоке со скоростью течения времени, поэтому время как бы стоит на месте. Значит, за исключением прожитых вами трех лет вы не потеряли ни минуты, то есть вы застанете на Земле жизнь такой, какой она будет после вашего трехлетнего отсутствий. — Тогда и думать нечего! Домой! Хотя, по правде говоря, у меня и дома-то настоящего нет. Отца я не помню с рождения. Мать умерла, когда я учился на третьем курсе… — Мы это знали, Володя. Не такие уж мы жестокие, как, наверное, вам показалось. — Но, может быть, теперь вы кое-что поясните, зачем все это было нужно? — Видите ли, Володя, каждая Галактика обладает собственным ритмом. После расширения наступает сжатие. Связано это с энергетикой звезд. Я думаю, вы знаете, что всякое излучение создает тяговое усилие… — Естественно, на этом принципе построены реактивные двигатели. — Пока энергия звезды достаточно велика, она не только противостоит гравитационным силам ядра Галактики, но и продвигается к ее периферии за счет этой самой реактивной тягл. С потерей энергии звезда сначала замедляет движение, а затем начинает возвратный путь к центру. Чем больше звезд приближается к ядру Галактики, тем мощнее становится гравитационное поле, и скоро этот процесс приобретает лавинообразный характер. Галактика коллапсирует. Что остается от существующих в ней цивилизаций, представить нетрудно. — И такой коллапс ожидает нашу Галактику? — К сожалению, и достаточно скоро. — И как скоро? — Ну, до начала лавинообразного процесса у нас еще есть в запасе несколько десятков миллионов лет, — улыбнулся Отал Крэ. — И тем не менее приходится торопиться. — Но разве нельзя подживить энергетику звезд? Ведь, наверное, ваша цивилизация имеет такую возможность? — Видите ли, Володя, такое вмешательство дает неоднозначный результат с непредсказуемыми последствиями. — Так неужели ничего нельзя придумать? — Есть одна простая идея. Если вблизи звезды расположить зеркальный экран на расстоянии, при котором давление, создаваемое излучением, уравновешивается гравитационным притяжением этой звезды, то возникает возмущающая сила, способная передвинуть звезду на десятки парсек. При этом энергетический баланс Галактики не нарушается. Вопрос в том, что для проведения этих грандиозных работ требуются усилия всего содружества цивилизаций, но, к сожалению, большинство из них находится в младенческом возрасте и не успеет созреть до начала необратимых процессов коллапса. Поэтому нужно было проверить, возможно ли ускорение развития отсталых цивилизаций. Мы не могли послать своих людей потому, что они слишком далеко ушли по своему развитию, и контакт с такой цивилизацией у них бы просто не получился. Кроме того, требовалось сохранить чистоту опыта, чтобы уяснить, может ли человек более развитой цивилизации влиять на ускорение отсталой, даже если он не нацелен на эту задачу.[2 - В действительности эта задача решена. См. «Астрономический вестник» № 4, 1988 г. Л.М.Шкадов «О возможности управления движением Солнечной системы в Галактике». (Прим. автора).] Вы, Володя, вполне оправдали наши надежды, а те небольшие неудачи — явления временные. Теперь, вооруженные вашим опытом, мы можем посылать специально подготовленных людей. — С нашей Земли? — Нет, с более близких к нам цивилизаций, с которыми мы поддерживаем постоянный контакт. — Но я думаю, и земляне не захотят остаться в стороне. — Возможно, но с вами, как с цивилизацией, мы пока не имеем права вступать в контакт, только в исключительных случаях, с единичными людьми. Вот с вами, например. — Но почему? — удивился Краев. — Наверное, мы не хуже других? — Может быть, в некоторых случаях и лучше, но у вас неоднородное социальное устройство. Контакт с такими цивилизациями приводит к нежелательным последствиям. — Понятно, — вздохнул Краев. — А жаль… Но мне-то вы можете показать свои технические достижения? — Покажем, Володя, но для понимания сущности некоторых явлений необходимы специальные знания, передавать которые цивилизациям вашего типа мы не имеем права. Вы еще не осознали всего могущества собственной науки и можете даже случайно разрушить свой хрупкий мир и без нашей помощи. Энергетика — страшная вещь, Володя, если она попадает в неумелые руки… — Значит, и мне нельзя? — Выходит, так. — А как же со строительством экрана Солнца? — Идея достаточно проста. Уверен, что кто-нибудь из ученых вашей планеты решит эту задачу. Лично для тебя мы сможем сделать только одно исключение: вмонтировать в твой приемник специальное устройство, которое будет служить сигналом вызова связи, но пользоваться им сможешь только ты один и только в исключительных случаях. На такую связь требуется огромная энергия. — Ваше право, — развел руками Краев. — А что понимать под исключительным случаем? — Угрозу самоуничтожения вашей цивилизации или… — Отал с улыбкой посмотрел на Краева, — или желание вернуться на эту планету… Темной безлунной ночью необычное тело опустилось в сосновом бору. Краев проснулся от утренней сырости. Всходило солнце. Это было обычное земное солнце. Владимир вскочил на ноги, и ликующий крик раскатился в утренней тишине. ХРУПКОЕ ВРЕМЯ АУЭНЫ Роман Ум Куанг, хмурый и озабоченный, стоял на вершине священной горы Харанг. В последние дни его угнетало смутное чувство тревоги. Оно то вспыхивало ослепительной молнией, сминая и отбрасывая посторонние мысли, то затухало и тлело под спудом неотложных дел. Спасаясь от наваждения, он подолгу просиживал в своем кабинете, но и там, в напряженном ритме работы, неизвестно отчего возникшее ощущение опасности не проходило… Неуловимое, зыбкое, как низовой туман перед восходом Аукана, оно изматывало своей неопределенностью, мешало сосредоточиться и разрушало привычную четкость и слаженность работы отдела. Он рассеянно отвечал на вопросы сотрудников, случалось, и невпопад… Это пугало их, как пугает все непонятное… Отдел замирал, когда Куанг выходил из кабинета: прежняя непринужденность отношений исчезла, потому что обеспокоенные взгляды сотрудников раздражали и сердили его. Вчера за его спиной, словно шорох бумаги, прошелестело имя У Киу. В чем-то они правы: тревога и озабоченность возникли именно со времени первого посещения отдела У Киу. Можно понять и их беспокойство. У Киу была дочерью калхора — правителя страны — и заимствовала у отца твердость характера и жестокие причуды. О ней ходили разные сплетни, несмотря на то, что распространение слухов могло стоить жизни говорящему… Все было ей отпущено богами: ум, красота и чарующая женственность. Три года подряд она получала первый приз мира за красоту — не потому, что была дочерью калхора. Призы назначали верховные жрецы, с волей которых приходилось считаться даже правителю такой могущественной страны, как Аринда. Немногие могли бы устоять перед чарами У Киу, но поклонники ей быстро надоедали, и она безжалостно изгоняла их из сердца и своего дворца. Если поклонник оказывался строптивым, его ожидала печальная участь. Говорили, что в комнатах ее дворца, построенного в стиле эпохи ранней культуры, современная автоматика совмещалась со средневековым варварством. В зависимости от тяжести проступка или просто прихоти У Киу юноша мог оказаться в комнате с надвигающимися стенами, или упасть в колодец, или… Впрочем, надо отдать должное: она всегда предупреждала. И, если у поклонника хватало благоразумия и сил покинуть ее дворец вовремя, с ним ничего не случалось, в противном случае он уходил оттуда на грани безумия. В высших кругах только посмеивались над ее проделками, а полусумасшедших поклонников отправляли на специальный курс лечения, после которого они быстро приходили в себя и навсегда забывали дорогу к ее дворцу… Первый раз У Киу посетила Ум Куанга из любопытства, сопровождая отца. Отдел Ум Куанга занимался постройкой корабля богов. Из многих отделов стекались сюда расчеты отдельных деталей и конструкций, информация о металлах и оборудовании. Отдел обрабатывал эти сведения и передавал Ум Куангу. Только он один имел доступ к священным книгам, хранящимся в глубоком подземелье горы Харанг. Там он сверял расчеты, уточнял допустимую чистоту металлов и других материалов, идущих на постройку космического корабля. Даже сам Ур Атан, правитель Аринды, лишь в общих чертах знал об этом грандиозном сооружении. Калхора волновали совсем другие проблемы. После ряда испытаний новейшего оружия — гнева богов, или, как его называли инженеры, термоядерных бомб, даже в столице, расположенной вдали от мест взрывов, поднялась доза радиации, и верховные жрецы на Большом Совете запретили проводить испытания на поверхности планеты. Поэтому Ур Атан пришел посоветоваться к Ум Куангу. Инженеры создали новые, небывалой мощности, термоядерные устройства. Их надо было испытать, чтобы убедиться, что взрывы не принесут вреда собственной стране. Ум Куанг снова нахмурился. Он хорошо помнил этот визит. Калхор был сравнительно молод и энергичен. Он галантно представил свою дочь и довольно бесцеремонно уселся на краешек письменного стола. — Учись, У Киу, скромности у наших ученых мужей, оглядывая обстановку кабинета, весело проговорил Ур Атан. — А ты знаешь, чем занимается Ум Куанг? У Киу смешно сморщила носик. — Я читаю газеты, папа! — Э, газеты! Это пройденный этап! — засмеялся калхор. — Теперь он строит нечто более грандиозное! У Киу с любопытством посмотрела на Куанга. — И что же? — Рассказывай, Ум, рассказывай! Моя дочь — это я! Когда она родилась, я даже плюнул в сердцах! А теперь готов вылизать этот плевок. Клянусь богами, ни одному мужчине не дано столько ума, сколько досталось ей. Словом, это мой первый, хотя и неофициальный советник. Правая рука государства! Теперь уже Ум Куанг посмотрел на нее с любопытством. Легенд о ней ходило много, и пристрастие отца к дочери ему было известно, но то, что она является негласной советницей, оказалось неожиданным откровением. Не этим ли объясняется ее всесилие и та завеса страха, которая окружает все, что с ней связано? — Ну, что же ты? — проявил нетерпение калхор. — Мы ждем. — Не знаю, с чего начать, — усмехнулся Куанг, все еще раздумывающий над страшной властью У Киу. — Пожалуй, чтобы было понятней, начну издалека. Давно известно, что наша планета в системе светила Аукана не единственная. По книгам богов их десять, а было даже одиннадцать. Если вам случалось бывать на Меа-Ту, у жрецов, вы могли видеть ближайшие из них в наблюдательную трубу… — Мы смотрели, — кивнул калхор. — Продолжай. — Боги прилетели к нам с одиннадцатой, погибшей планеты. Они поняли наш язык и смешались с одним из наших племен. Они многое знали и многое умели, но воздух нашей планеты был тяжек для них, и большую часть времени они проводили на своем корабле. Чтобы не погибли их знания, они написали много книг и отпечатали их на особой бумаге, которая не горит и не портится в течение многих веков. Они научили своих детей от брака с племенем анга читать эти книги и передали им многие свои знания. С тех пор племя анга стало могущественным и покорило весь мир. А потомки детей богов стали хранителями книг и знаний. И только они имеют право носить полную приставку анг в своем имени. — Значит, ты тоже потомок богов? — перебила У Киу. — Так говорит мой отец, Ат Харанг, хранитель священных книг. Всем, что у нас сейчас есть, мы обязаны знаниям богов, иначе в своем развитии, наверное, недалеко бы ушли от диких племен вроде айчи. Глаза У Киу сузились. — Мне кажется, ты забываешься, сын богов, — холодно заметила она. — Сравнивать нас с этими недочеловеками? Это уж слишком… — Они такие же люди, как и мы, только их развитие происходит по нормальному эволюционному пути, а наше все время подстегивалось знаниями богов. — И это говорит представитель высшей расы! — вспыхнула негодованием У Киу. Ум Куанг пожал плечами. — Мы можем оставить эту тему. У нас разные взгляды и разное воспитание. Я не хочу навязывать своих убеждений. — Я пойду, отец. Меня тошнит от его сентенций. Если все в отделе думают как он… — То надо выжечь огнем это гнездо ереси, — насмешливо закончил за нее калхор. — Не пыли, У Киу. Ты забываешь, что Ум Куанг принадлежит к первому кругу и потому имеет право на любой образ мысли. Полная раскованность интеллекта — необходимое условие развития науки. Это обусловлено специальной поправкой конституция, утвержденной Большим Советом верховных жрецов. — Не слишком ли много привилегий? — неуступчиво мотнула головой У Киу. — Любой на его месте за такие слова поплатился бы свободой! — Милая, если бы нам никто не говорил таких слов, мы застыли бы в своем развитии на одном уровне. Такова, к сожалению, диалектика жизни. Первый круг может высказать вслух все, что он думает. Правда, не в присутствии людей третьего круга, иначе ему угрожает ссылка. Впрочем, я что-то не помню, чтобы кого-нибудь сослали. Эти ребята умеют держать язык за зубами! — калхор улыбнулся, как бы приглашая разделить с ним добрую шутку. Но никто не последовал его примеру. У Киу потому, что была не расположена, Куанг потому, что ссылка по закону существовала только для отвода глаз. Тайный совет жрецов нередко за разглашение секретов первого круга наказывал смертью, что касается сплетен второго круга, жрецы обладали достаточной властью, чтобы оградить членов своей касты от посягательств правящей элиты. — Мне жаль, — уже серьезно сказал Ур Атан дочери, что ты мало общаешься с людьми первого круга. Ум Куанг среди них далеко не последний. — Выходит, они имеют больше прав, чем мы? — не обращая внимания на слова отца, искренне удивилась У Киу. — Больше прав, но больше и обязанностей, — усмехнулся Ур Атан. — Это для меня новость! — ошеломленно проговорила девушка и самолюбиво поджала губы. — Ну, хватит об этом. Не найдется ли у тебя, чем промочить горло? Куанг нажал кнопку, и в стене обозначился небольшой секретер, верхние полки которого были заставлены бутылками и керамическими сосудами. – «Черный бархат»? — Что-нибудь покрепче. — Тогда «Веселый айчи»? — Пойдет. Ум Куанг наполнил небольшую чашу и протянул калхору. — Вам, У Киу? — Безразлично. Он налил «Черный бархат», и аромат напитка наполнил комнату. Ур Атан выпил и удивленно крякнул. — Хорош! Непременно закажу несколько ящиков. Значит, «Веселый айчи»? Охо-хо! — густо захохотал он. Нет, ты попробуй этот дикарский напиток, — обратился калхор к дочери. — Может быть, тогда тебе станет понятней, почему Куанг так защищает это племя! У Киу отставила недопитую чашу и подошла к секретеру. — Хотите попробовать? Не советую. Это чисто мужской напиток, — попытался разъяснить Ум Куанг, но девушка, даже не взглянув в его сторону, нацедила себе добрую половину чаши. Сделав маленький глоток, она поморщилась, причмокнула губами. . — Что-то есть, — засмеялась она и допила остатки. Ого. Действительно, не розовая водичка! И много у тебя новинок? Ур Атан тоже подошел к секретеру. — Что это? — ткнул он пухлым пальцем в черный сосуд. – «Любимец Аукана». — Куанг, дружище! Откуда у тебя такие шикарные штуки? Я все-таки калхор и… — Все гораздо проще, чем вы думаете, — засмеялся инженер. — Мой друг, Ай Сианг, куратор химии, на досуге забавляется составлением напитков. Это он и дает им такие причудливые названия. «Веселый айчи» уже запущен в производство и скоро будет в вашем погребе, а «Любимец Аукана» еще проходит испытания. Говорят, он не безвреден для здоровья. — Заглянуть ему в глаз сегу! Все они небезвредны. Давай! Ум Куанг достал две маленькие стопочки, величиной чуть больше наперстка. — Если хотите… Но калхор перехватил сосуд и небрежно плеснул себе в чашу. У Киу благоразумно приняла налитую до краев стопочку. — Не то, — Ур Атан поставил чашу и чмокнул губами, показывая этим пренебрежение к напитку. — «Веселый айчи» позабористее… И вдруг ошалело вытаращил глаза и, хватая воздух открытым ртом, стал медленно оседать на пол. Куанг подхватил его под мышки и отволок на диван. — Три часа обеспечено. Раньше не проснется. А вы как себя?… Девушка улыбнулась. — А ты ничего… Я думала… Ой, голова кружится, — и она пошатнулась. Инженер успел придержать ее за талию. Она качнулась в противоположную сторону и прикоснулась к нему всем телом. Куанг стоял в нелепой позе, полуобняв девушку, и чувствовал, как жар заливает лицо. Довершая его смятение, тонкие девичьи руки обвили шею, и он ощутил ее упругие губы… Руки ее разжались и она, иронически сощурившись, заглянула ему в глаза. — Ты что, глупенький, целоваться не умеешь? Приходи в мой дворец. Научу. Он, желая исправить оплошность, попытался обнять, но У Киу ловко вывернулась из его рук и со смехом бросилась в кресло. — Ну, как поцелуй первой красавицы мира? — спросила она кокетливо. Однако Ум Куанг, с детства приученный к самообладанию, уже справился со своими, неожиданно для него самого, прорвавшимися чувствами. — Не лучше, но и не хуже других, — отпарировал он, интуитивно угадывая, что привыкшая к всеобщему поклонению У Киу, не потерпит даже слабых уколов ее самолюбию. — Даже так? — капризно протянула она. — Ты просто не присмотрелся. А стоит! Инженер загадочно улыбнулся и уселся на краешек стола. Ему, постоянно занятому постройкой корабля и совершенствованием своих знаний, мало приходилось общаться с женщинами, особенно высших кругов. Однако школа воспитания, которую он прошел, и специальные знания психологии тоже что-нибудь да значили. Обнаружив уязвимое место в характере У Киу, он решил проверить, как далеко она может зайти в угоду собственному самолюбию. — Извини, при моей работе у меня не остается времени для встреч, а значит, и присматриваться будет некогда. Она подошла к нему сзади и, запустив руку в его волосы, взлохматила их. — Милый мой Куанг! Еще не было мужчины, который бы устоял предо мной. — Значит, это были не мужчины! У Киу сердито топнула ножкой. — Ты будешь мой, мой, мой! Понял? — Отдайте деточке любимую игрушку, — с шутливой иронией произнес инженер. Это сразу отрезвило ее. Она спокойно уселась в кресло и, подперев голову руками, улыбаясь, глядела на него. Ум Куанг отвернулся к секретеру. Ему снова стало не по себе. От ее взгляда по телу прокатилась волна озноба, ощущение для него странное и непривычное. «Прямо езу в юбке!» — подумал он, наполняя свою чашу бодрящим напитком. — Ты не закончил свой рассказ. Я, кажется, тебя перебила на самом интересном месте. Ты говорил, что мы всеми нашими благами обязаны богам. Он обернулся, держа в руке сосуд с «Черным бархатом». — Будешь? Она кивнула головой. Куанг наполнил чашу и поднес напиток к ее креслу. Принимая чашу, У Киу будто случайно коснулась его руки, и прикосновение ее вызвало в нем прилив энергии. Куанг не успевал в таком калейдоскопе анализировать свои чувства, и вообще все эти ощущения были для него совершенно незнакомыми. До сих пор женщины служили лишь для удовлетворения его желаний, сейчас ослепительная красота девушки действовала на него, как хороший глоток «Любимца Аукана» — ошеломляюще, и он едва успевал справляться с собственными разноречивыми чувствами. — Так вот, если тебе интересно, — окончательно успокаиваясь, начал он. — Мы сейчас дочитали последнюю книгу богов, в которой описано устройство их корабля. Его они нам не оставили. Когда умирал последний из богов, он сказал, чтобы все ушли и не приходили на это место раньше, чем через три года. Один юноша из племени анга не послушался и остался неподалеку от корабля. Появился ослепительный свет, и раздался страшный взрыв. Когда юноша очнулся, корабль исчез. На том месте, где он стоял, светилось круглое раскаленное пятно. Через неделю юноша умер в страшных мучениях. Больше никто не решался нарушать запрет, и место стоянки корабля утеряно. Зато книги с его устройством сохранились. Конечно, без знания всех предыдущих книг мы ничего не смогли бы. Каждая из них — новый шаг, новая ступень вверх по лестнице знаний. И вот теперь мы строим огромный корабль, способный перенести нас на другие планеты и, может быть, в другие миры! — А зачем это нужно? Разве плохо здесь, на нашей Ауэне? — Не знаю. Таково решение верховных. Есть еще несколько книг богов об устройстве окружающего нас мира, о далеких звездах и нашем светиле Аукане. Мне рассказывал отец, который знакомился с ними. Читать их имеют право лишь верховные. Возможно, в этих книгах известна цель строительства. А вообще, что мы знаем об окружающих нас планетах? Очень немного. Три из них очень похожи были по величине: Фурана, Соона и наша Ауэна. Боги прибыли к нам с Фураны, самой отдаленной от Аукана. На нее меньше попадало тепла и света от нашего солнца, там раньше возникла жизнь, но что-то случилось с Фураной, и боги покинули ее. Потом она погибла. Так говорят предания. Почему боги не полетели на Соону? Почему выбрали нашу планету? Этого никто не знает. Может быть, они определили, что нашу Ауэну тоже ожидает гибель, и передали нам свои знания, чтобы в трудные времена мы могли спастись? — В странном мире мы живем, — задумчиво проговорила У Киу, на которую рассказ инженера, особенно его предположения, произвели глубокое впечатление, и она из светской кокетки превратилась в обыкновенную девушку, может быть, впервые в жизни пытающуюся осмыслить окружающее. — Меня считают образованной, но я почти ничего не знаю по сравнению с тобой, а ты — по сравнению со жрецами. Ум Куанг усмехнулся. — Жрецы всего лишь хранители знаний. Наукой занимаются люди первого круга, хотя нередко именно они избираются в число верховных. На ваш круг возложено управление страной, поэтому у вас свои знания. — Ну, а третий круг? — Инженеры сферы практического производства. Каждый из них осведомлен только в своей отрасли. Четвертый круг ограничен еще более узкими знаниями, которые передаются из рода в род. — Идеальное государство, ничего не скажешь! — иронически заметила У Киу. — А я — то думала… Понятно, почему отец так считается с мнением жрецов. Стоит им захотеть, и вся промышленность окажется бессмысленным нагромождением камня и железа. Все остановится! Ведь так? Ум Куанг не стал ее разубеждать, хотя понимал, что отлаженное производство может прекрасно обойтись без инженеров, но раскрывать секреты своего круга, тем более перед дочерью правителя, не считал нужным. Поэтому он согласно кивнул головой. — Подлецы! — процедила сквозь зубы У Киу. Только теперь почувствовала она свою неполноценность и призрачность той власти, которой гордилась. Ее отец, Великий калхор, был всего лишь куклой в руках всесильных жрецов! — Так было всегда, — сухо заметил Ум Куанг, отгадав ее тайное смятение. — В книгах богов есть предостережение, чтобы мы осторожно обращались с теми знаниями, которые нам переданы, иначе может произойти большое несчастье. Потому лишь немногие допущены к науке. Благодаря осторожности мир развивался по заранее продуманной богами программе. Верховные лишь следят за ее соблюдением. Использование внутренней энергии вещества для страшного оружия «Гнев богов», предложенное Эр Ваангом, долго отвергалось Высшим Советом именно потому, что не было предусмотрено богами, и только наглый захват части земель Аринды Паинтой вынудил их согласиться. Если сейчас Совет смотрит затылком на продолжающееся наращивание мощности этого оружия, то это не значит, что он дает согласие на его применение на нашей планете. Слишком велики запрятанные в нем силы! У Киу не слушала инженера. Ошарашенная, она сидела в прострации, и лишь раздувающиеся ноздри выдавали ее гнев. Внезапно она встала и решительно направилась к дивану, на котором лежал ее отец. Она попыталась привести его в чувство. — Да помогите же, наконец! — раздраженно вырвалось у нее. Ум Куанг подошел к секретеру, выдвинул ящичек и, порывшись, достал небольшой пластмассовый сосуд. Поднеся его к носу Ур Атана, он нажал кнопку. Раздалось шипенье, и тончайшая аэрозольная пыль окутала лицо правителя. Комната наполнилась смолистым запахом карароу… Это было одно из лучших творений Ай Сианга. При большой концентрации пары сока карароу оказывали опьяняющее воздействие, при кратковременном воздействии — отрезвляющее. Куанг редко пользовался соком карароу. Он знал таких бедняг, которые, привыкнув к нему, тратили на это дорогое удовольствие все свои сбережения. Калхор глубоко вздохнул, зашевелил губами, дернулся и открыл глаза. Недоуменно оглядевшись, он попытался подняться. — Лежите, лежите, — предупреждающе положил руку ему на плечо Ум Куанг. — Минут через десять вы придете в норму. А чтобы вам не было скучно, давайте поговорим. Ведь, наверное, вы приехали с какой-то определенной целью. — Мне приснился какой-то дурацкий сон. Жаль только, не досмотрел, — калхор широко улыбнулся, как бы подчеркивая, что и ему не чужды слабости простых людей. Но как это я умудрился заснуть? – «Любимец Аукана» слишком крепок, чтобы пить его из чаши, — напомнил инженер. — Ах да, припоминаю. Мне показалось, что ты просто жадничаешь! Великолепная штука! — и он вдруг довольно захихикал, представив, какую шутку можно сыграть с кем-нибудь из своих советников, предложив ему оглушающую дозу напитка. — Куанг, дружище! У тебя не найдется полный илон? Мне только что в голову пришла забавная мысль. — Здесь, к сожалению, нет. Я прикажу, чтобы вам доставили пару запечатанных илонов. — А тебе, дочка? — Сама достану, — хмуро ответила У Киу. Ур Атан, наконец, обратил внимание на недовольство дочери, но, взглянув на часы, тут же забыл об этом и решительно поднялся. Его слегка качнуло, и он сел на диван, опираясь на спинку. — Держит, проклятый, — удивился калхор. — А ведь я не из слабых. Так на чем мы остановились? Он сдвинул брови к переносице, пытаясь сосредоточиться, но мысли шевелились мутным клубком в затуманенном мозгу и с трудом приходили в порядок. — Я, собственно, хотел узнать вот что. Какой груз способны поднять ваши космические разведчики, Куанг? — Не очень большой, но два-три аура поднимут. — Вполне достаточно. Как ты думаешь, что скажет Высший Совет, если мы проведем серию испытаний на большой высоте? Вреда для нас никакого, а данные о мощности нашего нового оружия получим. — Не знаю, не знаю, — пробормотал Куанг, застигнутый вопросом врасплох. — Идея как будто не плохая. — Ага! — обрадовался Ур Атан. — И ты это признаешь! Идея отличная! Там же пустота. Ну, разгоним немного атмосферу. Так это к лучшему. Будет чуть прохладнее на Ауэне и больше света… — Но мы не знаем строения нашей атмосферы, не знаем, к чему может привести подобное переустройство. — А что там знать? Воздух — он и есть воздух! Если взрыв будет на достаточной высоте, то потери атмосферы составят по расчетам Эр Ваанга не более одной десятой процента. Что такая потеря для нашей атмосферы? — Вы неплохо подготовлены. — А как же! — самодовольно заметил калхор. — Пришлось попотеть, но дело того стоит. — В таком случае, желаю удачи! — Надеюсь, ты поддержишь нас в Совете? — Не могу обещать, — откровенно признался Ум Куанг. — Что-то не по душе мне эта затея. Но к Совету я постараюсь узнать все, что относится к последствиям таких испытаний, и изложу свое мнение. — Ну, ну, Куанг. Стоит ли отвлекаться из-за таких пустяков от главной работы? То, что делаешь ты, — вершина человеческих знаний, а у нас — побочный продукт, печальная необходимость. Я думаю, тебе не нужно тратить драгоценное время на наши земные дела. О твоем корабле ходит много легенд. Вот дочь и решила с тобой познакомиться… Кстати, через три недели у нее день рождения. Ты бы заглянул. Люблю поболтать с умными людьми! А на дочку не обижайся. Она у меня кипяток, но, в общем, добрая душа. Только вот проказить любит! Ну, этого греха с кем по молодости лет не случалось! Так придешь? Ум Куанг вопросительно посмотрел на У Киу. — Друг моего отца — мой друг! — сказала она, слегка наклонив голову в знак почтения, и с озорной улыбкой добавила: — Не бойся. Я робких не кушаю. Они слишком пресны на вкус. — На таких условиях придется принять приглашение, засмеялся Куанг. — Хотя я не из робких. — Вот и прекрасно! Рад, что мы снова увидимся. Так я надеюсь хотя бы на илон этого… Вот забыл, чем ты меня таким угощал! – «Любимец Аукана», - напомнил Ум Куанг, дивясь, с какой легкостью Ур Атан перескакивает с серьезных тем на пустяковые. — Пришлю обязательно. — Ну, не будем тебе мешать, — калхор покровительственно похлопал Куанга по спине и двинулся к выходу. Проводив гостей, Ум Куанг уселся за работу. Но что-то не клеилось. Где-то в подсознании затаилось ощущение опасности, и это породило непонятную тревогу и озабоченность. Он вышел в отдел и потребовал несколько справок. Ему тотчас же принесли с подчеркнутым почтением. Он понял, что личное посещение калхора неизмеримо возвысило его в глазах подчиненных. Третий круг не был посвящен в тонкости политики. Ум Куанг презрительно скривил губы. Он знал, что теперь в домах третьего круга его работники с восторгом будут рассказывать другим об этом посещении и их с не меньшим восхищением будут расспрашивать, во что был одет правитель и как он выглядит. Немногие удостаиваются такой чести — видеть самого Ур Атана! А ведь среди них есть талантливейшие инженеры, которые по своим знаниям и способностям намного превосходят калхора. И это при строгой специализации каждой профессии. Даже среди ученых первого круга не поощряется универсальность. Идеальное государство, как выразилась У Киу, в котором точно расписано, что подобает и что не подобает делать не только каждому кругу, но и каждому человеку. Ну ей-то давно пора бы знать об этом. Хотя, что ей до всего, когда вся сила и власть в руках отца! Все к ее услугам и прихотям! Разве она испытала хотя бы десятую долю тех ограничений, которые добровольно приняли и несут на протяжении стольких веков люди первого круга… Ум Куанг поймал себя на том, что стоит посреди отдела и теребит бумаги… Со стороны это, наверное, выглядело крайне нелепо, но никто как будто не обратил внимания. Он повернулся и быстро ушел в свой кабинет. Через несколько дней У Киу приехала одна. Выглядела она необычно. Длинное узкое платье, сверкающее цветами радуги; волосы, собранные замысловатым узлом, придерживались черным гребнем, в серебряной оправе которого красными каплями поблескивали зерна граната; на шее колье темно-фиолетовых аметистов. Она вошла и протянутой вперед рукой плавно описала полукруг, склонила голову, застыв в этой позе на мгновение, — традиционный жест приветствия Высшему Совету. Затем, также молча, повернулась на полоборота и замерла, словно прекрасное творение бессмертного Боми, белого бога, создавшего необыкновенно живые скульптуры людей племени анга, которыми теперь украшены все храмы. Ум Куанг, поднявшийся ей навстречу, с изумлением наблюдал за этими манипуляциями. Заметив, что эффект произведен, она улыбнулась и подошла к нему. — Ну как? — Довольно странная манера здороваться, — усмехнулся ученый. — Ничуть Я только с Высшего Совета. И если мы оказываем такие почести всяким старцам, то почему бы не оказать их молодому, очень умному человеку, тем более, если он тебе нравится? Ведь так? И снова, как в прошлый раз, ее тонкие руки легли ему на плечи, а темные глаза загорелись женским лукавством. — Но, милая У Киу, — он осторожно взял ее за руки, чувствуя как кровь приливает к голове и сбивается дыхание. — Во-первых, ты нарушаешь правила этикета, а во-вторых, явно переоцениваешь мои способности. Она рывком высвободила руки и отошла. — Как скучно ты говоришь. Во-первых, во-вторых… Нарушала и буду нарушать! Всегда делаю то, что нравится. — А я привык делать то, что необходимо. — Старичок, — безнадежно махнула она рукой и направилась к креслу. — К нему приходит женщина. Лучшая женщина мира! А он, как те сморщенные грибы на том Совете, начинает твердить о различных условностях, на которые давно никто не обращает внимания. — Можешь считать, что у меня нет времени на женщин. Впрочем, как у большинства людей первого круга. — Бедняжки! И вы не имеете права даже прогуляться с женщиной? Куанг слегка покраснел: в ее глазах создавался слишком уж идеализированный образ человека первого круга и его самого. Стоит ей узнать, что они ничем не отличаются от обыкновенных людей, она решит, что он умышленно лгал, стараясь представить себя лучше, чем есть на самом деле. — Глупости! Мы ни в чем не отличаемся от других, в том числе и в отношениях с женщинами. Просто мы умеем ценить время, и каждый поступает, как велит ему долг и совесть. — И что она велит, твоя совесть? — Послушай, У Киу, я не люблю таких щекотливых тем. — О боги! Да он совсем еще мальчик! Ты хоть с девушкой когда-нибудь встречался? — Пока не вижу в том необходимости. — Воплощенная святость! Так вот почему жрецы с таким вниманием выслушали твое мнение на Совете. — Мое мнение? — Ну да. Отец сообщил, что разговаривал с тобой по поводу испытаний в этом… В общем, там, наверху. И ты отнесся одобрительно к этой идее. — Ты это всерьез? — и, поняв глупость вопроса, схватился за телефон. — Совет разрешил проводить испытания, а он, как ты знаешь, не меняет решений, — медленно проговорила она, наслаждаясь его реакцией. Ум Куанг бросил трубку и распрямился, бледный от гнева. Он подошел к ней, сжимая кулаки, и впервые за всю жизнь она испытала чувство страха. — Ты что? — прошептала она, глядя на него расширенными от испуга глазами. Кулаки его разжались. Он отошел к стенке, облицованной деревом, и открыл секретер. Из подвернувшегося под руку керамического илона налил полчаши и выпил. Невразумительно промычал, налил еще половину… Хотя напиток подвернулся крепкий, он не сразу почувствовал его действие. Пожалуй, впервые в жизни он столкнулся с таким вероломством, когда его имя беззастенчиво использовано для сомнительных целей, хотя он достаточно был знаком с образом жизни второго круга, люди которого не особенно стесняли себя в средствах для достижения цели. Совсем недавно первый советник по делам войны просил у него работников на отделку своего дворца деревом, вошедшим в моду с недавнего времени. Они договорились разделить краснодеревщиков поровну, и Ал Парин по-честному забрал себе двенадцать человек, оставив на корабле тринадцать, а мог бы взять на одного больше: ведь не станешь его делить! А тот, на которого, казалось, можно положиться, обвел вокруг пальца! Действие напитка сказывалось все сильнее, и Ум Куанг почувствовал, как спадает повседневное напряжение и его обида постепенно глохнет. Оставалось разочарование правителем, а заодно и его дочерью, сидящей тихо, словно испуганная мышь, не в состоянии вымолвить ни одного слова. Что же, это пойдет ей на пользу. Женщина должна знать свое место, даже если она дочь самого калхора… И еще что-то нехорошее есть во всей этой истории. Вот только что? Куанг, привычный к самоанализу, напряг память, пытаясь найти другую причину своего гнева. Ведь сначала возникло ощущение непоправимости… Только откуда оно? Нет, сейчас не припомнишь. И переутомление последнего месяца, и эта вспышка гнева, и чаша дорогого напитка затуманили сознание. Надо отвлечься, отдохнуть… Да и гостью следует привести в чувство… Куанг поднял голову. — Ну, ладно. Сделанного не воротишь. Птичка, как говорится, улетела. Тебе налить что-нибудь? Голос Куанга звучал спокойно, как будто и не было этой бешеной вспышки. — Пожалуй, — с облегчением, принимая более выгодную позу, сказала У Киу и добавила кокетливо: — Только покрепче. Ты меня так напугал! Приняв из его рук напиток, она глотнула терпкую ароматную жидкость с запахом кальвы — сочного великана с огромными медоносными цветками, появляющимися неожиданно в любое время года, но огражденными столь же великолепными колючками. Посмотрев на свет салатно-зеленую жидкость, У Киу сказала, размышляя: — Не понимаю, что тебя так разозлило. Ведь отец сказал правду. — Правду, да не всю, — Куанг снова нахмурился. Что-то опять забрезжило в сознании, словно недоделанная работа или нерешенная задача, но он, настроившись на отдых, отстранился от размышлений, как всегда откладывая решение до времени, когда почувствует себя к этому подготовленным. — А, да не в том дело! Пей лучше! У меня такое настроение… Она оставила чашу, подошла к нему и обняла за плечи. — Знаешь что? Поедем ко мне. Он упрямо мотнул головой. — Нет уж! Если поедем, то ко мне. И было столько неуступчивости в его словах и интонации, что она тотчас согласилась, боясь, что он вдруг передумает и займется своими, непонятными ей делами. — Как хочешь. И снова отдел провожал их завороженными взглядами: для них У Киу была еще более недоступной, чем сам калхор, почти божеством, а их руководитель — легендарным героем Сутангом, победившим, правда, с помощью огненных стрел белых богов, в единоборстве бешеного вожака ауров. Весь вечер они пили, перепробовав почти все легкие напитки из погреба Куанга. Захмелев, он полез целоваться. Она смеялась, называла свирепым езу, а он обнимал ее упругое тело и только мычал в ответ. Словом, приручение дикого зверя все-таки состоялось, и она, довольная этим, уехала, вырвав у него обещание быть на ее дне рождения. Стоя на вершине священной горы Харанг, название которой унаследовано одним из его далеких предков по линии отца, он пытался разобраться в том, что с ним все-таки происходит. Сегодня что-то должно решиться. В час заката соберутся гости в просторном дворце законодательницы мод У Киу, что является огромной честью для каждого приглашенного, а он, самый желанный ее гость, занят какими-то посторонними мыслями… По преданиям, сюда, на гору Харанг, поднимались белые боги обсуждать свои дела. Говорят, воздух Ауэны был тяжел для них, а здесь, на одной из высочайших вершин планеты, им дышалось легче… С тех пор, когда кому-нибудь из рода ангов было трудно, он поднимался сюда принимать важное для себя решение. И вот сейчас, перебирая в памяти события последних недель, Куанг пытался найти ту единственную причину, которая вызвала в нем предощущение опасности: У Киу с ее дворцом, овеянным страшными легендами, или, что-то другое, более серьезное… Он верил в свой редкий дар предощущения, чудом сохранившийся в нем от диких предков и не раз выручавший в ситуациях, когда, казалось, обстановка не угрожала его жизни… Год с небольшим вместе со своим помощником Таяром Ум Куанг приехал на строительную площадку посмотреть, как продвигается обшивка корабля коваными листами. Стоя на лесах, он слушал пояснения Таяра, но, внезапно повинуясь инстинктивному чувству, взял инженера за руку и, прервав на полуслове, поспешно увел на другую секцию строительных лесов… Почти следом сверху сорвался полузакрепленный лист металла, дробя на своем пути стойки и настилы. Леса той секции, где они только стояли, рухнули, погребая под собой работавших на них людей. Таяр, увидев страшное месиво обломков досок, стропил, инструмента, металла и людских тел, содрогнулся и принялся благодарить Куанга за спасение от верной гибели… А недавний случай в лаборатории Ай Сианга? Разве кому-нибудь объяснишь, почему тогда внезапно пропал интерес к двойной реакции замещения, которую демонстрировал его друг, и нестерпимо захотелось покинуть этот зал… Едва они скрылись за дверьми, раздался грохот: взорвалась большая реторта, гордость Сианга, который только что ею хвастался. Тех, кто уцелел от взрыва, ошпарила кипящая жидкость. И опять Куанг сыграл роль провидения, уведя друга от верной смерти! Нет, своему чувству Куанг верил. Он стоял расслабившись, стараясь уловить, откуда исходит ощущение опасности… На вершине издавна стояли два четырехгранных обелиска, высеченные из прочного белого камня, который не царапает ни один металл. На них старинной вязью были начертаны буквы и цифры. Он знал, что их установили белые боги и они считались священными наряду с другими реликвиями племени ангов. На одном из обелисков был высечен календарь Ауэны: 260 суток в году, 13 месяцев по двадцать дней. На другом — тоже календарь, но год уже равен 365 дням, восемнадцать месяцев — по двадцать дней и пять дней лишних. Различалась и продолжительность суток. На Ауэне сутки длились 20 ун, состоящих из двадцати аун, которые в свою очередь делились на двадцать инаун. На другом календаре сутки были длиннее на 17 аун… Раньше Ум Куанг никогда не задумывался над этим, но тут обостренным вниманием уловил эти сопоставления и понял, что обелиски должны иметь определенный смысл. Что хотели сказать боги, установив эти знаки? Может, это календарь Фураны — планеты, с которой они прилетели? Нет, год у них несоизмеримо длиннее… Может быть, Ауэна со временем будет иметь столько суток в году? Отец как-то упоминал, что количество дней в году, по представлениям богов, величина не вечная. А может, это голубая планета Соона — соседка Ауэны? Он вспомнил, что Соона обращается вокруг Аукана примерно за 380 ауэнских суток, и привычно сунул руку в боковой карман, но вытащил завернутый в радужную пленку транзистор — подарок, приготовленный им для У Киу. Усмехнувшись забывчивости, он полез во внутренний карман, куда перед этим предусмотрительно переложил микрокристотрон. Он не расставался с этим прибором не только потому, что при своей миниатюрности тот позволял производить в любое время самые сложные вычисления, не только потому, что привык к нему, как привыкают к необходимой безделушке, будь то перочинный нож или зажигалка, но еще и потому, что микрокристотрон был редкостью даже среди людей его круга. Он не без основания опасался, что кто-нибудь из друзей, оказавшись в его отсутствие в кабинете, немедленно присвоит прибор, полагая, что кому-кому, а Куангу тут же выделят новый, как и все, что ему требовалось для постройки корабля. Ум Куанг нащупал в кармане прибор и улыбнулся: только недавно он обнаружил один из исчезнувших таинственным образом микрокристотронов у Ай Сианга, и тот, чтобы задобрить бывшего владельца, прислал несколько ящиков крепких напитков в виде тщательно подобранной коллекции! Продолжая улыбаться и ощущая необыкновенный подъем и бодрость, Куанг ввел данные и глянул на результат. Все сошлось! Время обращения соседней Сооны вокруг Аукана, пересчитанное на продолжительность суток, указанных на обелиске, составило 365 дней. Впервые за последнюю неделю Ум Куанг почувствовал облегчение. Открытие окрылило его, или здесь, на вершине, в самом деле дышалось свободнее и лучше думалось? Вполне может быть… Здесь намного прохладнее, чем внизу, и давление меньше… Потому так хорошо думается. Не зря именно здесь и собирались боги! Что ж, в каждой легенде есть своя логика. Жаль, мало кто ходит сейчас на священную гору, хотя она и оборудована теперь подъемником, и лишь последние триста шагов по традиции нужно подняться пешком. Всем некогда! Люди погрязли в собственном благополучии, даже те, кто должен служить науке. Конечно, они больше других заработали это благополучие. Длившееся веками изучение священных книг обернулось для страны неслыханным совершенством производства, особенно далеко шагнувшего после войны. Теперь каждый свободный житель Аринды, даже люди седьмого круга, имеют одежду и обувь. Нет в столице голодающих. О сытости и богатстве высших кругов и говорить не приходится. Ур Атан раздает должности своим сподвижникам, и те не пропускают богатства мимо пальцев. От руководящей элиты второго круга иного и не следовало ожидать, но когда тем же увлекаются люди — другую секцию строительных лесов. Почти следом сверхуправляющим фабрик и заводов? Один дворец чего стоит! Правда, там и личная лаборатория в подвалах, но над подвалами еще три этажа! Зачем, спрашивается, одному человеку столько залов и комнат? Впрочем, у Сианга можно отвлечься от повседневности. Его дворец открыт для всех, он умеет обставить все почище руководящих вельмож, которые и богатством распорядиться как следует не умеют, и, кроме беспрерывных кутежей, ничего придумать не могут. Куанг вздохнул. Он мог себе признаться, что позавидовал на какой-то миг беззаботности Сианга и его умению совместить творческую работу со всевозможными удовольствиями, позавидовал его изобретательности. Тот подобрал себе людей из третьего и четвертого кругов, готовых за него в огонь и в воду! А какие у него танцовщицы! На зависть самому Ур Атану, Сианг придумал представления, в которых воскрешаются события, записанные в летописях. Они прославляют благородство и ум людей первого круга, взявших на себя многовековой труд освоения великих знаний богов на пользу всему человечеству. Представления собирали весь цвет первого круга и большинство верховных жрецов. Потому-то они и смотрят снисходительно на все его проделки! Куанг опять вздохнул и, взглянув на показания микрокристотрона, закрыл футляр и сунул прибор в карман. Так что же хотели сказать боги, установив обелиск с календарем соседней планеты? Может быть, они указывают, что надо побывать на Сооне? Но что делать на этой планете? Может, она обитаема и там остались потомки богов, обладающих неизмеримо более высокими научными познаниями? Тогда зачем они остались сами на Ауэне? А вдруг они предвидели, что Ауэну ожидает такая же катастрофа, какая произошла на их Фуране? Тогда и потребуется корабль богов! От этой мысли стало жарко. Так вот они, звенья одной цепи! Вот откуда интуитивное ощущение опасности, преследующее его1 Не случайно боги предупреждали об осторожности при использовании их научных достижений, а глупые их потомки замкнулись в ступенчатую систему каст, и эти знания вместо достояния всех стали привилегией лишь узкой группы, которая сама подчас не ведает, что творит. Опасны не сами знания, опасно их неправильное применение! Чем больше людей разбиралось бы в сложных вопросах науки, тем меньше вероятность необратимых последствий. Но разве возможно это в условиях, когда наукой занимается лишь узкая группа, каждый в своей области? Давно известно, что менее способные пополняют ряды жрецов, занимаясь обрядовыми церемониями в храмах, воспитанием детей первого круга, передавая им то, чему научились сами. А разве нет талантливых людей в других кругах? Прав был его учитель и предшественник, передававший все свои знания тем, кто способен был их понять, не обращая внимания, к какому кругу он принадлежит… Две руки легли ему сзади на плечи. Ум Куанг вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Перед ним стояла У Киу. — Ты забыл, что сегодня надо все выбросить из головы! — сказала она со свойственной всем красивым женщинам убежденностью в том, что мужчина не может и не должен думать ни о чем другом, кроме ее собственной персоны. — Я еле тебя разыскала. Куанг прижал ее руки к груди и вздохнул. — Если бы ты знала, какой тебя ждет подарок в ближайшие годы… Но я не буду тебя огорчать… Кстати, ты не знаешь, когда твой отец назначил испытания «Гнева богов» на большой высоте? — На сегодня. В честь моего дня рождения! — Уже? Так скоро? О боги! Почему вы всегда правы? У Киу зябко поежилась. Его волнение и беспокойство заразили и ее. — Ты скрываешь от меня что-то страшное? Да? — Не знаю, маленькая. Не знаю. Может, у меня просто бред, но, может быть, и предчувствие. Пойдем. Тебя ждут гости. Внизу, у подъемника, стоял ее электромобиль. Их было три на всю Аринду. Он сам налаживал для них производство батарей из особого, очень редкого металла. Собственно, электромобили были частью корабля. Пришлось сделать их на три больше. Один принадлежал самому калхору, другой — Главному верховному жрецу Гиангу, третий предназначался советнику по военным делам Ал Ларину, но Ур Атан, в угоду дочери, обменял его на обычный газоконденсатный автомобиль, с большой придачей, конечно… Она открыла перед ним дверцу и села за пульт. Легкое касание клавишей — и машина плавно тронулась с места, набирая скорость. — Хочешь, я покажу тебе чудеса моего дворца? Он вспомнил окружавшие дворец легенды и покачал головой. — Да ты не бойся! Тебе с ним близко знакомиться не придется. — Нет, не хочу. Не хочу их видеть, не хочу верить в их существование. Иначе я перестану тебя любить. — Противный, — капризно сказала она и насупилась. — Ведь сегодня день моего рождения, и все должны исполнять мои желания. И потом, я всем показываю эти комнаты, чтобы вели себя прилично. Он не ответил, и некоторое время они ехали молча. Жаркий Аукан завис над горизонтом, необычно крупный, чуть приплюснутый на безоблачном небе. Потемневший лик его был хмур и страшен. Куанг вспомнил народную примету. «Аукан хмур лицом — прощайся с матерью и отцом». Нехороший год сулят темные пятна Аукана. Уже его начало ознаменовалось сильными ураганами и землетрясениями. Что еще припас грозный источник тепла и света? Внезапно Куангу показалось, что рот светила искривился в недоброй усмешке… — Что ты все молчишь, Куанг? Или тебя пугают, как этих жалких людишек, — она кивнула на деревянные лачуги проносящейся окраины, в которых ютилось большинство работающих в столице людей низших кругов, — темные пятна Аукана? — Непонятное и непознанное пугает всех людей. Никто не знает, как проявляются незримые силы Аукана. — И ты веришь в эти предрассудки? — У Киу в недоумении выпятила нижнюю губу. — Ты, самый образованный человек века? — Человек мудр опытом многих поколений. Кроме мудрости богов, есть мудрость народа. Один человек может быть глуп или бездарен, весь народ — никогда! Руками этих «жалких людишек» создается все, чем ты пользуешься, одеваешься, пьешь и ешь! Каждый круг людей вносит долю своего труда, наблюдений и мудрости, чтобы совершить начертанное богами… Не знаю, как тебе понятней объяснить… — Ну вот, ты опять за свое! Я не люблю таких разговоров. Это скучно. Ой!.. От неожиданности она притормозила машину. — Мне показалось, что Аукан прищурился. Ты не заметил? Наверно, я много болтаю. Он не любит, когда о нем говорят плохо? Ум Куанг усмехнулся. Как все люди второго круга, лишь черпнувшие ковш из колодца знаний, она не слишком далеко ушла от людей низших кругов и едва перед ее взором проявилось непонятное, она с тем же рвением шарахнулась в суеверие. — Аукан не бог и не живое существо. И ему безразлично, что о нем говорят. Но он — причина всего живого и всего мертвого. Он связан с нашей Ауэной тысячами незримых нитей и может влиять на каждого человека и на всех вместе. — Знаешь, мне неудобно слушать тебя и следить за дорогой, — У Киу остановила машину. — Давай посмотрим заход Аукана. Не так часто бывает такое безоблачное небо. Он понял ее маленькую хитрость. Народные поверья предписывали не делать ничего серьезного на закате, поскольку считалось, что Аукан, уйдя на покой, будет размышлять о тех, кого он видел последними. И если у него дурное настроение, как сегодня, обязательно испортит любое начинание, да и напоследок, перед уходом, может наслать беду. — А что ты мне подаришь? — вспомнила она, решив, что легкие разговоры о пустяках не могут им повредить. Куанг достал из кармана пакет и протянул девушке. У Киу нетерпеливо развернула радужную пленку и, увидев плоскую коробочку, подумала, что это шкатулка с какой-нибудь драгоценной безделушкой. Она повертела ее в руках, пытаясь открыть или найти какой-то секрет, но, не обнаружив крышки, протянула коробку обратно. — Не получается. Покажи, что там! Он улыбался и молчал. — Ну что ты, Ум Куанг? В коробке щелкнуло, крышка отскочила, и лицо и руки ее осветило призрачным зеленоватым светом, тут же перешедшим в голубой, синий, и вдруг экран коробочки заструился переливающейся цветовой гаммой. В такт игре света зазвучала музыка, повеяло тонким ароматом весенних цветов, и женский проникновенный голос на странном ритмичном языке запел чарующую песню, от которой становилось спокойно на душе и хотелось совершить что-то возвышенное… — Музыка богов! — сказала она восхищенно, когда песня кончилась и наступила пауза для раздумий. — Я слыхала ее несколько раз у Ай Си. Мы так зовем твоего друга. Между прочим, он куда проще тебя и жить умеет. У тебя в шкатулке только одна мелодия? — Нет, тут много. Я переписал наиболее интересные, но можно в двадцать раз больше. У меня мало свободного времени. — Сианг может? Ум Куанг молча кивнул. Зазвучала новая мелодия с волнообразным, постепенно ускоряющимся ритмом. Вступали, подхватывая и расцвечивая ее, все новые музыкальные инструменты и, нарастая, чеканный ритм властно пробуждал затаенные сознанием инстинкты. — Танец страсти, — задумчиво произнес Куанг, когда музыка затихла. — Какая прелесть! Это как раз то, чего мне не хватало! Ох и подразню я мальчиков! Ночь. Мы сидим в полумраке и вдруг — щелк! Разливается таинственный свет… Ум Куанг рассмеялся, представив всю эту идиллию, в которой не хватало существенной детали: пользоваться транзистором можно, лишь назвав определенный пароль, и именно в этом заключался юмор ситуации. — Я что-нибудь сказала не так? — не улавливая причины его веселья, спросила У Киу. — Вряд ли им будет приятно, если ты каждый раз, прежде чем доставить это удовольствие, будешь называть мое имя. Без этих слов транзистор работать не будет! — Ах вот в чем дело! Забавно. Только не забывай, что ты имеешь дело с женщиной. Я могу, например, сказать: «Есть у меня один смешной знакомый, Ум Куанг…» и ах, твое чудо сработало. Она вздохнула. Аукан постепенно темнел, незаметно погружаясь за горизонт, зато все ярче пламенел над ним зоревой шатер. В огненном буйстве багряных красок явственно обозначился светящийся полукруг. Он становился все ослепительнее, распадаясь на концентрические дуги, высветленные снизу закатными лучами уходящего солнца… Такую ясность неба в этом пропитанном влагой воздухе У Киу видела едва ли не впервые, и одно это само по себе не сулило ничего хорошего, а тут еще дуги… Всем известно, что они предвещают дурной год. Ей стало жутковато, и она боязливо глянула на транзистор. Ей показалось, Аукан хмурится, слушая неуместно веселую музыку. Будто повинуясь ее взгляду, наступила тишина… Девушка облегченно перевела дыхание, но тут же транзистор осветился алым всполохом и торжественно, с затаенной мощью пророкотал вступительный аккорд. Величественная мелодия заполнила салон машины, выплеснулась наружу и, казалось, пронизала все пространство, сливаясь с грандиозными световыми эффектами полыхающей зари… Страхи У Киу отступили, она заворожено смотрела на игру света, ощущая полное единение с грозными силами природы. — Гимн Аукану в ало-багровых тонах, — тихо проговорил Куанг. — Великий Коу Фо, создатель музыки, любил наше солнце… Когда последний кусочек слепящего огня исчез за горизонтом, У Киу включила двигатель, и машина с места рванулась вперед. Они миновали одноэтажный пригород с его легкими дощатыми домиками и фанерными лачугами и помчались по прямой магистрали мимо каменных и кирпичных многоэтажных зданий, где обитали более привилегированные люди третьего круга: инженеры, химики, наладчики, строители, врачи, руководители служб и отделов. Дома эти несли признаки профессиональной принадлежности: рядом с многоэтажной «бочкой» виноделов высился дом-кристалл химиков, чуть дальше поднимались призматические дома инженеров и математиков, предпочитавших строгие формы, а еще дальше начинались «уродцы», как метко окрестили дома бюрократической прослойки и военных, питавшихся в силуэтах своих домов передать официальную символику государства… Большинство домов центра были выстроены еще при довоенном правителе с расчетом вместить всех объединенных в одну профессиональную гильдию людей. Количество мест, как на производстве, так и на службе, было ограничено раз и навсегда, поэтому квартиры в домах передавались вместе с должностями по наследству. Потерявшие место теряли и квартиру. Для них не оставалось работы в столице, и они вынуждены были искать применения своим способностям в провинции. Туда же уезжала молодежь: кто — в ожидании наследства, кто — рассчитывая заслужить должность своими способностями. Последние годы в столице появился новый район, застроенный наспех однообразными прямоугольными домами, которые заселили строители корабля богов и инженеры новых отраслей промышленности. Именно здесь, на самых совершенных по технологическим решениям производствах, нашли свое призвание многие способные инженеры третьего поколения, однако старожилы из персональных квартир посматривали па них свысока, тем более, что большинство молодых были их собственными детьми или внуками… Скачок в приросте людей третьего круга в столице нарушил раз и навсегда заданный уровень производства, с точностью часового механизма выдававший строго определенное количество продукции, рассчитанной на обеспечение стабильного населения столицы. Пришлось расширять небольшие заводы и фабрики, совершенствовать технологию производства, а значит, опять увеличивать количество инженерных должностей. Ур Атан часто жаловался, что постройка корабля слишком дорого обходится государству, имея в виду прежде всего эти растущие год от года списки. Правда, жаловался он скорее по инерции, так как одновременно появилось достаточное количество должностей управляющих и координаторов для людей второго круга, которыми он беззастенчиво торговал, с ростом состоятельной части населения резко возросли и доходы государства. Только поступления от прямых налогов увеличились вдвое, но главные доходы шли от продажи изделий фабрик и заводов. Культ вещей с годами овладел и более низкими кругами. Порой они отказывали себе в необходимом, лишь бы приобрести блестящую безделушку — чайную ложку или нож из нержавеющего металла, стоившие по их заработкам баснословно дорого. С металлами вообще было трудно. Руды добывались вручную. Их доставляли в больших повозках, запряженных парой ауров, медлительных, но очень крупных животных. После плавки руды металлы, в зависимости от назначения и вида, распределялись по заводам под надзором специальных чиновников, которых Ур Атан называл своими глазами. Система «глаз» была развита широко, и все же к рукам управляющих заводов прилипало немало. Говорили, что управляющий завода металлоизделий даже мебель заказал из металла. На заводах поступающие после плавки брусы очищали, рафинировали и снова плавили в специальных печах. Только после тщательной очистки они распределялись по другим предприятиям, где из них вырабатывали необходимую продукцию. Все эти процессы давали много отходов и ими умело пользовались управляющие, связанные между собой круговой порукой. Обилие красивых вещей, выпускаемых хорошо организованными государственными предприятиями, разоряло тех людей низших кругов, которые традиционно жили плодами своего труда. Их ремесленные изделия, более грубые, без тщательной отделки, пользовались все меньшим спросом даже среди беднейшего населения. Зато большинство торговцев четвертого круга, покупающих оптом продукцию заводов и фабрик, богатели не в меньшей степени, чем управляющие. Случалось, за огромные суммы они покупали место координатора или даже управляющего для своих сыновей, которые тем самым вносились в списки людей второго круга. Богатели и те предприимчивые ремесленники, которые создавали мастерские по ремонту старых и подержанных предметов обихода, содержащих в своих конторах опустившихся инженеров, изгнанных из своего круга за нерадивость или приверженность к крепким напиткам… Эра всеобщего благоденствия захватила и самые низшие круги, хотя людям пятого и шестого кругов, составляющих основную массу работающих и заселяющих окраины города поближе к заводам и фабрикам, дорогие вещи и мебель были не по карману. Их заработка хватало на легкую простую одежду и незатейливую пищу, и это неунывающее племя людей труда радовалось наступившим годам благополучия больше других. Их собственные дети с недоверием выслушивали рассказы о том времени, когда отцы и матери не каждый день ели лепешки из клубней хизу… «Все погрязли в благополучии, а оно притупляет инстинкт самосохранения, — подумал Куанг. — Говорят, также было перед войной. Тогда к каятам, заклятым врагам Аринды, ушел ведущий инженер автомобильного завода. Ушел, обиженный управляющим, и никто не вернул его. Подумаешь, обиделся какой-то человек третьего круга! А он построил там заводы, и армия каятов на автомобилях хлынула в Аринду… Оружие богов уничтожило и основной завод и столицу Паинты. Враги поставлены на колени. Но навсегда ли? В этом Ур Атан прав, однако кому еще под силу создать «гнев богов»? Мощь новых видов этого оружия становится опасной даже для самой Аринды»… Улица перешла в широкий проспект, по обе стороны застроенный дворцами, утопающими в зелени садов. Здесь, у подножия южного склона Харанг Ту, разместилось сердце Аринды — простые удобные жилища жрецов и людей первого круга, чуть ниже — храмы богов и службы науки, а дальше, за полосой парка, — дворцы людей второго круга, правящей элиты страны. Дворцы часто достраивались, перестраивались, расширялись или росли ввысь, в зависимости от вкуса и богатства их обитателей, но все они уступали дворцу правителя и его дочери. Куанг редко бывал здесь. Для его огромных служб не нашлось места в традиционном районе, и здания разместились на западной окраине столицы, ближе к грандиозной стройке корабля богов… Не доезжая ста шагов до ограды, У Киу нажала кнопку на пульте машины, и ворота раздвинулись, открывая взгляду освещенную аллею, ведущую к парадному входу дворца, сверкающего огнями. — Сигнал на низких частотах? — спросил Куанг. — Не знаю, — ответила девушка. — Я просила, чтобы было бесшумно. А то едешь и оповещаешь всю округу. Кому надо знать, когда я возвращаюсь домой? Она объехала дворец и остановила машину в неосвещенном портале. — Приехали. У Киу вышла из машины, не то забыв, не то специально оставив подарок на сиденье, и остановилась перед входом. — Чтобы открыть эти двери, — она взглянула на Куанга со значением, — надо произнести: «Любовь или смерть!». Створки бесшумно разошлись. Коридор залил неяркий свет. Едва они прошли, двери также бесшумно закрылись. — Это крыло чудес. Здесь отбывают наказания те, кто посмел перечить хозяйке. Имей в виду. Я никому не делаю исключений. Вот, например… Она незаметно для Куанга повернула что-то в пестрой мозаике, которой до самого потолка были покрыты стены коридора. Открылась пустая, ничем не примечательная серая комната. — Войдем. Серые стены запылали багровым светом и медленно начали сдвигаться. Она дернула его за руку и со смехом выскочила в коридор. — Стены пульсируют, но сходятся полностью раз в сутки. Никто не знает, когда это случится, так как машина рассчитывает сама. Может — сейчас, может — через десять часов. Но это самое страшное наказание, за очень тяжкие поступки. А вот другая… Это была обыкновенная гостиная с диваном, коврами, креслами и очень располагала к уюту. Ум Куанг шагнул на порог, но девушка вцепилась ему в плечо. — Куда? У нее пол переворачивается! А там — бездонный колодец. — Может, довольно? — Нет уж. Смотри! В следующей комнате сидели безобразные полуголые женщины. Увидев хозяйку, одна из них подошла к двери и склонила голову. Потом оценивающе осмотрела инженера. — Какой красавец! Ты бы пожертвовала его нам на одну ночку, по случаю твоего дня рождения. Ум Куанг невольно попятился от дверей. У Киу небрежно провела рукой, и компаса растаяла на красочном фоне мозаики. — С меня достаточно, — хмуро сказал Ум Куанг и, не оглядываясь, пошел вперед. — Ты, кажется, забыл, что здесь выполняются мои пожелания, — с упором на последние слова произнесла У Киу ему вслед. Он остановился, глянул из-под нахмуренных бровей. — Я сказал, с меня хватит. Еще одна такая шутка — и я ухожу. — А ты уверен, что это возможно? Куанг подошел к ней, взял за руки. — Послушай, У Киу. Давай не будем ссориться. Все эти неумные шутки меня не поражают, а раздражают. Оставь их для своего круга или дурачков из кругов пониже. Слыхал я, ты ими тоже не брезгуешь. — А тебе что! — она вырвала руки. — Они ведь не грязные айчи, которых ты вечно защищаешь! — Просто мне противно… — Ах, так!.. Ну и убирайся! Ум Куанг повернулся и молча пошел к выходу. Внезапно квадрат пола ушел вниз, и он едва устоял на ногах. Прямо перед ним открылось темное подземное помещение. Вспыхнул свет, и он увидел спящего езу — могучую саблезубую кошку. Вверху что-то звякнуло. Он поднял голову. Над ним задвинулась железная решетка, по которой быстро пробежала У Киу. Езу открыл глаза и сразу вскочил. Раздался зловещий рык, и тигр припал к земле. Все решали доли секунды. Куанг выхватил пистолет. С шипеньем вылетела тонкая струйка. Куда она попала, он заметить не успел: в то же мгновение пол дернулся и стремительно рванулся вверх. Сжимая пистолет, Куанг оказался лицом к лицу с У Киу. — А ты не трус. Я чуть не рассталась со своей любимицей. — Снотворное, — сказал он, пряча оружие. — Ты успокоился? Может, мы пойдем? Меня ждут гости. В вопросе ему послышалась ирония, и он покачал головой. — Я своих решений не меняю. — Тогда приготовь свежую обойму. Тебя ждет куча неприятностей. По этому коридору обратно не ходят. — Что ж, так даже интересней. — Желаю удачи, — произнесла У Киу с непонятным для него уважением и махнула рукой, будто прощаясь. Прежде чем шагнуть в искусно спрятанный в стене лифт, она обернулась. — Свидетели-боги: если пройдешь, можешь взять меня в жены, когда тебе будет угодно. Она скрылась в кабине лифта, и стена приняла прежний вид. Куанг вынул пистолет и внимательно огляделся. Теперь он понимал, что пестрая мозаика стен не просто прихотливый узор, а хитрая вязь продуманного рисунка, прячущего фотоэлементы и другие приспособления, приводящие в действие ловушки, которыми, по всей вероятности, начинено это крыло дворца. Инженер был достаточно осведомлен в таких хитростях. Доступ к книгам богов был сложнее. Приглядываясь к орнаменту, он осторожно, шаг за шагом продвигался вперед. В одном месте рисунок показался подозрительным. Куанг сиял с плеча легкую накидку и махнул ею, вытягивая руку вперед. Квадрат пола перед ним упал вниз. Тотчас сбоку, из-под стен коридора, выдвинулись две решетки. Он быстро перебежал по ним опасное пространство. Потом наклонился, глянул сквозь решетку и отшатнулся. Ему навстречу хищно блеснули глаза, и по стене ямы забегала огромная ящерица. Это был сегу. Его зубы источали яд, который мгновенно поражал даже крупное животное. Куангу в поездках случалось видеть скелеты зеотов, безгорбых верблюдов, с начисто обглоданными костями, над которыми поработало целое семейство сегу. Теперь Куанг знал, что ему делать. Держа пистолет в левой руке, правой он усиленно размахивал накидкой перед собой всякий раз, как у него возникало подозрение. При этом он зорко наблюдал за изменением рисунка орнамента. Как он и ожидал, сюрпризы были основаны не только на фотоэлементах. Кое-где достаточно было и его собственного. веса. Тогда Куанг отступал назад и с короткого разбега перепрыгивал опасное место… — Я всегда говорил, что он неглупый парень, — заметил Ур Атан, глядя на обзорный экран. — Держу пари, что ему не придется платить за лечение. — Не думаю, — возразила У Киу. — Пока ловушки простые, но смотрите, что будет сейчас. Несколько гостей, сидящих в холле, придвинулись ближе к экрану. Ум Куанг остановился, размышляя. Здесь орнамент менялся, но никакой реакции не вызывало ни размахивание накидкой, ни нажимы ногой на пол. И все-таки он интуитивно чувствовал в этом месте ловушку. — Нет, у него есть нюх! — рассмеялся калхор. — Ставлю сотню знаков, что он раскусит и этот секрет. — Пари принимается, — сказал сухощавый гость в черном костюме. Остальные оживились, задвигали креслами. Тут же несколько гостей обозначили свои ставки за и против. Глаза их заблестели, наполнились жадным ожиданием… Ум Куанг внимательно осмотрел пол. Ничего приметного в нем не было. Уложенный на всем протяжении длинного коридора белыми и черными плитами в шахматном порядке, он представлял единое целое, но Куанг уже имел возможность убедиться, что это не случайность и не прихоть хозяйки. Во-первых, плиты хорошо маскировали швы ловушек, а во-вторых, могли иметь и самостоятельное значение, как спусковой механизм. Он поочередно попробовал черные и белые плиты. Ничего. Значит, не в этом ряду. От знака орнамента на левой стене шли синие квадратики. Он сделал выпад и носком дотронулся до белого квадрата в следующем ряду. Ловушка сработала. Из стен выдвинулись поперек коридора решетки, потом бесшумно с обеих сторон открылись проемы в помещениях, в которых неторопливой трусцой бегали стаи серых лохматых хищников. Если вожак одной останавливался, принюхиваясь, то тотчас замирала и стая. Длоды отличались удивительной согласованностью действий и были равно опасны как для людей, так и для животных. На крупных животных нападали обычно две, а то и три стаи. При этом никогда не случалось, чтобы они враждовали друг с другом или даже затевали ссору. И здесь ни одна, ни другая стая не покидала своей территории, но окажись он в огороженном решетками пространстве, нападение длодов с одной или другой стороны было бы неизбежным. Животные умели выбирать момент для первого броска, и ловушка учитывала их природные качества. Наконец решетки ушли в стены, а выходы закрылись. Разгадав рисунок орнамента, он перешел эту часть коридора по диагонали черных квадратов. — Сто знаков на стол, — довольно потирая руки, сказал Ур Атан. Сухощавый вытащил бумажник и выложил два билета по пятьдесят знаков. — Дальше элемент, — сказала У Киу, — но с подвохом. Это он, пожалуй, решит. Когда перед Куангом возникли прозрачные стены, он улыбнулся, хотя вслед за этим в огороженное пространство хлынула вода. Постояв с минуту, она также быстро схлынула, и стены раздвинулись. Ум Куанг нагнулся и почти ползком преодолел мокрый квадрат коридора. — Ставлю тысячу знаков, что он пройдет все ловушки. — Ну, это уж слишком, — не выдержала У Киу. — Пока такое еще никому не удавалось. И потом у дверей… — За двери я не ручаюсь, — сразу нашелся Ур Атан. — Но остальное пройдет! Гости посовещались и приняли условия на паях. — Плакали ваши денежки, — веселился калхор, когда Ум Куанг избегал очередной ловушки. Наконец он остановился перед выходом. — Можете отыграться на всю сумму, — поощрительно улыбнулся калхор. — Если он не откроет дверь и провалится в тартарары! Суховатый кивнул. Остальные рисковать не захотели. Ум Куанг ощупал все стены, но никаких кнопок или фотоэлементов, которые могли привести в действие механизм дверей, не обнаружил. Тогда он вспомнил пароль — «Любовь или смерть». Но, разгадав столько ловушек, он не хотел рисковать, и, отступив на безопасное место, готов был произнести необходимые слова, как вдруг осекся. Орнамент здесь оказался особенно причудлив, и это настораживало. Он всем существом ощутил: любое произнесенное слово может свести на нет все его усилия, а может быть, и стоить ему жизни. Многие ловушки были скопированы с подземного хранилища горы Ат Харанг, а там не шутили. Спасти может лишь правильное решение! На лбу у Куанга выступили капельки пота… — Удивительное, прямо звериное чутье у этого парня, — задумчиво сказал Ур Атан. — Он все-таки унюхал, что здесь нельзя ошибиться. Другой бы на радостях сразу заорал пароль, а этот размышляет, примеривается. Или ты ему не сказала? — обернулся он к дочери. У Киу сидела взволнованная не меньше, чем Ум Куанг. — Да что с тобой? — удивился Ур Атан. — Я дала клятву богам. Если он сейчас выйдет, то по первому его желанию я должна стать его женой. — Ох-хо-хо! — загрохотал калхор. — Кто выигрывает, а кто и проигрывает! Ты, пожалуй, сделала слишком крупную ставку! Ничего, дочка! Приобрести такого парня… — Смерть или любовь! — выкрикнул Ум Куанг. Двери распахнулись. — Вот и все, — тихо произнесла У Киу. Минуту длилось молчание, нарушаемое шелестом отсчитываемых бумаг. — Я же говорил, что он с машинкой в голове, — небрежно сунув купюры в карман, сказал Ур Атан. — Надо бы задержать его. Все-таки будущий зять. У Киу порывисто подошла к пульту и нажала несколько кнопок. — Прошу гостей к столу. Там вы и увидите героя нынешнего дня. — Пневматический лифт? — спросил Ур Атан, кивнув на пульт. — Принудительное возвращение! — засмеялась У Киу. — Жаль, если он окажется в зале раньше нас. Хотелось бы посмотреть на его лицо. Но пойдемте, может, мы еще успеем. Гости двинулись в зал следом за хозяйкой. — Я думал, Оден, что птице азарта не найти зерен в твоей голове, — сказал один из гостей сухощавому. — Ты правильно думал, Ир. Трезвый расчет не уживается с азартом. — Но как же, Оден? Я ведь собственными глазами видел… — Сорвавший хороший куш бывает добр, если у него просят не деньги. А моему сыну пора перебираться в столицу. Говорят, рудник, где он работает управляющим, вреден для здоровья. — Если Ли Ходен получил от тебя в наследство хотя бы половину ума, он не пропадет! — осклабился Ир. — Он слишком разбаловался на свободе, — сурово ответил Оден и отвернулся, давая этим понять, что разговор на эту тему ему неприятен. Ум Куанг стоял в портале, опираясь на машину, и всей грудью вдыхал свежий воздух. Он прошел-таки эту дорогу, устланную змеями, не наступив ни одной из них на хвост. Но если столько опасностей, то почему ее поклонники возвращаются живыми? Конечно, потерять рассудок можно, даже побывав в одной ловушке, но если здесь точный инженерный расчет? Езу не успел прыгнуть, сегу бегала только по одной стене, вода заливала отгороженную часть не больше, чем на пять инаун. Почти каждый в состоянии продержаться такое время без дыхания, ну, хлебнет раз, другой… Не потому ли так беспечна У Киу? Ловушки все-таки просты и рассчитаны на глупышей. Нет, ему не хотелось верить в ужасающие легенды, шепотом передававшиеся из уст в уста. Он повернулся к дверям и произнес: — Любовь или смерть! Медленно бредя по коридору, он тщательно запоминал каждый знак, чтобы не тратить много времени на обратный путь. Ум Куанг остановился. Да, именно здесь, как она сказала, ее любимая кошка. Если это не иллюзия, он перебьет весь этот зверинец, а если иллюзия, то зайдет с парадного хода, как всякий почетный гость! Ум Куанг приготовил пистолет и шагнул под знак орнамента. Тотчас пол ушел из-под ног. Вспыхнул свет. Саблезубая кошка мирно дремала в том же углу. Потом она вскочила. Раздался гнетущий сердце рык. Ум Куанг вскинул пистолет и нажал спуск. Струйка жидкости разбилась в нескольких шагах о невидимую преграду. Кошка, не обращая внимания на выстрел, напряглась, приготовилась к прыжку… Ум Куанг громко захохотал. Все стало на свои места. Кошка прыгнула с ужасающим ревом. Свет погас. Пол поднялся наверх. Поеживаясь от неприятных ощущений, инженер зашагал по коридору в глубь дворца. Ему расхотелось добираться к парадному входу через систему ловушек, пусть большей частью иллюзионных. Найдя знак, подобный тому, у которого исчезла У Киу, он поднял руку, заслоняя часть переплетения орнамента, где был замаскирован фотоэлемент. Стена раздвинулась, и он вошел в цилиндрический лифт. Нажав наугад кнопку на пульте, он почувствовал, что лифт тронулся. Замелькали какие-то конструкции, его слегка прижало к стене на вираже, и вскоре лифт остановился. Створки распахнулись, и он очутился на широкой лестничной площадке. Из распахнутых дверей донеслись обрывки речей, говор и звон бокалов. Он неторопливо направился к дверям, оглядел присутствующих в зале и переступил порог. На него не обратили внимания. Он подошел к столу, налил в стеклянную рюмку крепчайшего напитка и выпил залпом. У Киу сидела на возвышении рядом с отцом и другими почетными гостями. Слева от нее пустовало его место. Он уже направился было туда, как вдруг на противоположном конце зала тревожно замигали красные огни. У Киу оживилась. — Вниманию гостей! Сейчас прибудет последний из опоздавших. Это известный всем ученый, строитель корабля богов — Ум Куанг! Стена раздвинулась, и из лифта вывалился дородный советник по военным делам и вооружению Ал Парин. — Воистину этот дворец — дворец чудес! — пробасил он. — Хотел пробраться незаметно, так меня выбросили перед всем миром. — Хо-хо! — загрохотал калхор. — Прости, почтенный, это все дочкины фокусы. Я сам-то опасаюсь здесь часто появляться! А тут что поделаешь? День рождения. — Вот и я к тому же. Искал что-нибудь позаковыристей… Он с торжеством поставил на стол черный керамический сосуд. — Благодарю. Это, кажется «Любимец Аукана»? — снисходительно улыбнулась У Киу. — Ты уже пробовала? А я хотел удивить… Да, ладно, — разочарованно махнув рукой, советник пошел искать свободное место. Свет в зале стал гаснуть, а над столами вспыхнули неяркие разноцветные лампочки. На возвышении зала появились девушки в легких прозрачных одеждах. Зазвучала ритмичная музыка… Гости зашевелились, разглядывая танцующих и выбирая девушек на собственный вкус. Девушки извивались в танце, стараясь привлечь внимание мужчин: за каждого полагалась отдельная плата… Ум Куанг незамеченным выбрался из зала на лестничную площадку. Он спустился к парадному выходу и, кивнул слуге, распахнувшему перед ним двери, вышел на центральную аллею. От испытанного напряжения он почувствовал необычную усталость и присел на скамейку. Над ним загорелись светильники. «Автоматика», - лениво подумал он, но подниматься не стал. Следовало осмыслить события месяца до логического конца. Советник по вооружению задержался, видимо, не зря. Ведь сегодня испытания… Едва он подумал об этом, как снова накатилось на него что-то тревожное, о котором он забыл, хотя забывать, пока не разобрался во всем, не следовало. Пожалуй, сегодня не время для личных обид. Нужно узнать результаты. Десять суточных переходов или, по мерам богов, триста фуар — не такая большая высота для испытаний. Учитывая спешку, они не повезут заряды па дальний ракетодром, а скорее произведут запуск с площадки ракетного отдела. Должно быть, видно ночью. Он поднял голову и по светящимся полосам, перечеркивающим небо, понял: свет над дворцом вызван не автоматикой, а пуском двух транспортных ракет. Послышались голоса, и он увидел на освещенном балконе гостей во главе с калхором и его дочерью. Советник по вооружению раздавал темные очки… Свет погас во всем дворце, и почти одновременно небо прочертила новая ракета. Куанг сообразил, что все высыпали полюбоваться зрелищем термоядерного взрыва. Ждать пришлось недолго. Яркая вспышка озарила небо. Светимость нарастала, пока не достигла жгучей ослепительности, от которой резало глаза, а дворец и сад высветились так, будто на них упали лучи десяти Ауканов. Ум Куанг прикрыл глаза, пока не почувствовал ослабления света. После яркой вспышки ему показалось, что наступила полная темнота, но вот дворец снова осветился, вспыхнули газоразрядные лампы и на аллее сада. С балкона доносился удовлетворенный говор толпы. Гости снимали темные очки, обменивались впечатлениями… — Смотрите, Ум Куанг! — донеслось до него восклицание У Киу. — Эй, дружище, давай-ка к нашему шалашу, нечего липнуть к скамейке! — Ур Атан захохотал, довольный своим простецким отношением и остроумием. Ум Куанг поднялся и, вспомнив ритуальное приветствие Высшему Совету, протянул вперед руку и, плавно описав ею полукруг, слегка приклонил голову. Польщенные такой честью гости, хотя и составлявшие правящую элиту, но все же в подавляющем большинстве принадлежащие второму кругу, разразились аплодисментами. — Ты дипломат, — сверкая драгоценностями, встретила его на лестнице У Киу. — Одним жестом ты приобрел себе столько друзей, сколько другим не удается за всю жизнь. — Не бойтесь переборщить в почтении. Это еще никому не приносило вреда, — процитировал он философа Ала Рану. — Пошли. Нас ждут, — сказала она, любовно оглядывая его гармонически развитую фигуру. — Кстати, я думаю, ты не потребуешь исполнения клятвы немедленно и, надеюсь, дашь бедной девушке немного повеселиться на воле? — У тебя сигнальная система? — спросил он, удивляясь ее осведомленности. — Фи, — она дернула плечиком. — За кого ты меня принимаешь? Я предпочитаю видеть свои жертвы во всем блеске их падения! Она вдруг остановилась на лестнице и, оказавшись на ступеньку выше, заглянула ему в глаза. — Послушай. Как ты миновал ловушки в коридоре, я видела, но как ты обошел садовые? Это практически невозможно! — Если ходить по аллеям, — усмехнулся Куанг. — Ты и это учел? — в голосе ее послышалось восхищение. — И то, что твои звери не больше, чем совершенные записи регофильмов. Впечатление производят натуральное, особенно твоя любимая кошка. — С тобой неинтересно, — сказала она, состроив гримасу скуки. — Кажется, я поторопилась дать клятву богам. Но если ты кому-нибудь проговоришься, я велю тебя отдать тем старухам. В их натуральности ты, надеюсь, не сомневаешься? Разочарованная, она взбежала по лестнице и оглянулась. — Не отставайте, господин со счетной машиной в голове! Вечерело. Сгущался мрак, повисая клочьями тумана в низких местах. Пуз Таяр включил фары. Какая-то фигура мотнулась в колючий кустарник, ограждающий дорогу. Таяр потянул на себя тормоз и остановил машину. У дороги, вжимаясь в кусты, сидела испуганная девушка. Он шагнул к ней, она отшатнулась и глухо вскрикнула. Теперь, приблизившись, он рассмотрел ее лицо. Смуглое, бронзово-красное, слегка удлиненное, с глубокими черными глазами, оно, пожалуй, было красивым, даже искаженное страхом и болью… Не раздумывая, он схватил ее за руку и выдернул из кустов. По тому, как изогнулось ее тело, Иуз понял, что только невероятное терпение и страх перед ним сдерживают ее от крика. Не говоря ни слова, он подвел ее к машине и открыл дверцу. Едва он выпустил ее руку, она припала к его ногам и, обхватив руками за щиколотки, уткнула лицо в его сандалии. — О господин, о господин! — всхлипывая, повторяла она. Вдали замаячили огни, и Иуз Таяр поспешно приподнял ее и втолкнул в автомобиль. В свете фар встречной машины он заметил, что одежда ее была вполне приличной даже для людей его круга. Когда машина удалилась, он зажег в салоне лампочку. Девушка была совсем юна, с тонкими, необыкновенно привлекательными чертами лица, с красивыми бронзовыми руками, которые она пыталась спрятать в традиционной накидке. — Кто ты? — сурово спросил Таяр. — Ю Ана, дочь пекаря Ан Хата, — тихо, но внятно произнесла девушка. — Ты знаешь, что ходить по этой дороге запрещено? Ю Ана втянула голову в плечи. Он понял, что она знает. Иуз Таяр достаточно часто ездил по священным дорогам и насмотрелся всякого. Нарушителя могли сбить машиной, убить или предать рабству. Он видел однажды, как сыновья одного сановника с улюлюканьем гоняли мальчишку, осмелившегося пролезть за колючую ограду из любопытства, но от испуга, что его обнаружили, выскочившего на дорогу, вместо того, чтобы скрыться обратно в дыру, образовавшуюся в кустарнике. Насладившись его шараханьем от чрезвычайно болезненных уколов кустарника, они принялись соревноваться, кто быстрее сшибет его машиной. Одному из братьев удалось повредить мальчишке ногу и, когда тот упал, второй наехал колесом на голову. И долго Иузу снилось тело мальчика с расплюснутой головой, лежащее на краю твердой бетонной дороги… — Ты знаешь, что я могу с тобой сделать? Снова испуг черным крылом исказил ее лицо. — О господин! Убей меня. Он заметил, что она машинально щиплет свою руку в том месте, где от укола колючки алела капелька крови. — Раздевайся! — О-о! — простонала она, но не посмела высказать сопротивления и стянула с себя накидку, обнажая, не скрытое больше ничем тело. Также безвольно она протянула руку к пряжке ремня, стягивающего девичий пояс, но он перехватил руку. — Довольно. Вытащив из кармана плоский пузырек, он накапал на руку и принялся растирать на ее теле места уколов. Таким средством снабжали каждого автомобилиста. Таяр сам испытал боль однажды, когда в ногу вонзилось сразу несколько шипов, и потому, не размышляя, втирал в тело девушки целебный бальзам и, только коснувшись случайно груди, слегка смутился, но не подал вида. — Где еще болит? — спросил он строго, видя, что испуг девушки постепенно проходит, а в глазах появилась надежда и доверчивость. Лицо ее покрылось румянцем, пробивавшимся даже сквозь смуглость кожи. Она потупилась. — Я тебя спрашиваю! — Тут, господин! — безвольно показала она ниже спины. Теперь настала его очередь краснеть, хотя он мог бы догадаться и сам, вспомнив, как она сидела в кустах. Он заколебался: отдать девушке пузырек, чтобы она растерла болезненные места сама? Неумелое обращение с лекарством могло вызвать ожог. Но и растирать… Преодолевая стыд, он сказал решительно, указывая на девичий пояс: — Снимай! — Если позволит господин… — Снимай и ложись. Я отвернусь. Он приступил к делу, с трудом преодолевая смущение, но, закончив, развеселился и слегка хлопнул ее ладошкой. — Одевайся! Она припала губами к его руке и тут же отдернулась. — Припекло? — сердито сказал он, пряча пузырек. — Оближи губы и сплюнь! Одевшись, она смиренно полила ему на руки, и, пока он смывал остатки лекарства, поглядывала на него своими черными глазищами с таким почтением, с каким, наверное, не смотрела бы на белых богов. — Ну, Ю Ана, дочь пекаря, — вытирая руки, заговорил он, — а теперь расскажи, какие негодяи бросили тебя на этой дороге. Девушка метнула быстрый, настороженный взгляд и опустила голову. — Это были люди второго круга? Но Ю Ана осталась безучастной к его вопросу, и он решил постращать ее. — Ты будешь отвечать? Или я брошу тебя здесь! Девушка еще ниже опустила голову, но когда Таяр решительно схватил ее за руку и потянул из машины, Ю Ана упала к его ногам и зарыдала. — Хорошо, — сжалился он. — Можешь не называть, кто. Расскажи, что случилось. Оказалось, что Ана возвращалась с конкурса красоты из столицы. Где пешком, где в вагонах, запряженных спокойными аурами, она добралась до соседнего города Нуаба. Здесь, в Нуабе, ее уговорили сесть в машину какие-то автомобилисты, обещая быстро доставить в Саюд, где она жила. По дороге ее пытались соблазнить, и, когда она оказала сопротивление, просто вышвырнули на дорогу. Вещи и деньги остались в машине. Она пыталась найти лазейку в сплошном колючем кустарнике, чтобы уйти из полосы священной дороги. Негодяи знали, что делали. Здесь не было проходов, и то, что не удалось им, мог сделать другой, уже па законном основании, ибо любой автомобилист, встретив человека на дороге, мог поступить с ним по собственному усмотрению. Так гласил закон. Таяр знал историю этого закона со слов Главного строителя корабля, своего начальника, Ум Куанга. Когда-то, лет двести назад, когда были построены первые автомобили, крупные города соединили гладкие каменные дороги. Сначала ими пользовались одни автомобилисты, но вскоре дороги понравились жителям, по ним стали ходить и ездить. После нескольких столкновений с аурами, возившими не только аурани с людьми, но и огромные повозки с грузами, дороги объявили запретными и оградили каменными стенами. Тяжеловесные ауры не мешали больше автомобилистам, но жители городов и окрестных селений по-прежнему предпочитали ровные дороги, особенно кто победнее, так как аурани по грунтовым дорогам двигались ненамного быстрее пешеходов и к тому же за проезд надо было платить. Случалось, автомобилисты сбивали пешеходов, или, пытаясь свернуть, врезались в стены. После гибели одного талантливейшего инженера из первого круга жрецы объявили дорогу священной. Каменные стены убрали, а дорогу по обе стороны обсадили кустарником охо, со жгучими колючками. Каждого, кто осмеливался появиться на дороге, кроме смотрителей, имевших специальную одежду и нагрудный знак, ожидала жалкая участь раба на рудниках, бесчинства, смерть, словом, как вздумается господам автомобилистам. С тех времен дороги опустели. Народ стал бояться их хуже черной болезни. Именно этим воспользовались каяты в последнюю войну, когда почти без боя их армия на автомобилях оказалась у стен столицы Аринды. Таяр хорошо помнил, как Главный строитель с усмешкой сказал, что войну, в сущности, выиграл охо. Заперев выход со священной дороги, воины Аринды как на учениях расстреливали мечущихся по всей линии дороги врагов, предпочитавших смерть мукам от колючек охо… Гнев богов, обрушившийся на столицу каятов, носил скорее характер устрашения, так как в военном отношении он уже ничего не решил. Зато каяты навсегда запомнили, чем отвечает Аринда на коварство своих врагов… Так или иначе, но священные дороги находились всецело во власти автомобилистов. Прежде Таяру нравился такой порядок, и он, не задумываясь, отводил попавшего случайно на дорогу человека к ближайшему посту смотрителя дорог, но после двух-трех раз убедился, что большинство «случайных» людей оказывается на дорогах в результате «шутки», а то и прямой мести автомобилистов. В сущности, автомобили принадлежали представителям высших кругов: жрецов, ведущим инженерам и, главным образом, людям второго круга — знатным вельможам, управляющим и их детям. Далеко не каждый инженер третьего круга допускался к управлению автомобилем, даже если у него оказывалась возможность его купить, но Таяр был исполнителем воли Ум Куанга, и за ним был закреплен автомобиль, как за знатным сановником. Ему нетрудно было представить, насколько легко можно уговорить девушку из четвертого круга, к тому же обуянную гордыней, ибо первая красавица страны могла стать женой вельможи второго круга, не говоря о возможности выбора среди людей третьего круга, к которому принадлежал Таяр. — Знай, дочь пекаря, — сказал Иуз, выслушав ее исповедь, — я не воспользуюсь своим правом, а отвезу тебя к отцу. Пусть он своей рукой накажет тебя за гордыню, хотя, — Таяр усмехнулся, — после колючек охо отцовский ремень вряд ли покажется тебе наказанием. Девушка вновь попыталась поцеловать ему руку, но Муз сердито оттолкнул ее. — С одной стороны гордыня, с другой раболепство! Это ли не лучшие черты воспитания нашего общества? — пробормотал он, усаживаясь за управление. — Любопытно было бы посмотреть, что стало бы с тобой, если бы жрецам вздумалось отдать тебе венок божественной! Он включил скорость, и машина плавно тронулась, выхватывая фарами хорошо прошлифованные каменные плиты дороги. Из низины шоссе постепенно поднималось вверх и проходило по густому лесу. Здесь следовало быть внимательным, так как звери не признавали человеческих законов и время от времени переходили дорогу, особенно ночью, не обращая внимания на колючки охо. Впереди таинственно замерцали два зеленоватых огонька… Фары выхватили из темноты поджарую фигуру езу. Прежде чем Таяр успел притормозить, езу с грозным рыком перепрыгнул через колючий куст и исчез в темноте леса. Иуз оглянулся. Девушка испуганно вжалась в кресло, едва ли сознавая, чем могло кончиться ее путешествие, не подвернись с машиной Таяр. Прошло не менее уна, пока лес не начал редеть. Внезапно машина подпрыгнула, словно на глубокой колдобине. Таяр едва справился с управлением и сбавил скорость. Толчок повторился, но теперь уже с большей силой, и Иуз включил тормоза. В наступившей тишине разнесся клокочущий гул, и небо внезапно осветилось, будто стартовала одна из жидкостнореактивных ракет, изучению которых немало посвятил времени Таяр, прежде чем попал в отдел Ум Куанга. И снова разнесся гул, сопровождаемый подземными толчками. — Спящий Чан Теку проснулся, — произнесла за его спиной Ю Ана. Иуз обернулся: отсветы зарева играли в черных, встревоженных глазах девушки. Тревога закралась и в сердце Таяра. Он пытался рассмотреть, что происходило вдали, но за деревьями ничего, кроме ярко-красного зарева, видно не было. Иуз потихоньку тронул машину. Дорога спускалась в долину, а затем, обходя Чан Теку, делала большую петлю и постепенно поднималась, пока не попадала в город Саюд, расположенный у подножия вулкана. Едва они выехали на открытую местность, Чан Теку предстал перед ними во всем своем грозном величии. Над конусовидной вершиной, высвеченной красным полыхающим огнем, поднимался дым и взлетали целые снопы раскаленных глыб и камней… На дорогу садился пепел и время от времени падали раскаленные куски лавы. Внезапно вершина его осветилась, выбросив вверх феерическое пламя. Тотчас земля содрогнулась и раздался ужасающий грохот. Машину снова подбросило, но Таяр на этот раз даже не притормозил. Опасность со стороны вулкана стала очевидной: на обращенный к ним склон Чан Теку выплеснулась огненная масса и быстро помчалась вниз, грозя пересечь дорогу. Машину швыряло из стороны в сторону, но инженер, удерживая ее на дороге, прибавлял обороты двигателю. В сущности, Таяром руководил страх. Лавовый поток, скатываясь по склону, постепенно остывал и становился более вязким, поэтому движение его скоро замедлилось, хотя каждая новая порция лавы, сбегая по проторенному пути, уходила все дальше, огненный поток мог и не достигнуть части склона, где проходила дорога. Но инженер, осведомленный во всех тонкостях ракетостроения, смутно представлял себе природу извержения: программа его знаний была узко специализирована, как, впрочем, всех инженеров третьего круга, даже самых талантливых, к каким относился Таяр. Поглядывая на надвигающуюся опасность, инженер не упускал из виду дорогу, которую теперь можно было различить только по двум рядам запорошенных пеплом кустов. Здесь и там на дороге, словно угасающие угли, краснели, остывая, вулканические бомбы, а перед самым городом ее пересек неширокий лавовый поток. Таяр свернул налево и, застревая в пепле и рискуя перевернуться на крутых участках, кое-как выбрался на окраину. Город дымился и горел. Толпы горожан проходили мимо, неся жалкие пожитки на своих плечах или толкая впереди себя тачку. Женский плач, крики детей, рев и вон домашних животных слились в жуткую звуковую какофонию, которую время от времени заглушали громовые раскаты взбесившегося Чан Теку. Люди и животные текли непрерывной рекой, покидая гибнущий под напором стихии город. Иузу запомнился пожилой мужчина, спокойно толкавший перед собой двухколесную тачку, нагруженную домашним скарбом, поверх которого сидело трое детей. Рядом с ним шла женщина, держа на руках грудного ребенка. К тачке была привязана горная коза… Ю Ана расширенными от ужаса глазами глядела на толпу, потом выскочила из машины и пошла навстречу людскому потоку, пытаясь узнать о судьбе своей семьи, но на нее не обращали внимания, бесцеремонно отталкивая с пути… Таяр уже собрался тронуться, но какое-то движение в толпе остановило его… Толпа заколыхалась, разнеслись истошные крики, и тогда Иуз увидел, как по улице, вдоль каменных заборов, движется огненный поток, догоняя упавших и безжалостно поглощая их. Толпа рванулась, в панике создавая пробку у машины Таяра. Ю Ану, все еще не осознающую угрозу и пытающуюся пробиться сквозь охваченный ужасом людской поток, кто-то ударил наотмашь, и она потеряла сознание. Однако напор толпы был так велик, что она, сдавленная телами, метров десять протащилась по движению потока и лишь у машины, которую толпа огибала с проклятиями, упала… Иуз выскочил из машины, приподнял девушку, бросил ее на заднее сиденье и тотчас почувствовал за спиной горячее, удушливое дыхание посланца Чан Теку. Лава медленно, но неотвратимо надвигалась на него. Таяр прыгнул в машину и рванул ее с места вслед удаляющейся толпе, подпрыгивая на брошенных пожитках и затоптанных обезумевшей толпой человеческих телах… Догнав толпу, он поехал медленнее. Живые уходили, растягиваясь цепочкой по засыпанному пеплом полю. Иуз свернул вправо, чтобы попасть на начало священной дороги… Вторые сутки брел Ронг Мут проселками, старательно обходя государственные поселения — приют рабов и вконец обнищавших людей седьмого круга. В поселениях для поддержания порядка всегда находился армейский гарнизон, и Ронга могли схватить, как беглеца, и обратить в рабство. Зная о произволе военных, которым платили с головы за каждого задержанного, он не мог рассчитывать на их снисхождение, тем более, что и на самом деле был беглецом. Как это случилось, он не смог бы объяснить даже самому себе. До самого последнего времени Ронг и не помышлял о бегстве, считая себя незаменимым и гордясь тем, что своим умом и знаниями добился высшего для него предела — инженера, за что и перевели его в сословие третьего круга. Это было нелегко. Ему был уготован путь отца, торговца скотом, человека богатого и уважаемого в своем кругу, но природная любознательность мальчика и любовь к камням привели его к инженеру горных дел Ран Отангу. Отец отпустил Ронга потому, что Отанг много путешествовал по стране и, отправляя сына, надеялся, что тот потом извлечет пользу из своих знаний дальних районов, и велел ему узнавать, где разводят много скота, прицениваться к его стоимости, присматриваться, где проходят перегонные тропы. Поначалу Ронг добросовестно выполнял поручение отца, писал ему подробные отчеты, но потом таинственный и удивительный мир камня целиком поглотил его внимание. Ран Отанг охотно делился своими знаниями, учил его определять минералы, рассказывал об их происхождении… Прошли годы, и Ронг Мут сам стал главой поисковой группы и открыл немало ценных металлов во славу Аринды и ее правителей, но по-прежнему для всех инженеров был «фэтом», выскочкой из низшего круга. Отец проклял его и пообещал лишить наследства, но когда потребовалась пища для корабля богов, никто иной, как Ронг Мут, обнаружил ее залежи в виде тонких черных прожилок. Никто не верил в удачу, и его спасло лишь то, что каждый год сдавал по несколько ларгов черного смолоподобного минерала в отдел Ум Куанга. А потом, когда подземный туннель уперся в мощную жилу и Ронг Мут стал привозить руду сотнями ларгов, его перевели в инженеры. Рудник быстро рос, хотя и пользовался худой славой. Вскоре правитель ввел должность управляющего. Ронг был уверен, что этим калхор отметил его заслуги перед страной, но он ошибся. Управляющим назначили какого-то молодого повесу Ли Ходена, дальнего родственника Ур Атана, которого за его проделки уже нельзя было держать в столице. Прибыв на рудник, Ли первым делом снял половину рабочих с рудника на строительство собственного дворца. Чтобы добыть положенную норму, Ронгу пришлось приложить немало старания и изобретательности, а Ли Ходен, закончив строительство, отпустил работников, к их великой радости, по домам, а знаки, которые полагались им за труд в руднике, регулярно присваивал… Ронг пожаловался на него, но приехала группа военных, попировала во дворце и укатила обратно, пригрозив инженеру снять с должности, если он не увеличит добычу еще на сотню ларгов. И вот два дня назад, во время подземных толчков, рудник рухнул, завалив половину рабочих, а Ронг Мут, наученный горьким опытом, бежал, понимая, что Ли Ходен и этот обвал запишет на его счет. Мут прихватил свои сбережения и, переодевшись в одежду скотовода, отправился в дальнее странствие, надеясь, что ему удастся добраться до северных провинций, где он рассчитывал найти работу у кого-нибудь из приятелей отца. Задумавшись, инженер не заметил, что по грунтовой дороге пылит машина, а когда увидел, было поздно прятаться, так как это могло вызвать подозрение. Машина остановилась рядом с ним, и он понял, что пропал. За рулем сидел инженер Таяр, исполнитель воли Ум Куанга. — Ронг? Что значит этот маскарад? Мут еще раз глянул на насупленные брови Таяра и повалился на колени. — Убей меня здесь, Иуз Таяр. Не вези на Высший суд. Мы с тобой одного сословия. Рудник полностью разрушен. — Поднимись! — зло сверкнув глазами, приказал Таяр. — Ты отдаешь отчет своим словам? Рудник-мощь и сила Аринды. Это кровь корабля богов! — Я знаю, — понурясь ответил Ронг, не поднимаясь с колен. — Был черный день, и земля дрожала, словно все предки хотели подняться из могил. Потом начались подземные толчки. Силы природы сыграли со мной злую шутку. Рудник рухнул, а с ним и все мои труды. Никто из стариков не упомнит такого… — Ли Ходен там? — Он сел в автомобиль и укатил. Наверное, с докладом к калхору. Мне не сносить головы. Убей меня сам, Таяр. Ты всегда ко мне хорошо относился и не раз выручал советом. Мне не стыдно будет принять смерть от твоей руки. — Сколько поднято смолы богов на поверхность? — Больше пятисот ларгов. — И они остались на складе? — Да. — Тогда ты болван, Ронг. В этом твое спасение. Скажешь, что ушел нанимать ауров, чтобы вывезти запасы смолы. Ты знаешь, что творится кругом? Саюд поглотил огонь горы Чаи Теку. Прямая дорога отрезана. Нуяр затоплен водой. Похоже, боги разгневались на нас. Ты говоришь, был подземный толчок? — Старые дома поселка тоже развалились. И склад тоже. — Склад — это хуже, — размышляя, сказал Таяр. — А может быть, и лучше. Значит, Ли Ходен не вывез смолу? — Говорю тебе, он сразу удрал и, конечно, все свалит на меня. — Садись в машину, не теряй времени! Ронг Мут сел рядом и непроизвольно оглянулся назад, где, пристегнутая к сидению, в беспамятстве лежала девушка. — Подобрал по дороге, — хмуро заметил Таяр. — Она из Саюда. — Да не оставят нас боги, — пробормотал Ронг. В ближайшем поселении Иуз вызвал начальника и, показав ему печать Строителя, приказал снарядить две повозки с аурами и подвезти к руднику людей. То же он сделал и в других поселениях, попавшихся на пути. Когда они прибыли на рудник, оставшиеся в живых работники под руководством помощника Мута разбирали завал входа в рудник. — Скоро прибудет к вам помощь, — сердито сказал Таяр. — Почему не выполнили в первую очередь распоряжение инженера Ронга Мута? — Я не слыхал никакого распоряжения, — удивился помощник. — Дело спешное, — вмешался Ронг. — Я сказал работнику, чтобы в первую очередь разобрали и привели в порядок склад. — Мне говорили, но я не знал, что это вы приказали, — стушевался помощник. — Я подумал, там люди. — Люди, — зло сказал Таяр. — Много рассуждаете, Уэ Клет. Немедленно ставьте людей на разборку склада. К полудню склад расчистили и запасы руды погрузили в фургон. Оставив помощника руководить разборкой завалившегося рудника с помощью прибывших поселян, приободренный Ронг Мут отправился сопровождать фургон, прихватив для охраны и помощи в пути часть гарнизона ближайшего поселения. Ю Ана приходила в сознание медленно. Сквозь красные отблески пожара она различала незнакомых людей, сидевших в кругу на возвышении. Они вели какой-то странный разговор. — Ты не прав, Ронг. Тебе, выходцу из богатых людей четвертого круга, трудно понять простых крестьян или солдат. Люди пятого и шестого кругов поддержат нас, не говоря уже о рабах и поселянах. Как они ни забиты, разбушевавшаяся стихия породила в них еще больший страх и отчаяние. Я не раз слыхал от Ум Куанга, что все люди равны от рождения, только условность разделяет нас на круги сословий. Это выгодно правителям, потому что каждый из кругов знается лишь с равным себе, но мечтает перейти в более высший. Нас разделяют, а нужно объединиться! Ю Ана подняла голову. Красная пелена спала с глаз, и теперь она различала богатое убранство комнаты и ложе, на котором покоилась. — Она пришла в себя, — сказал незнакомый человек с бородой и, подойдя, склонился над ней. Голова ее упала на подушку. Ю Ана все еще не могла понять, где она и что с ней происходит. К ложу подошел еще один мужчина, в котором она смутно узнала что-то знакомое. — Как мы себя чувствуем? — спросил человек с бородой. — Может, чего-нибудь желаем? Но Ю Ана продолжала смотреть на второго с таким напряженным вниманием, как будто от того, припомнит она или нет, зависела вся ее дальнейшая жизнь. — Ты, кажется, не узнаешь меня, Ю Ана? — спросил тот. — Да, господин, — тихо ответила она, и в тот же миг все пережитое словно обожгло воспаленное сознание. — Таяр, — внятно прошептала она. — О! Это уже достижение, — обрадовался бородатый. Теперь надо поесть и хорошенько уснуть. Таяр нагнулся к ложу и придавил маленькую белую кнопку. В дверях появилась пожилая женщина. — Эйя! Принеси крепкого бульона! После еды и ложки терпкого на вкус лекарства Ю Ану и в самом деле потянуло на сон. Она не слыхала больше, о чем говорили мужчины. Их приглушенная беседа убаюкивала и навевала причудливый, но красивый сон: она поднималась на гору, покрытую цветущими садами, а на вершине стоял белый бог с обликом Таяра. И когда цветущие кусты преградили дорогу, белый бог показал жестом, приподняв ладонь вверх, что она должна взлететь. Расправив руки, как крылья, она подпрыгнула и поплыла над кустами и деревьями… С этого дня Ю Ана быстро пошла на поправку. Через три дня она уже встретила Таяра у дверей. — Ты трижды спас мне жизнь. Я навеки твоя, господин. С этими словами она протянула ему белый девичий пояс, знак того, что она принадлежит ему душой и телом. Он полюбовался ее смущением и поправил ей локон, сбившийся на лоб. — Ты и в самом деле необыкновенно красива… Иуз подержал поясок в руках, не зная, как поступить, чтобы не обидеть девушку, потом подошел к скрытой в стене нише и спрятал его среди своей одежды. Вернувшись, он усадил ее против себя на мягкое возвышение. — Ты еще слаба, милая Ю Ана. Вот выздоровеешь окончательно, и я приму твой подарок. — Ты не понял меня, Таяр. Я твоя вечная раба. — Ты принадлежишь четвертому кругу, Ю Ана, и по нашим законам, я имею право взять тебя в жены. — Таяр… — прошептала девушка. — Не говори так… Вдруг ты когда-нибудь об этом пожалеешь… Пусть я буду твоей рабой и, когда перестану нравиться, ты пошлешь меня на любую работу, какая есть в твоем доме… — Глупости! — рассердился Иуз. — Что за дурные мысли! — Ты спас меня от позора на дороге и этим спас мою жизнь в первый раз. Ты спас меня от гнева Чан Теку и тем спас мою жизнь во второй раз. Ты спас меня от болезни и тем самым спас мою жизнь в третий раз. Трижды спасенный может быть только рабом своего спасителя! Иуз шагнул к ней и ударил по лицу. — Я обидел тебя? — Нет, господин мой, — она пыталась поднести к губам его руку, но он вырвал ее и ударил по второй щеке. — Я обидел тебя? — Нет, господин мой, нет. Тогда он ударил со всего маху, и девушка заплакала. — За что, господин мой? Чем я провинилась перед тобой? — Наконец-то, — облегченно вздохнул Иуз. — Теперь я и сам вижу, что обидел тебя. И обидел трижды. Теперь ты такая же вольная, как и я, и по-прежнему принадлежишь своему кругу. Девушка залилась слезами. — Значит, ты совсем отвергаешь меня? Он поцеловал ее в мокрую щеку и бережно привлек к себе. — Просто я люблю тебя, Ю Ана, и не хочу, чтобы ты принадлежала мне как раба. Потом, когда станешь моей женой, я искуплю эти три пощечины, и ты простишь мне их. — Я тебе их… Он закрыл ей рот рукой. — Не сейчас, Ю Ана, не сейчас. По закону раб, простивший своего господина, снова становится его рабом. Она просияла, вытирая глаза от слез… Ум Куанг любил сидеть в хранилище знаний. Здесь, в высеченных в глубине священной горы помещениях и подземных залах, в галереях и переходах, всегда было прохладнее и суше, чем на поверхности. Хотя он прекрасно знал, что воздух по специальным трубам подается с вершины горы, не мог отделаться от священного трепета, который всегда испытывал, вдыхая его при входе в хранилище. Отчасти трепет возникал и потому, что хранилище было доступно только посвященным. Оно не охранялось, но всякий, кто пытался проникнуть туда силой или хитростью, исчезал бесследно. Куанг изучил все сложные переходы и ловушки не хуже отца и все-таки, входя в хранилище, надо было быть предельно собранным. Малейшая оплошность или забывчивость могли стоить жизни. Здесь не шутили, как во дворце У Киу… Отец, Главный хранитель знаний, с детских лет водил его с собой, стараясь приучить к систематическим занятиям, к изучению всего того, что знал сам и что было записано в священных книгах. Только благодаря этому Ум Куанг достиг высших инженерных знаний и вслед за своим учителем досконально изучил белые книги, венчающие самые сокровенные расчеты белых богов — конструкцию того космического корабля, на котором они прилетели. Но были еще фиолетовые книги, на которые существовал запрет даже для носителей высшего звания и рядовых служителей культа. Куанг помнил, что отец говорил о них неохотно и что они объясняют, главным образом, сотворение миров в масштабе Вселенной и в системе Аукана. Долгие раздумья привели Ум Куанга к мысли, что именно в этих книгах он найдет ответ на тревожащие его вопросы. Когда он объяснил отцу причины своего желания познакомиться с запретными книгами, тот только покачал головой и сказал, что даже члены Высшего Совета не владеют этими знаниями. Они считаются слишком опасными… Может быть, после такого ответа Ум Куанг и успокоился бы, если бы не события последнего месяца. На Ауэне настало время больших бедствий. Боги гневались, насылая невиданные прежде потопы и ураганы. Начали пробуждаться многие, дремавшие с незапамятных времен, вулканы. На юге прокатилась волна крупных землетрясений, в том числе в таких местах, где никогда прежде они не случались. Рушились города и рудники. Один из них был главным поставщиком руды для ядерного топлива. Правда, добытой и переработанной руды хватит лет па десять полета корабля, но, с одной стороны, он боялся, что военные потребуют за его счет восполнить их оскудевшие в связи с испытаниями термоядерного оружия запасы, а с другой — предпочитал иметь на борту корабля полностью снаряженные топливом отсеки. Но не только это тревожило Ум Куанга. Интуитивно он чувствовал, что события последнего месяца, как в Аринде, так и на всей планете, каким-то образом связаны с испытаниями «гнева богов». Оказалось, военные, обрадованные разрешением на проведение испытания в верхней части атмосферы, взорвали сразу три мощнейших устройства. Одно, наименьшее, для любителей зрелищ — на безопасном удалении от столицы, а два самых больших — вблизи полюсов, где не существовало организованных государств и лишь девственно неразвитые племена иногда посещали эти места. Тревожные сообщения стали поступать сразу же после испытании. Совпадение или следствие? Ответ можно найти только в космологических книгах. Об этом он узнал от Эр Ваанга, руководившего испытаниями. Оказывается, прежде, чем решиться на проведение взрывов, он получил разрешение познакомиться со строением атмосферы и использовал приведенные там формулы для своих расчетов. Эр Ваанг утверждал, что никаких последствий для Ауэны взрывы не могли иметь, но Ум Куанг решил проверить расчеты сам. Теперь, сидя в кабинете отца, он ожидал решения Высшего Совета. Погруженный в размышления, он не слыхал, как вошел отец, пока тот не дотронулся до его плеча. — Ну, что? — вскочил с сиденья Ум Куанг. — Сын, откажись от этого безумного шага, и я освобожу тебя от обязанности давать пояснения о твоем поведении. — Нет, отец. Вы не понимаете, что происходит в нашем мире, я только догадываюсь, а нужны твердые знания. Я должен убедиться, что опасность, которая меня тревожит, пока еще в руках человеческих! — Тогда пойдем. Отец провел его по коридору, высеченному в сплошной скале, на мгновение остановился у знака, и тогда открылась дверь, ведущая в тайный зал Высшего Совета жрецов. Немногие смертные знали о его существовании. Только члены Высшего Совета. Ум Куанг догадывался о назначении зала, хотя отец просто называл его лекционным. Он помнил, что когда-то отец обмолвился вскользь о зловещем судилище, где по приговору того же Высшего Совета осужденный проваливался в бездонный колодец… — Ступай на середину, — сурово приказал отец, и от той отрешенности, с которой были произнесены эти слова, повеяло холодом неотвратимости… Ум Куанг содрогнулся, но тут же взял себя в руки и, выйдя на круглую площадку зала, поднялся на возвышение. Соблюдая положенный ритуал, он повернулся четыре раза, каждый раз повторяя приветствие. — Говори! — раздался сверху глуховатый, но сильный голос Старшего верховного. — На нашу Ауэну обрушились страшные бедствия. Гибнут ни в чем не повинные люди и дети их, гибнут их жилища, гибнут сооружения, дающие свет и тепло… Сбываются предостережения белых богов и все потому, что мы упустили из внимания часть их знаний! Ум Куанг задохнулся от волнения. Ему показалось, что он взял неверный тон и сейчас на него обрушится шквал негодования, но зал затаенно молчал. — Поймите меня правильно, верховные. Я виню прежде всего самого себя за то, что не попросил разрешения хотя бы ознакомиться с фиолетовыми книгами. Мой корабль практически близок к завершению, но прежде, чем покинуть пределы Ауэны, нужно знать, что там нас ожидает. Я знаю лишь то, что необходимо для навигации межпланетного корабля, но и этого достаточно, чтобы понять, что Ауэна — не единственная обитаемая планета. Есть еще Соона. И была Фурана. Она погибла. Именно с нее пришли к нам белые боги, и я полагаю, в фиолетовых книгах заключена тайна гибели их планеты. Не случайно белые боги призывали нас быть осторожными с теми знаниями, которые они нам передали. Мне кажется, мы неверно истолковали их предостережения. Суть их не в ограничении знаний для узкого круга, как это делается теперь, а в ограничении технического развития до тех пор, пока мы не овладели высшими тайнами мироздания. Мне кажется, они заключены в книгах, столь тщательно охраняемых вами от посторонних глаз. Если вы верите мне, сыну Ат Харанга, я постараюсь понять главное — причины обрушившихся на нас бедствий, и найти средства спасения. Если, конечно, не поздно. — Ты напрасно пытаешься нас запугать, сын Ат Харанга. Наши летописи хранят подобные события. — Но никогда они не принимали такой широты на всей планете. Вы послушайте, что творится хотя бы в нашей Аринде! Он выхватил из кармана портативный приемник, зная, что как раз в это время для правителя передаются наиболее важные сообщения со всех провинций. «…Выбрасываются тучи пепла, и Санг Ури наполовину засыпан им. От горящих осколков в городе возникли многочисленные пожары. Тысячи жителей спасаются бегством. Говорит провинция Кахаре. Продолжаются работы по спасению жителей крупного селения Наргу, животноводческого центра провинции, поставляющего до одной трети скота в столицу. Когда вода затопила долину, большинство обезумевших животных разбежалось. Людей паводок застал спящими, и они не успели выбраться в горы. Теперь они вторые сутки спасаются на крышах своих домов. Часть домов рушится, не выдерживая напора воды. С каждым часом растет количество погибших. Служба реки отмечает, что такой воды не было с начала наблюдений. Неизвестны случаи затопления Наргу и по летописям…» Куанг выключил приемник. — Неужели вы не понимаете, что бедствия — не результат случайно разбушевавшихся стихий. Они начались на следующий день после испытания «Гнева богов» в атмосфере Ауэны. — Ур Атан сказал, что ты полностью поддержал испытания и назвал их хорошей идеей. — Я сказал, что идея доставки устройства ракетой на большую высоту хорошая, но необходимо проверить ее. Когда он спросил, поддержу ли я его в Совете, я ответил, что не могу обещать, пока не буду убежден, что испытания не вызовут нежелательных последствий. Это мнение я и собирался высказать в Совете. — Почему же ты этого не сделал? — Мне не сообщили, когда состоится Высший Совет. Кроме того, мне потребовались бы фиолетовые книги, которые вы держите под запретом. — Эр Ваанг знакомился с ними и утверждает, что испытания не могли вызвать катастрофы. — Я слыхал, что Эр Ваанг делал расчеты, знал, что он пользовался фиолетовыми книгами. Значит, и он почувствовал, что не все благополучно! Только ведь расчеты понадобились ему для собственного оправдания. Всем известно: когда человек ищет оправдания, он находит его даже у своей собственной совести! Думаю, что его расчеты не учитывают всех взаимосвязей в атмосфере, даже если они и выполнены безукоризненно, как подобает истинному ученому. — Сознаешь ли ты, что, не доверяя Эр Ваангу, ты не доверяешь нам? — Да, верховные! — твердо ответил Ум Куанг. — Знает ли кто историю гибели Фураны? — Это последняя из запретных книг. Чтобы разобраться в ней, нужно прочесть все книги, — негромко отозвался Ат Харанг. — И ты, отец, до сих пор молчал?! — воскликнул Ум Куанг. Он опустил голову и сгорбился, будто на плечи его легла невероятно тяжелая ноша. Потом выпрямился. Глаза его загорелись гневом и решительностью. — Знайте, верховные! Вы совершили большую ошибку, наложив запрет на эти книги. Только они могли предостеречь нас от обрушившихся несчастий! В них — познание окружающего мира, глубокие истины о законах движения планет и строении системы Аукана, а самое главное, горький опыт белых богов, рассказавших о причинах гибели их родной планеты! Как я не догадался раньше, что таится в этих книгах?! Может, все было бы по-другому! Но не время для упреков, верховные! Голос Ум Куанга окреп. Он оглядел мрачный круг тайного Высшего Совета. — Предайте меня страшному суду, если я лгу! Наступают времена великих испытаний. Чтобы встретить их, как подобает, надо точно знать, что нам грозит. Дайте мне прочесть эти книги! — Они подрывают веру в священность богов! Ты знаешь об этом, мальчишка! — О да, верховный! Если боги ошибаются, кто скажет, что они боги? — Смерть ему! Это святотатство! — голос жреца сорвался на фальцет. Шквал ненависти и проклятий обрушился на Куанга. Он стоял с гордо поднятой головой, ожидая приговора. Среди этого безумства поднялся Гианг, старший жрец Совета, и, вытянув вперед руки, растопырил пальцы, призывая всех к вниманию, но буря гнева продолжала клокотать. — Тихо! — голос Гианга хлопнул, как выстрел в пустой бочке. У Куанга даже заложило уши. С недоумением он посмотрел на верховного, соображая, откуда у этого седого старца такой необыкновенно громкий голос. — Твое последнее слово. Ум Куанг грустно улыбнулся. И эта улыбка едва снова не вызвала бурю злобы. — Мне жаль, верховные, что вы не понимаете всей опасности положения. Вы убьете меня, корабль останется недостроенным и, если предсказываемая мной катастрофа окажется гибельной для Ауэны, то вместе с планетой погибнете и вы, как, впрочем, все живое. Неужели вы не понимаете, что не только мне, но и вам нужно знать, насколько серьезно то, что происходит сейчас с нашей Ауэной. Просто я лучше подготовлен, чтобы прочесть эти книги, разобраться в механизме этих сложных процессов и рассчитать возможные последствия. Я надеюсь, что тогда мы будем заведомо знать, что ожидает нашу планету: если гибель, мы достроим корабль и улетим на Соону. Я уверен, что она обитаемая. Сколько позволят условия, столько мы совершим рейсов, чтобы вывезти все самое важное и, может быть, такое количество людей, которое сможет начать новую жизнь на чужой планете и сохранить нашу нацию и культуру. Разве это мало? А если все обойдется, вы меня знаете! Я не предаю тайн богов, ваших тайн, верховные. Зачем же вы хотите моей смерти? Долгое молчание воцарилось в круглом зале. Каждый член Совета, казалось, начал осознавать мужество Куанга. И тогда Гианг спустился вниз из своей ложи и остановился у входа на круг. — Подойди сюда, мой мальчик! Ум Куанг поспешно сбежал с постамента и преклонил голову. Старый жрец приподнял пальцем за подбородок его голову, пытливо заглянул в глаза. Куанг почувствовал в его взгляде ласковое восхищение и воспрянул духом. Верховный поцеловал его в голову, благословляя. — Иди, мой мальчик! Отныне для тебя нет больше тайн. Совершив ритуал прощания, Куанг вышел из зала и направился в кабинет отца. Отец появился через полчаса. Он испытующе посмотрел на сына. — Сварил ты похлебку. Гляди не обожгись. Теперь все зависит от праведности белых богов и тебя самого. Если все, что ты говорил, правда, быть тебе Главным советником. Верховные редко дают такое звание: власти у него больше, чем у калхора. Случалось, Главный смещал и Старшего Совета! Но если неправда, они найдут способ отомстить тебе за тот страх, который испытали, да и за твою строптивость — тоже. Я не помню, чтобы кто-то за мою жизнь так смело держался на Тайном Совете. Я горжусь тобой, но у меня плохие предчувствия. Будь осторожен впредь, сын. Не раздражай верховных без причин. Пойдем, покажу тебе последнее хранилище. С тех самых пор Куанг делил время между работой над постройкой корабля и изучением книг в хранилище. Ураганы и наводнения, казалось, схлынули. Природа утихомирилась, и все постепенно входило в свое русло, только вулканы по-прежнему дымили и вели себя неспокойно. Верховные, когда случалось сталкиваться в хранилище знаний, посматривали на него косо. Он понимал, что ему не простят дерзкого, поучающего выступления в Совете, если он не докажет свою правоту. Иногда призывал его к себе Гианг, и они беседовали о прочитанном. Старший относился к нему благосклонно и однажды поинтересовался, нет ли способа узнавать время с большей точностью. В системе управления кораблем предусматривались такие часы, и Куанг рассчитывал, что они скоро будут завершены. Он сказал об этом Старшему. Тот поинтересовался их устройством, точностью хода и при этом обнаружил такую эрудицию, что Ум Куанг проникся к нему уважением и симпатией, хотя и знал, что Гианг один из немногих, кто занимается наблюдением звезд. И все же Куанг удивился, зачем Старшему такая точность. — Хранители времен сверяют часы по звездам, сын мой. Кто проверит звезды? Куанг не усмотрел в этом ничего, кроме научного интереса, но когда военные потребовали половину запасов ядерного топлива, заготовленного для корабля, на новые заряды термоядерных устройств, Высший Совет единодушно высказался против. Рассерженный Ур Атан прибежал к нему жаловаться. Хотя У Киу до сих пор не сдержала свою клятву, каждый раз выпрашивая у Куанга отсрочку, калхор считал его своим зятем и часто бывал у него. Ур Атан был тонким политиком и, сознавая свою зависимость от верховных жрецов, втайне мечтал о том, что именно тогда, когда будет завершена постройка корабля и тем самым исчерпается до конца кладовая знаний, завещанная его народу белыми богами, можно наконец подумать об ограничения власти жрецов. Несмотря на соблюдение верховными глубокой тайны о событиях на памятном Совете, калхор по брошенным вскользь фразам и брюзжанию отдельных жрецов, выражавших недовольство Куангом, догадался, что в отношениях ведущего инженера страны и большинства верховных произошла глубокая перемена, и он считал эту перемену неплохим козырем для привлечения строителя корабля богов на свою сторону. — Не найдется ли у тебя чего-нибудь покрепче, Куанг, сказал он, усаживаясь по обыкновению в кресло. Прямо житья не стало от этих верховных. Я ночей не сплю, укрепляя мощь государства для общего блага, а они отказывают на вооружение даже такой малости… — Боюсь, Ур Атан, ты обращаешься не по адресу, — хмуро сказал Ум Куанг. — У тебя перевелись запасы бодрящих напитков? — сделал удивленное лицо калхор. — Так я велю прислать тебе. — К чему эта дипломатия, Ур Атан, — досадливо поморщился инженер, открывая погребок. — Тебе «Любимец Ауканы»? — Пусть его айчи пьют, — состроил кислую рожицу калхор. — А мне оставят свой напиток. — Все обстоит гораздо серьезнее, — наливая калхору «Веселый айчи», вздохнул Ум Куанг. — Рудник полностью разрушен. Запасы, привезенные Ронгом, перерабатываются по специальной схеме в качестве топлива для корабля… Он протянул Ур Атану чашу с напитком. — Восстановление рудника — дело трудное, тем более, что подземные толчки повторяются и надо ставить усиленные крепи… — Зря я не удавил этого бездельника, — проворчал Ур Атан, распаляясь по мере того, как сказывалось действие напитка. — А все твои инженеры — уговорили. Управляющий мне прямо сказал, что в обвале рудника виноват инженер. — Управляющий твой — вор и лжец. Верь ему больше. Он уволил половину людей и присваивал деньги на их содержание, тогда как Ронг Мут должен был что-то изобретать, чтобы найти выход из трудного положения и сохранить уровень добычи с тем количеством работников, которые остались. — Охо-хо! — засмеялся громко калхор. — Молодец! Умеет жить! Надо ему подыскать должность получше, чтобы он ваших инженеров заставил шевелить мозгами. — Не у всех такой талант, как у Ронга. Развалит он тебе все производство. Его и близко нельзя подпускать к промышленности. Это не рудник! Тут отлаженный механизм. — Ладно, я подумаю. Ты мне лучше скажи, как пополнить запасы зарядов. Может быть, по-родственному уступишь половину? Никто ничего и знать не будет. Уж я об этом позабочусь. Пикнуть не посмеют! — Зря стараешься, Ур Атан. Я думаю и то, что у тебя есть, не понадобится, — Куанг устало опустился в кресло, в раздумьи поиграл крышкой письменного прибора и продолжал бесцветным, но твердым голосом: — Боюсь, сейчас нужно думать о скорейшем завершении постройки корабля и его испытании. Как только закончат очистку руды, все имеющиеся у нас запасы будут отправлены на корабль. — Вот тебе и родственник, — огорчился калхор. — А я думал, мы с тобой договоримся, как мужчина с мужчиной. Ум Куанг глянул исподлобья на правителя: — Я в таких делах не помощник. Тем более, что ты и твои инженеры оружия во главе с Эр Ваангом, как мне кажется, уже что-то разладили в хрупком механизме вращения Ауэны. Уж кто другой, но ты должен представлять масштаб бедствий, обрушившихся на нашу планету. И все это, заметь, сразу после ваших испытаний. Калхор покраснел, скулы его заходили от сдерживаемого гнева. Куанг впервые видел таким обычно ласкового и обходительного с ним Ур Атана и понял, почему при встрече с ним каждый торопливо и подобострастно опускает глаза, исключая разве верховных жрецов, которые держатся на равных. — Ты напрасно сердишься, Ур Атан. — Но ты начинаешь говорить глупости! Какое отношение могут иметь наводнения, не говоря уже о землетрясениях, к испытаниям нашего оружия? — Все в природе взаимосвязано. При взрывах термоядерных устройств в верхних слоях атмосферы выделилось колоссальное количество энергии. Ее вполне достаточно, чтобы нарушить равновесие. Очевидно, произошло резкое смещение воздушных масс, возникли зоны ураганных вихрей и необыкновенно сильных ливней в тех местах, где они никогда прежде не случались. Реки вздулись от воды. Затопило десятки городов и селений… Знаниям Ум Куанга калхор доверял куда больше, чем любому ученому первого круга, и потому слова инженера произвели на него впечатление. О последствиях наводнений он был осведомлен куда лучше Куанга, и его практический ум сразу уловил связь испытаний с разбушевавшейся стихией, но Эр Ваанг уверил, что это не более, чем случайное совпадение. — Но как же расчеты Эр Ваанга? — спросил он, пытливо глядя на инженера. — Дались вам всем эти расчеты, — досадливо отмахнулся Ум Куанг, и калхор сразу уловил, что где-то здесь и нужно искать противоречия между инженером и жрецами. Он забыл о своем задетом самолюбии и приободрился. — Плесни-ка еще чего-нибудь, дружище, и расскажи поподробнее, в чем состоит ошибка Эр Ваанга. Ведь он ошибся, не так ли? — Теперь я понимаю, почему жрецы недолюбливают тебя, — с любопытством посмотрел на него Куанг. — За умение с полуслова улавливать суть проблемы. Пока инженер наполнял чаши, Ур Атан прикинул, насколько откровенно можно с ним говорить и пустил пробный шар. — Признаться, и я от них не в восторге. Высшему Совету не хватает широты. Мы, обладая могущественными знаниями, почти все производим в единственных экземплярах. Возьми ту же Паинту. Украли у нас секрет автомобилей, понастроили мастерских в каждом городе и посадили на машины всю армию. Не будь у нас «гнева богов», задавили бы, как ящериц. Только после блистательной победы наших войск они разрешили разработку более мощных устройств… Ум Куанг протянул калхору напиток и сам в раздумья сделал несколько глотков. — Боюсь, что ты в чем-то глубоко прав, Великий, инженер впервые применил ритуальное обращение, которое было обязательным для всех лиц ниже первого круга, и Ур Атан счел это весьма обнадеживающим признаком. Понимаешь, я сам последнее время думаю о том, что, обладая такими сокровищами знаний, мы не используем даже тысячной доли их для блага всех. Производство у нас отлажено, но, как ты говоришь, лишь в единственном экземпляре! Один небольшой завод по выпуску и ремонту автомобилей. Один, хотя и крупный, металлургический завод, если не считать новых цехов, связанных с постройкой корабля. Уходят годы, чтобы построить одну разведочную ракету. А корабль богов? Он тоже один, и строим мы его уже лет двадцать, если не больше. Семь лет занимаюсь им я. А сколько было предшественников? Если бы мой учитель Тиа Рианг не создал такой большой отдел и все службы, связанные с постройкой корабля, не собрал таких талантливых инженеров третьего круга, как Таяр… Да, что там говорить! На корабль работает вся страна. И еще… Все собрано в столице. Будь у Паинты такое же оружие, как у нас, они одним ударом уничтожили бы столицу. А что кроме нее? Шахты и карьеры по добыче разных руд, небольшие мастерские, в основном по ремонту, да кое-какие механизированные хозяйства по выкармливанию скота и выращиванию самго, без которого трудно прожить и крестьянину и работнику, да и нам с тобой тоже… Все остальное, как и века назад. У нас до сих пор то здесь, то там вспышки голода, хотя, как показывает опыт государственных хозяйств, можно было давно механизировать все трудоемкие процессы крестьянского труда. Но нельзя, потому что белые боги завещали, что труд — основа жизни, а пуская машины, мы лишаем людей права трудиться. А так ли это? Ведь можно всегда найти применение свободным рукам. У нас постоянно не хватает работников в столице, а если развивать промышленность на местах? Можно в каждый дом ввести радио, обеспечить каждого красивой одеждой и даже каждому построить автомобиль. — Это ты уж хватил! — засмеялся калхор. — Если у каждого будет все, кому придет в голову работать? Да и чем будет отличаться второй круг от четвертого, пятого? Я считаю, мы и третий слишком балуем! А вот насчет радио, это ты правильно. Издал приказ, и все жители страны знают. Надо рассмотреть на Совете твое предложение и построить большой завод. Но мы отвлеклись. Ты хотел мне рассказать, в чем ошибка Эр Ваанга. — Эр Ваанг учитывал прежде всего ударную силу зарядов на поверхность и правильно рассчитал, что она при сильном разряжении верхних слоев атмосферы будет ничтожной. Далее он прикинул, а не начнется ли термоядерная реакция, то есть не запылает ли наша атмосфера, в которой те же компоненты, что в самом заряде. Но здесь, хранит нас память белых богов, он тоже не допустил ошибки. Но он не мог знать всей сложности процессов, протекающих в атмосфере и в ближайшем от нашей планеты пространстве. То немногое, что я знал раньше, позволяло предполагать, что существуют силы более могущественные, чем те, которые нам известны. Например, те, которые вращают Ауэну вокруг собственной оси. Ты, наверное, не раз испытывал на машине, как при резком торможении тебя кидает вперед. Это закон инерции. Твое тело сохраняет прежнюю скорость, а машина уже движется медленнее… — Это ясно даже новичку, — перебил калхор. — Ты хочешь сказать, что при испытании новых зарядов, мы притормозили нашу планету… Инженер с изумлением уставился на правителя. — Я же говорю, что в тебе пропадает великий ученый. К мысли о влиянии взрывов на скорость вращения Ауэны я пришел, только ознакомившись с новыми книгами богов, хотя и раньше подозревал о подобной возможности. — Ну, допустим, притормозили. Что из этого следует? — Во-первых, даже небольшое изменение скорости вращения планеты вызывает резкое изменение направления движения воздушных потоков, что привело к ураганам и наводнениям. Второе. Замедление вращения, в силу инерции, вызывает значительные напряжения в верхней части коры планеты, что приводит к ее разломам, то есть к землетрясениям. В других случаях энергия напряжения коры выжимает лаву из подземных очагов и вызывает извержение вулканов. Не случайно возобновилась деятельность даже тех вулканов, которые считались давно потухшими. — Ого! Вот это постановочка вопроса! Выходит, ударил по врагам, а отзовется по всему миру? Послушай, а ты не ошибаешься? Что-то Эр Ваанг говорил, что на все эти извержения и землетрясения не хватит энергии наших зарядов, даже если их увеличить в тысячу раз? — Когда ты нажимаешь на кнопку пуска ракеты пальцем, ты ведь не думаешь, что ракета поднимается только от усилия твоего пальца. Просто взрывы термоядерных зарядов при испытаниях нарушили механизм вращения планеты, и произошло либо замедление, либо ускорение вращения. — Как это определить? — Если процесс изменения вращения кратковременный, разовый, то никак. Через месяц, точнее через месяц и один день, в моем отделе закончат атомные часы, которые будут определять время с точностью до одной миллиардной таинауны. Вот тогда я буду точно знать, что происходит с нашей Ауэной. Ну, а если процесс стал непрерывным, то очень скоро наши жрецы, наблюдающие за движением небесных тел, заметят разницу во времени по обычным часам, а потом это станет известно даже непосвященным. Ур Атан сдвинул брови к переносице, что всегда свидетельствовало о крайней степени его сосредоточенности, и Куанг в который раз подивился цепкости его практического ума. — Это катастрофа для нашей планеты? — Не знаю. Если вращение будет ускоряться, то, очевидно, может наступить такой момент, когда силы внутреннего притяжения уже не смогут противостоять центробежным силам, и планета разлетится на куски. Именно это и случилось с Фураной, родной планетой белых богов. Если вращение замедлится, то, может быть, планета и уцелеет, но день и ночь очень удлинятся. И потом, если учитывать представления наших ученых о катастрофах, происходивших в давние времена, облик нашей планеты сильно изменится. Начнут возникать новые горные системы, изливаться потоки лав, и трудно сказать, что уцелеет в этом кромешном аду… — Боги были предусмотрительны, когда оставили устройство корабля, — проговорил хмуро правитель. — Только возможно ли улететь в другой мир? А если там такие же люди и они обратят нас в рабство? — Об этом вести разговор пока преждевременно, Ур Атан. Советую тебе не сообщать пока никому, даже самым приближенным, о нашей беседе. За моими словами нет ничего, кроме предположений. Может, еще все обойдется. — Хорошо, Ум Куанг. Но кое-какие меры я все-таки приму, и, в первую очередь, надо сосредоточить все усилия на быстрейшем завершении строительства корабля богов. Любой твой заказ будет исполняться, как мой собственный. В случае малейшей задержки посылай ко мне… Не буду тебя больше отвлекать. — Я рад, что ты меня правильно понял, Великий. — Значит, испытания новых часов будут через двадцать один день? — прощаясь, уточнил калхор. — Я приду посмотреть на твое чудо. Проводив правителя, инженер вызвал Таяра. — Иуз, что слышно с рудника? — Пока ни ларга. Ронг очень старается. Говорит, что через пару месяцев они доберутся до главного забоя, несмотря на частые толчки. — Плохо. Выходит, землетрясения не прекращаются, — хмуро отметил Куанг. — И извержение Чан Теку, — подтвердил Таяр. — Приходится делать большой крюк, чтобы миновать зону его действия. Я один раз познакомился с ним поближе и что-то больше не манит. Жаль только, дорогу залило лавой. — Попроси Ронга Мута ускорить начало добычи. Очень важно, чтобы к испытаниям был полный запас топлива. Если он начнет добычу через месяц, его назначат управляющим. Я сам попрошу об этом Ур Атана. — Хорошо, Главный. Я передам ему твои слова. — Как успехи в системе обогащения топлива? — Все готово. Система отрегулирована. Можно хоть сейчас запускать двигатели и лететь в межпланетное пространство. — Как идет оборудование кают? — С этим плохо. Задержаны поставки древесины. Говорят, пришлось отправить на отделку дворца Советника обороны. Он затеял перестройку. Сам понимаешь, второе лицо в Аринде. С ним не поспоришь… — Что же ты не сообщил раньше? Отправь кого-нибудь к калхору. Советник подождет! — Хорошо, главный. — Да, вот что… Придется тебе самому съездить к Ур Атану. Пусть всех монтажников по металлу направят на стройку. Необходимо срочно закончить облицовку корабля. Таяр удивленно поднял бровь. Он не очень верил, что удастся вернуть древесину, но монтажников!.. Только вчера со стройки сняли половину по указанию правителя на нужды обороны. — Думаешь, Ур Атан зря просидел столько времени в этом кабинете, — усмехнулся Ум Куанг. — Теперь мы будем самым главным объектом. Для нас все — в первую очередь. — Тогда мы, пожалуй, уложимся в график и через полгода закончим строительство. — График придется пересчитать. Корабль должен быть закончен вдвое быстрее. — За шестьдесят пять дней? Ты шутишь, Главный! — Шестьдесят пять дней и ночей! — жестко, не допускающим возражения тоном, ответил инженер и приказал: — Организуй работы в две смены. — Но ведь ночью ничего не сделаешь. Надо сначала подтянуть электроэнергию от столицы. — Ты сказал, что монтаж энергоцентра закончен. Пустишь малый реактор и выведешь освещение на все точки строительства. — Что ж. Пусть это будет и проверочным испытанием. Таяр, выполняя поручения Ум Куанга, вернулся домой поздно. Его ждали друзья, которым он назначил свидание. Чтобы придать светский характер встрече, Иуз объявил о свадьбе с Ю Аной. Находясь в доме Таяра, девушка вполне поправилась и необыкновенно похорошела. Обряд женитьбы они справили несколько дней тому назад, получив разрешение на перевод Ю Аны в третий круг. Это было не очень сложно, особенно, когда замолвил слово сам Ум Куанг. Однако использовать положенный день отпуска на устройство дел и свадьбу Главный не разрешил. Поэтому Таяр оповестил всех, что будет вечер в узком кругу, без принятых возлияний. — На месте Ю Аны я бы выбрал жениха посвободнее, встретил его шуткой Эхе Арг, врач по профессии. — Нет, Эхе, — серьезно возразила Ю Ана. — Я согласна ждать его всю жизнь, лишь бы он пришел. — Тебе боги подарили жену явно не по заслугам! — Предоставь об этом судить богам, — отшутился Таяр. — Я рад, что вы собрались, и, хотя у меня найдется, чем угостить вас, я думаю, как мой Главный: сейчас этим заниматься не время. Ю Ана, попроси Эйю приготовить тоник кайа покрепче. Нам есть о чем поразмышлять. Итак, первый повод. Пять дней назад Сам был у Главного больше двух часов. Повод второй. Строительство корабля ускоряется. Меня принимает Сам в любое время. Все наши требования немедленно удовлетворяются. У Советника обороны забрали древесину, подготовленную для отделки дворца, и сняли монтажников. Он сначала бросился к Ур Атану и грозил всех предать смерти, но вышел от калхора, как пришибленный. Кроме того, я просил помочь Ронгу людьми. Главный торопит с добычей руды, надеясь иметь полный запас топлива к моменту испытаний. Это третий повод для размышлений. — Скорее всего, случилось такое, что может оказать влияние на всю страну, — высказал свое мнение Эхе. — Новая война? Корабль переходит в распоряжение военных? — Какая там война! Все страны еле успевают справляться с нахлынувшими бедствиями. Да и боятся они нас, как разъяренного езу! — Тогда не связано ли все это с постигшими нас все расширяющимися наводнениями? Корабль мог бы оказать существенную помощь. — Ты, Эхе, рассуждаешь как врач, — перебил его седой смуглый мужчина. — Станет он заботиться о попавших в беду людях шестого и седьмого кругов, когда и третий не жалует. — Ну четвертый-то он как раз больше уважает, чем третий. Сам слыхал, как он обращался к нам: «Вы мои руки», - заметил молодой техник. — Еще бы, — усмехнулся седой. — Он натравливает нас на третий круг, чтобы держать всех в повиновении. — Так что ты думаешь, Уар, говори, — перебил его Иуз. — Думаю, что все эти ураганы и землетрясения обрушились на нашу планету не случайно. Мы не знаем, что именно произошло с Ауэной, но что-то произошло. И скорее всего, ваш уважаемый Куанг, сговорившись с калхором, собираются сбежать куда-нибудь подальше, как, по преданиям, сделали боги. — Что-то в этом есть, — проговорил в раздумье Таяр. Куанг приказал организовать работу днем и ночью. Мы запустили для освещения малый реактор. Снаружи он не облицован. Те, кто работает поблизости, могут умереть. Раньше Главный никогда не посылал людей на бессмысленную смерть. — Может быть, он не знает? — Ты слишком добродетелен, Эхе. — Сколько человек может поднять корабль? — Он рассчитан на длительное путешествие. В нем около пятидесяти кают, кроме того — салоны, залы, бассейн, помещение для книг и многое другое. — Что значит около? Точнее. — Пятьдесят три. — Сколько человек можно разместить в одной каюте? — Каюта предназначена для одного. — Это слишком даже для людей второго круга! Сколько туда можно посадить, как в аурани? — Уар, путешествие в пространство — не поездка в соседний город. Количество пассажиров строго определено также, как и запасов продовольствия, воды, воздуха… Если корабль возьмет груза больше, чем предусмотрено, он просто не поднимется. — Тогда давай исходить из того, какой вес он может поднять. — Этого я не знаю. — Как? — А вот как! — Иуз с усмешкой наблюдал за общим замешательством друзей. — Все зависит от дальности и длительности полета. — На какой срок рассчитано путешествие на корабле по книгам богов? — нашелся Эхе. — При полном количестве топлива на двадцать лет. — Двадцать лет?! — охнул Уар. — Но где набрать столько воздуха, не говоря уже о том, что любое продовольствие за такой срок испортится! — Продовольствие специальное, в банках и тубах. Оно может храниться долгие годы. Недавно мы пустили новую линию, на которой продукты будут полностью лишены воды. Они тоже не портятся, а весят очень мало. Кроме того, на корабле имеется специальное помещение, где можно растить всякие овощи. А вот запасы воздуха не очень большие, хотя и составляют значительную долю полезного веса, так как воздух восстанавливается на специальных установках. — А вода? — Вода не входит в полезный вес. Считается, что запасов ее на корабле хватит с избытком. — Тогда надо исходить из запасов воздуха, — заметил Эхе. Иуз достал портативную вычислительную машинку и, набрав программу, посмотрел на полученный результат. — Без учета восстановления, запасов воздуха хватит на три с половиной года. — Это значит, — подхватил Эхе, — что с некоторыми неудобствами при годовом полете можно взять вчетверо больше людей. — Утопия, — мрачно произнес Уар. — Ни о каком реальном спасении людей не может быть и речи. — По просьбе Куанга я считал траекторию полета до Сооны. При непрерывной работе двигателей туда, можно добраться за месяц и один день. — Это меняет дело! — снова воспрянул духом впечатлительный Эхе, на которого угнетающе подействовал мрачный тон Уара. — Тогда можно взять еще в тринадцать, ну пусть в двенадцать раз больше людей, и это составит около двух тысяч! — Нет, Эхе, — Охладил его пыл Таяр. — Корабль сбалансирован по весу. Как только мы возьмем больше людей, так придется от чего-то отказываться: от продовольствия или воздуха. — А если от топлива? Ведь его потребуется значительно меньше? — Это невозможно. Основное его количество идет на разгон при взлете и торможение при посадке. В полете расход топлива невелик. И потом, рабочая часть топлива обыкновенная вода, которая, кстати, нужна и людям. Ядерное топливо разлагает ее на кислород и водород, доводит до критических температур. Затем газы в виде плазмы поступают в двигатели, где происходит дополнительное их ускорение… В комнату вошла Ю Ана, неся небольшие чашечки с тонизирующим кайа, и принялась накрывать на стол… Ур Атан не забыл об испытаниях сверхточных часов и прибыл вместе с дочерью задолго до начала. Собственно, испытания уже велись. Часы были отрегулированы по среднему времени и пущены несколько суток назад. Еще до того, как калхор напомнил о своем желании, часы были переправлены на гору Ат Харанг, во владения Старшего хранителя времени Ао Топанга, потому что единственной возможностью для проверки их точности были наблюдения за звездами. Старший хранитель сверил их с Главными часами страны и нашел, что ход новых часов попадает в пределы точности Главных. Для окончательной проверки он решил провести наблюдения за прохождением зенита звездой Амуэн. Два наблюдения показали, что время суток, отмеченное между двумя прохождениями звезды, оказалось короче на две десятых таинаун, чем по часам Куанга. Строитель корабля внес поправку, и теперь все ожидали, что покажет третье наблюдение… Осмотрев часы и ознакомившись с их устройством, Ур Атан нетерпеливо прохаживался по просторному кабинету, резиденции Гианга, Главного верховного жреца, и, едва Старший хранитель времени отправился проводить наблюдение, спросил: — Что-то я не пойму, Куанг. Ты говорил, что твои часы значительно точнее тысячных долей таинаун, а они дали ошибку в две десятых? — Часы были отрегулированы на средние сутки, — ответил инженер и переглянулся с Главным верховным. — Значит, ты считаешь, что часы не виноваты? — Ао Топанг так не думает, — усмехнулся Куанг. — Подождем, что покажут нам результаты сегодняшних наблюдений. — Так зачем же ты снова регулировал часы? — не унимался Ур Атан. — Чтобы доказать его заблуждение, — ответил Ум Куанг и снова взглянул на Гианга. Тот предупреждающе мигнул, но Куанг продолжал, не отводя взгляда от верховного: — Думаю, что настала пора посмотреть правде в глаза. Скорость вращения нашей Ауэны замедляется на две десятых таинаун в сутки. Сегодня Ао Топанг пожаловался, что со временем творится непонятное. Через полгода это заметят другие, через год-полтора — все! Если только раньше не случится непредвиденных событий… Как будто в подтверждение его словам задребезжали светильники и все ощутили легкий толчок. — Что это? — удивился Гианг и сердито уставился на Ур Атана. — Опять твои испытания? — Нет, Главный, — глаза калхора были серьезны и строги. — Это скорее землетрясение. Я испытал его в Нианде. — Здесь испокон веков не случалось землетрясений и, по предсказаниям Великих, не должно быть. Значит, ты… Он не договорил. Снова слегка звякнули светильники и толчок повторился. — Великие не ошибались, — сумрачно проговорил Куанг. — Они имели в виду, что здесь не будет разрушительных землетрясений, но отзвуки сильных толчков доходят и сюда. Это и есть непредвиденное… Над телефоном Гианга вспыхнул голубой огонек. Верховный поднял трубку, молча выслушал сообщение и осторожно положил трубку на место. — Ты прав, Атан, — тихо и примирительно сказал он. — Нианды больше нет. Настали тяжелые времена, и нужно нам всем объединиться, чтобы выстоять. Быстрым шагом вошел Ао Топанг. — Плохо, — сказал он, опускаясь в кресло. — Звезды прыгали, как ушкауо. Это не к добру. Он посидел, перебирая пальцами что-то невидимое, и добавил: — А часы твои, Куанг, все-таки спешат на две десятых таинаун. Ур Атан и Гианг переглянулись. — А что показывают твои собственные расчеты, Старший? — спросил Главный жрец. — Мои расчеты, — Ао Топанг опять в раздумьи пошевелил пальцами. — Боюсь, они тоже неточны. Если им верить, то сутки удлинились, по крайней мере, на пятнадцать инаун. Гианг тяжело опустил голову и просидел в молчании не менее пяти инаун. — Придется верить! — сказал он жестко и зло, не то отвечая на сомнения До Топанга, не то подводя итог собственным размышлениям и, подняв голову, остановил свой взгляд на Куанге. — Готов ли ты держать ответ перед Тайным Советом? Куанг прикрыл глаза, давая понять верховному, что готов. Ур Атан, понимая необычность происходящих здесь событий, настороженно и чутко прислушивался к каждому слову, но последняя фраза Гианга, даже его, досконально знающего все тонкости управления страной и те невидимые рычаги, с помощью которых жрецы удерживают в своих руках фактическую власть, привела в изумление. — Тайный Совет? — переспросил он. — Да, Великий, — горько улыбнулся его удивлению Гианг. — Есть у нас и такой. На нем присутствуют лишь верховные, но сегодня мы сделаем исключение, разумеется, с разрешения Главного Советника, — он кивнул на Куанга. — Я думаю, ему удастся доказать свою правоту, а в этом случае, таково решение Тайного Совета, он автоматически становится им. — Дела… — протянул Ур Атан, понимая, что вся власть фактически переходит к Ум Куангу. — Надеюсь, ты не будешь возражать? — Думаю, Главный верховный прав. Твое присутствие необходимо, потому что именно сейчас потребуется собрать воедино наши усилия. У Киу подождет нас здесь. Женщинам не место на Тайном Совете. — Но я всегда бываю с папой, когда принимаются важные решения. — Да, это так, — подтвердил Ур Атан. — Дочь — моя правая рука. — Ты останешься здесь, жена, — тихо, но твердо сказал Ум Куанг. Глаза У Киу засверкали гневом, но, увидев, что здесь, в самом логове жрецов, ей ждать поддержки неоткуда, она склонила голову. — Я повинуюсь тебе, Ум Куанг. Ур Атан впервые оказался в глубоких недрах горы Харанг Теку. Сам зал Тайного Совета и та поспешность, с которой он заполнился, произвели на него большое впечатление. Заметил он и то, что многие верховные отнюдь не расположены к Куангу, а когда Гианг, на правах хозяина, пояснил гостю назначение центрального пьедестала и участь того, кто будет признан виновным, Ур Атана охватил озноб. Правда, он уже уяснил причину такого посвящения в тайное тайн — честь, которой не удостаивался ни один калхор, разве только те из них, кто призывался к ответу, но они уже никому не могли рассказать о том, что здесь происходило. Он понимал, что привычные устои рушатся и сейчас не время борьбы за власть, но понимал он и другое: если Куанга признают виновным, то и ему самому не выйти отсюда живым. Куанг поднялся на пьедестал с подчеркнутым спокойствием. Четырежды повторив ритуальное приветствие, он выпрямился и изучающе оглядел присутствующих. — Говори, — негромко сказал Гианг. — Не знаю, с чего начать, верховные. Наверно, лучше с испытания наших точнейших часов. Пусть скажет об этом Ао Топанг. — Часы Куанга за первые сутки ушли вперед на две десятых таинаун. Он внес поправку, но за вторые сутки они снова ушли на эту же величину. Это значит, либо часы не так точны, как рассчитывал Куанг, либо скорость вращения нашей Ауэны замедляется на эту величину. До начала Совета я еще раз проверил наблюдения за последнее время, и оказалось, что и Главные часы спешат в среднем за три последних месяца на две десятых таинаун в сутки. Вечное время нашей Ауэны оказалось хрупким. Оно сломалось… Теперь сутки стали длиннее на пятнадцать инаун и дальше будут увеличиваться. Я не знаю, почему происходит замедление вращения Ауэны, но оно происходит. Ао Топанг сел, и в зале воцарилось молчание. — Вы слышали, верховные, — снова заговорил Ум Куанг. — Я потратил много времени, изучая фиолетовые книги. Не буду излагать их содержание со всеми подробностями. На это потребуются не одни сутки. Постараюсь понятно объяснить, что произошло с Ауэной. Мы обычно не размышляем над явлениями, кажущимися нам обычными. Я тоже никогда не задумывался над тем, почему вращается наша планета, до тех пор, пока не уловил связи некоторых явлений с ее вращением. И тогда возник вопрос. Почему? Наша наука считает, что вращение возникло в процессе образования планеты и в дальнейшем первоначальный импульс сохранялся по инерции. Исходя из такого постулата, логично полагать, что со времени возникновения планеты скорость ее вращения должна постепенно замедляться. Однако, оказывается, были такие периоды, когда скорость вращения Ауэны возрастала, и объяснить такое отклонение наша наука пока не в состоянии. Именно это противоречие заставило меня искать те внешние силы, которые управляют скоростью вращения нашей Ауэны. Наши знания внешнего пространства и строения планетной системы Аукана несовершенны, поэтому я настаивал на разрешении прочесть фиолетовые книги. На эту мысль, как вы помните, меня натолкнул Эр Ваанг, который использовал их данные об атмосфере нашей планеты, но не удосужился изучить внешнее — строение Ауэны в целом. Если бы он уделил больше внимания космическим связям нашей планеты, мы не стояли бы сейчас в преддверии катастрофы… Оказалось, что за пределами атмосферы, как раз на той высоте, на которой взорваны термоядерные устройства, располагается механизм вращения нашей планеты. Сам механизм представляет весьма сложную систему магнитных, электромагнитных и плазменных полей. Упрощенно, он состоит из огромных гороподобных поясов, охватывающих планету по экватору и как бы вложенных друг в друга. В каждом из поясов движутся заряженные частицы огромных энергий. Удерживаются они магнитным полем нашей планеты и перемещаются вдоль силовых линий от северного полюса к южному и обратно. Надеюсь, всем понятно, что движущиеся заряженные частицы — тот же электрический ток и он, естественно, создает собственное магнитное поле. Именно оно в совокупности с магнитным полем Аукана образует переменную составляющую магнитного поля Ауэны, которая ежесуточно измеряется нашими приборами. Величина этой составляющей немалая, около десяти процентов. Вдумайтесь! Десять процентов! А ведь это только результат взаимодействия полей, фиксируемый приборами. В действительности электромагнитное поле, наведенное заряженными частицами в поясах, значительно мощнее. Сила взаимодействия его и магнитного поля Ауэны и вызывает вращение планеты. По сути эта система представляет собой электродвигатель особого рода — магнитоплазмодинамический! Основным поставщиком энергии для этого двигателя является Аукан, непрерывно излучающий поток заряженных частиц плазменного типа. Боги называют это явление солнечным ветром. При воздействии его на систему поясов происходит сложная рекомбинация или перестройка самих поясов на освещенной и ночной половинах планеты. На дневной стороне, получая энергию солнечного ветра, пояса возбуждаются и мощность их возрастает, на ночной стороне энергия поясов и их магнитный потенциал резко уменьшаются. Эта неравномерность и создает вращательный момент, выполняя роль коллектора электродвигателя. Насколько стабильна эта система? Конечно, она достаточно устойчива, так как значительно сложнее, чем я вам ее представил. В нее, кроме того, входят плазменные прослойки, кольцевые токи… Она обладает способностью саморегуляции, взаимодействуя с верхней частью атмосферы, и все-таки весь сложный комплекс механизма вращения планеты устойчив до определенных пределов. Разрушение его может произойти как естественным путем, так и искусственным… Ум Куанг обвел взглядом первый ряд, пытаясь уяснить, достаточно ли понятно излагает он знания, почерпнутые в фиолетовых книгах, но не уловил на бесстрастных лицах верховных ни проблеска интереса, ни тени сомнения, ни искры тревоги… Как будто не в этом же зале бушевал ураган злобы и испуга… А ведь от того, насколько они осознают опасность, зависит будущее планеты! Чувствуя, что пауза затянулась, Куанг поспешил продолжить свои объяснения: — Наше светило, наш грозный Аукан, — главная тому причина. Помимо тепла и света он воздействует на планету потоками плазмы, невидимым электромагнитным излучением и даже своим магнитным полем. Если количество тепла и света, поступающих на Ауэну, относительно постоянно, то мощность потоков плазмы и электромагнитной энергии меняются весьма значительно, равно как величина и даже полярность его магнитного поля. Изменение всей этой энергии циклично, и число таких циклов велико. Народ давно заметил: когда лик Аукана хмурится, жди всяческих бедствий. Очень верное наблюдение! Лик его становится хмурым от возникающих на нем пятен, которые являются центрами активности Аукана. В период активности особенно велика энергия потоков заряженных частиц, то есть, если принять образное выражение Белых богов, солнечный ветер дует сильнее. Но сильный ветер — еще не ураган, хотя и он приносит много бед. В отдельные периоды, случающиеся примерно раз в двести с лишним тысяч лет, энергия ветра столь велика, что происходит смена магнитных полюсов планет, но поскольку такое воздействие относительно кратковременно, инверсия полюсов не влечет за собой существенных последствий. Грубо говоря, здесь происходит то же, что и в электродвигателе переменного тока. Случаются, однако, и такие периоды, когда сила солнечного ветра не достигает урагана, но мощность его достаточно велика, а период воздействия более длителен. Тогда процесс перестройки магнитного поля планеты, а вместе с ним и механизма вращения, происходит постепенно. Энергия Аукана нарушает обычную конфигурацию околопланетных поясов и отжимает их на ночную сторону, что вызывает не только постепенную потерю планетой собственного магнитного поля, но и замедляет скорость ее вращения. При дальнейшем воздействии солнечного ветра и магнитного поля самого Аукана, которое также в этот период несоизмеримо возрастает по мощности, на планете снова возникает магнитное поле, но уже с противоположными полюсами, и это может вызвать вращение планеты в обратную сторону. Само собой разумеется, что такая перестройка приводит к ужасающим катаклизмам на планете: приходят в движение материки, вздымаются горные системы, из гигантских разломов коры планеты разливаются целые моря раскаленной лавы, испаряются океаны и, конечно, сгорает и погибает все живое… Таковы естественные процессы перестройки механизма вращения планеты и их последствия. Что же произошло с Ауэной? К сожалению, служба Эр Ваанга выбрала далеко не лучшие места для испытаний термоядерных устройств. Вблизи полюсов Ауэны пояса заряженных частиц отсутствуют, так как частицы тут же выталкиваются из этих пространств магнитным полем планеты. Взорвав устройства вблизи полюсов, Эр Ваанг создал здесь огромный избыток заряженных частиц, и весь этот избыток был немедленно «выметен» с полюсов в нижние, наиболее активные пояса механизма вращения, весьма существенно пополнив их энергию. Еще одно термоядерное устройство было взорвано в самом поясе, над столицей. Сам взрыв, правда, не повредил пояса, но тоже усилил его энергию. Я думаю, все хорошо помнят, что взрывы были произведены ночью. Это существенная деталь. Как я уже говорил, на ночной стороне планеты магнитное поле плазменных поясов ослаблено. Усиление их энергии за счет взрывов привело к возрастанию напряженности магнитного поля нижнего, оказывающего наибольшее влияние на скорость вращения планеты, пояса. Выравнивание энергии на дневной и ночной сторонах планеты привело к противодействию ее вращения, то есть к торможению. Возможно, что последствия испытаний в ближнем от Ауэны пространстве могли быть и не столь велики, хотя ручаться за это трудно. Катастрофа на Фуране, планете Белых богов, связана именно с применением термоядерных устройств, правда, в значительно большем количестве, но… Проведение эксперимента на нашей планете совпало с сильными вспышками на Аукане, когда глаза его пятен смотрели на нашу Ауэну. Хрупкий механизм вращения планеты был нарушен. Последствия вы знаете. — Мы не так все подготовлены, чтобы увязать изменение скорости вращения планеты со всеми катастрофами, прокатившимися по Ауэне, — Гианг сделал паузу и оглядел собрание, чтобы определить настроение верховных. Скажем, понять связь землетрясений или усиления активности вулканов с изменением скорости вращения Ауэны можно. Замедление, или торможение, как говорил здесь Куанг, по закону инерции вызывает напряжение в коре Ауэны, которое разрешается в наиболее ослабленных участках ее разрывами, что ведет к землетрясениям или, усиливая давление в вулканических очагах, приводит к извержениям. Служба Аукана, которой я руковожу, ведет наблюдения за пятнами уже в течение трехсот лет по системе счета Белых богов. Они установили эту службу, и по традиции ее ведет Главный Верховный. Сейчас площадь пятен и энергия потока заряженных частиц, отмечаемых приборами, несравненно выше, чем за весь период наблюдений. В этом Куанг прав, хотя я не посвящал его в тайны службы Аукана. Между тем, связь активности Аукана и извержений вулканов, равно как и сильных землетрясений, отмечалась еще моими предшественниками. Обычно вулканическая деятельность усиливается как в годы наибольшей активности Аукана, так и в годы наименьшей. То, что сообщил нам Куанг, проясняет причины этой закономерности. Очевидно, в годы активности Аукана происходит ускорение вращения нашей планеты, в годы слабости замедление. То и другое, естественно, вызывают вследствие инерции дополнительные напряжения в верхней части коры планеты. Однако массы воздуха не имеют такой связи с вращением Ауэны. Как объяснит Куанг все эти наводнения, ливни и ураганы, начавшиеся не по сезону, а иногда и не в тех местах, где они обычны? В зале зашевелились, и сотни глаз требовательно уставились на Куанга. Тот почтительно кивнул Главному Верховному жрецу, отлично понимая, что Гианг льет воду на его мельницу, хотя со стороны могло показаться, и большинство верховных именно так и поняли, что вопрос Гианга задан с целью загнать Ум Куанга в тупик. — Глубокочтимый Кеа Гианг не совсем прав, говоря о том, что скорость вращения планеты не влияет на атмосферу и направление движения воздушных масс. Все вы знаете, что реки нашей планеты обычно подмывают правый берег. Поэтому он, как правило, крутой, а левый берег — пологий. Всем известно, что это происходит потому, что текущие воды отклоняются вправо вследствие вращения планеты, но удерживаются берегами, и энергия отклоняемых текучих вод расходуется на подмыв этих берегов. Движущиеся массы воздуха испытывают воздействие тех же сил, но у них, в отличие от рек, нет берегов, и поэтому они сами смещаются вправо. Замедление скорости вращения Ауэны вызвало отклонение потоков воздушных масс от привычных путей, потому что смещение их вправо стало меньшим. Они попали в иные географические условия, и, конечно, нарушился обычный характер погоды… К сожалению, это лишь одна из причин и, к тому же, не самая главная. Погода — настолько сложная и неуравновешенная энергетическая система, что даже Белые боги не могли рассчитать все ее варианты. Мы привыкли считать, что погоду на планете определяют тепло и свет Аукана, приток которых достаточно постоянен, но, оказывается, существуют и другие притоки энергии, о которых мы даже не догадывались. Это прежде всего солнечный ветер, энергия которого обычно поглощается околопланетными поясами, но при усилении его мощности, часть этой энергии сбрасывается плазменными поясами в атмосферу. Такие пробои в атмосфере и перетекание избытка энергии из поясов происходят в районах крупных магнитных аномалий. Поглощение энергии атмосферой приводит к зарождению циклонов, сила которых пропорциональна поглощенной энергии. Усиление активности Аукана, о чем здесь говорил глубокочтимый Кеа Гианг, привело к резкому усилению энергии солнечного ветра, а значит, к быстрому переполнению энергией плазменных поясов. Этому способствовала и подкачка энергии за счет термоядерных взрывов… Избыток энергии ближайшего к атмосфере планеты плазменного пояса был как никогда велик и, очевидно, пробои и сбросы происходили не только в зонах крупных магнитных аномалий, но и во второстепенных, что и обусловило появление мощных циклонов в нетрадиционных местах. Прибавьте к этому изменение скорости вращения Ауэны и вы получите полную картину тех бедствий, вызванных изменением погодных условий, которые обрушились на нашу планету в последний год. На этот раз воцарилось долгое молчание. Верховные переваривали услышанное. Каждый из них по своему уровню знаний был достаточно подготовлен, чтобы осознать взаимосвязь всех явлений, обрушившихся на Аринду, с причинами, о которых говорил Ум Куанг. Они понимали и то, что за словами Куанга стояли знания Белых богов, подвергать сомнению которые было бы еще большим святотатством, чем нарушение запрета на чтение фиолетовых книг, установленного поколениями верховных… — Как долго может продлиться замедление скорости вращения Ауэны? — спросил Старший хранитель времени Ао Топанг. — Нужно провести изучение состояния плазменных поясов и притока к ним энергии Аукана, — ответил Ум Куанг. — Мы запустили на различную высоту несколько разведчиков с аппаратурой, взятой из запасников корабля богов. Информация поступает на корабль и обрабатывается, но для правильных выводов нужно вести наблюдения в течение нескольких месяцев, лучше — года. Думаю, все зависит от состояния активности Аукана. — По моим расчетам, активность Аукана будет расти еще в течение двух лет, — глухо сказал Гианг. Ум Куанг вытащил из кармана микрокристотрон и быстро набрал программу. Посмотрев на результаты, покачал головой. При таких темпах активности Аукана замедление скорости вращения Ауэны составит около десяти процентов в год. Сутки увеличатся с двадцати до двадцати двух ун. Замедление будет заметным даже непосвященным, но, самое главное, оно станет необратимым, потому что к этому времени мощность поясов достигнет предела кратности. В этом случае вся избыточная энергия их будет поглощаться на противоборство с магнитным полем Ауэны… — Замедление вращения Ауэны будет продолжаться, по крайней мере, еще в течение двух-трех лет. — Это катастрофа? — быстро спросил Ур Атан. — Расчеты надо проверить, — уклончиво ответил Ум Куанг. — Я заложил исходные данные ориентировочно. — Да покинут зал непосвященные, — громко произнес традиционную фразу Главный Верховный жрец. Куанг нарочито неторопливо спустился с возвышения и, встретившись в проходе с правителем Аринды, провел его в комнату ожидания… — Ты мне теперь зять. Могу я по-родственному получить вразумительный ответ? — угрюмо спросил Ур Атан, когда они уселись в кресла. — Это катастрофа? Куанг тяжело вздохнул. Калхор всегда оказывался более чутким, чем весь сонм верховных, хотя за его плечами не было тех больших знаний, какими они обладали. При расчете Куанг заложил в программу минимальные пределы и, если они дали такие результаты, надеяться можно только на чудо. Но разъяснять всего Ур Атану он не собирался, даже как отцу своей жены. Теперь, когда он без пяти инаун Главный Советник, он мог ожидать противоборства со стороны калхора. — Будем надеяться на лучшее. — Не доверяешь? — огорчился Ур Атан. — Пойми, без меня и моих служб вы даже не достроите корабль. — Практически строительство его завершено. Остается отладка всех его систем, — усмехнулся Куанг. — Но без меня и моих сотрудников он и готовый не двинется с места. Только я и Таяр знаем все его системы. — Ты слишком доверяешь этому выскочке, — поморщился Ур Атан. — А вокруг него вертятся подозрительные личности его круга. — Никому не запрещается иметь друзей, особенно своего круга, — пожал плечами Куанг. — Что-то их стало слишком много за последнее время. — Таяр верен мне, — жестко сказал Ум Куанг, нахмурясь. — И потом, в полете, мне одному не справиться. Вести корабль мы будем по очереди, так что оставь его в покое! — Хорошо, хорошо… Это к слову пришлось. Я о другом. Понимаю, у тебя могут быть свои причины не открывать всей правды о состоянии Ауэны, хотя мне и так ясен ответ. Но даже этот старый хрыч Гианг понял, что без моего участия вам не совершить задуманного, а ты… — Дождемся решения Тайного Совета, дорогой Ур Атан, — примирительно заметил Ум Куанг. — Ты не рискуешь жизнью… — Поверь мне, в Совете сидят не такие уж дураки, похлопал его по спине калхор. — Ты сейчас самая большая драгоценность государства. Потерять тебя — равносильно самоубийству. Ур Атан не ошибся. Тайный Совет единодушно признал правоту Ум Куанга и назначил его Главным Советником страны. В город они возвращались в машине У Киу. Все еще злясь на Куанга, У Киу гнала электромобиль на предельной скорости. — Боюсь, теперь все наши с тобой дела придется решать на Тайном Совете, — озабоченно сказал Ур Атан, по привычке расположившийся на заднем сиденьи. Ум Куанг обернулся, потянулся к выключателю — зажечь свет в салоне, но передумал… — Дорогой Ур Атан. Теперь я могу раскрыть руки и показать, что спрятано в кулаках. В комнате ожидания не говорят о делах. Меня предупредил об этом отец. Думаю, там стены имеют глаза и уши. Я посчитал с запасом, но и в этом случае получилось, что процесс замедления вращения Ауэны необратим. Это, скорее всего, конец. Конец всему живому, всему устоявшемуся… Будут рушиться горы, погибать материки, да и сам океан вряд ли уцелеет. Начнутся мощные извержения, все покроется лавой, а вода испарится. Так что все это — вопрос лишь времени. Жрецы — плохие помощники в практических делах, а решать их придется быстро, поэтому я хотел бы оставить все, как есть. И еще одна деталь. По расчетам корабль может поднять лишь пятьдесят четыре человека. Шесть из них составляют команду. Еще два места занимают командир корабля и его помощник, то есть я и Таяр. Остается сорок шесть мест. Если удастся увеличить число пассажиров вдвое, вчетверо, мы не сможем за один рейс увезти даже жрецов… Решать это нельзя ни на Тайном Совете, ни на других собраниях… Ур Атан от волнения покрылся испариной и подумал, что Куанг хорошо сделал, что не включил свет. То, что высказал зять, было даже хуже, чем заговор против жрецов, о котором иногда помышлял калхор наедине, когда те его особенно донимали. — Но ведь без их ведома не улетишь, — возразил он, смахнув пот обратной стороной ладони. — Глаза и уши у них имеются везде. — Никто не собирается лететь без их согласия, — усмехнулся Куанг. — Это действительно неосуществимо. Перед первым рейсом проводится пробный полет. Придется рисковать. — Цель оправдывает риск, — сразу сообразил калхор. — Но если кто-нибудь из нас… — Зачем кому-то знать семейный разговор, — перебил Куанг и взглянул на У Киу. Та пожала плечами, будто он сказал явную несуразность. — За дочку… За жену свою, — поправился Ур Атан, — можешь не беспокоиться. Она настолько же серьезна в делах, насколько несерьезна в развлечениях. У Киу подвезла отца к его дворцу и, простившись с ним, вопросительно взглянула на Куанга. — Ко мне, — приказал он. — Твои развлечения кончились. Пора всерьез подумать о жизни. Гримаса неудовольствия промелькнула на ее капризном лице. — Без свадьбы? Что скажут люди? — Неужели тебя это беспокоит? — сощурился в усмешке Ум Куанг. — По-моему, у людей только и занятий, что говорить о тебе. — У, противный! И зачем только я дала клятву богам? — Свадьбу устроим перед отлетом. Так будет удобнее. Сейчас я слишком занят. Ронг Мут сидел важный и, принимая из рук Ю Аны очередную чашку каоа, поглядывал на нее снисходительно… Ю Ана встретила приветливо старого товарища мужа, но когда тот сообщил, что калхор назначил его управляющим и теперь он принадлежит второму кругу, она оробела: кто не знает, что ко второму кругу надлежит относиться с подчеркнутой почтительностью? С другой стороны, ее муж Иуз Таяр — исполнитель воли Ум Куанга, Главного Советника, и Ронг Мут выполняет его приказы… Аукан уже ушел на покой, и посторонний мужчина не должен находиться в доме, где нет хозяина. Ю Ана подошла к телефону и, касаясь пальцами знаков, набрала код мужа. Тотчас вспыхнул красный огонек, и она подняла трубку. — Иуз, в нашем доме тебя давно ожидает высокий гость. Уже вечер, а тебя все нет. Гостю пора уходить. Она нарочно говорила достаточно громко, чтобы Ронг Мут услышал ее и не нарушал обычая своим присутствием. — Это кто? — спросил Таяр. — Твоя жена, Ю Ана. Неужели ты меня не узнал? — Я спрашиваю тебя о госте, милая Ю Ана. Как я могу — тебя не узнать? — Ронг Мут. Он стал большим господином. У него своя машина, как и у тебя. — Пусть подойдет к телефону. Мут поставил чашечку на маленький столик и неторопливо подошел к Ю Ане. — Ронг! Подожди меня в своей машине. Надеюсь, ты приехал на ней? — Ты много себе позволяешь, Иуз Таяр! Назвать только по имени человека, стоящего кругом выше тебя! И ждать тебя в машине? Ну, нет! — Ронг! Что за мальчишество! Ты не хуже меня знаешь обычай. — Опять! Да я с тобой после этого и разговаривать не стану! Ронг Мут бросил трубку и демонстративно направился к выходу. Ю Ана сорвала с рога оставленную им накидку и догнала его в дверях. — Вы напрасно сердитесь, господин Ронг Мут. Иуз не хотел сказать ничего плохого. Но Ронг не стал выслушивать объяснения. Хлопнув дверцей, он включил мотор и помчался по вечерней, слабо освещенной улице. Впереди через дорогу метнулась какая-то хрупкая фигура. Он почувствовал удар, и правые колеса поочередно подпрыгнули… Это не отрезвило, и он продолжал гнать машину на предельной скорости… Утром его арестовали: убитая им девочка оказалась дочерью важного сановника. Ронг Мут сначала пытался отрицать свою вину, но опытные чиновники обнаружили лоскут накидки и волосы девочки на передней части машины, которую, поглощенный своим гневом, новоиспеченный управляющий даже не попытался осмотреть. Улики были слишком очевидны и, почувствовав дыхание смерти, Ронг Мут лихорадочно искал спасения. — Я очень торопился. Случайно мне удалось узнать о заговоре против государства, — он поспешно передал суть бесед Таяра и его друзей. Прочитав донесение, Ур Атан задумался. Даже если Таяр стоял во главе всей организации, его нельзя трогать. Он нужен Куангу. Без него невозможен полет корабля. Если закрыть глаза на некоторые детали, разговоры Таяра и его друзей немногим отличались от высказываний обывателей всех кругов страны, особенно, когда те считали себя в безопасности. Ур Атан использовал такие донесения лишь тогда, когда ему было выгодно, но сейчас… До отлета оставались считанные дни. Уже розданы приглашения на обряд посвящения, а самые почетные гости получили жетоны на пробный полет. Арест друзей Таяра кинет тень на инженера. Жрецы, при их настороженности и подозрительности, отложат пробный взлет и возьмут в свои руки расследование… Нет, этого допустить нельзя. — Я уже один раз собирался отправить в страну вечной ночи этого бездельника, — поморщился калхор. — Но у него хорошие друзья. Иуз Таяр первый его защищал, и я простил его, а потом даже дал пост управляющего этому лгуну! Теперь, чтобы спастись от справедливого возмездия по закону, он придумал этот дурацкий заговор! Ведь он сначала отпирался, не так ли? — О да, Великий. Все было в точности, как ты говоришь. Можно подумать, что ты присутствовал на допросе, — склонил голову чиновник. — Это потому, что я хорошо знаю людей, не говоря уже о таких выскочках из низшего круга, как этот, — усмехнулся калхор, довольный таким оборотом дела, и добавил, нахмурив брови. — Удавить его. Пусть все знают, что закон одинаков для людей и высшего, и низшего кругов. Никто не вправе отнимать чужую жизнь, не заплатив за нее своей собственной. — Справедливость твоя, Великий, да будет отмечена в летописи страны, — учтиво склонил голову чиновник и подумал: «Так этому выскочке и надо!». Почетных гостей набралось около двухсот. Чтобы соблюсти справедливость, как везде повторял Ур Атан, на корабль были приглашены люди всех кругов. Были лучшие мастера с заводов и строители корабля, были инженеры и техники разных профессий. Десять мест отвели жрецам во главе с Гиангом. Десять жетонов получили военные. Отбор кандидатур был тщательный. Среди почетных гостей оказались действительно самые способные из каждого круга. Никто не знал, что списки кандидатур просматривались самим Куангом и отбор велся по степени профессионализма. Не обошлось без скотоводов, земледельцев, охотников… Грандиозный многолетний труд строителей корабля превращался в праздник всей страны, на который собралась не только вся столица, но и население ближайших городов и поселений. — Слишком много народу, — проговорил недовольно Гианг, поднимаясь по лестнице на платформу, установленную перед входом в корабль. Он, как глава Высшего Совета, совершил торжественный обряд освящения корабля и теперь первым должен был ступить на него ногой. — Слишком много народу, — повторил он уже на платформе, оглядев море голов и узкую полосу между шеренгами военных, по которой вслед за жрецами двигались, соблюдая строгую последовательность от круга к кругу, остальные почетные гости. — Когда толпа возбуждена, она может стать неуправляемой… — Ничего, — небрежно отмахнулся калхор, пребывавший в отличном расположении духа. — Мои молодцы живо вправят мозги кому угодно. Гианг искоса и недобро глянул на него и шагнул в открытый люк. Подозрительный взгляд Главного верховного не испортил настроения калхору. На несколько ииаун он задержался у входа, следя за посадкой. Видя, что все идет благополучно, он подмигнул Куангу и выразительно глянул на небо… Куанг кивнул и повернулся к Таяру. — Иди распорядись, чтобы распределили всех по каютам. Осмотр проведем после взлета. Таяр шагнул к краю платформы, чтобы все могли его хорошо видеть, и поднял руку в прощальном приветствии. Несколько таунаун он стоял, словно изваяние, затем низко склонил голову, отдавая дань уважения остающимся, и быстрым шагом направился к люку. Тем временем в толпе возникло движение, которое, как водоворот, втягивало все большее число народу. Едва последние гости поднялись на платформу, как шеренги военных и чиновников, ограждавших проход, были смяты, и толпа забурлила у платформы. — Долой! Они сбегают! Пусть ответят за свои дела! — Что происходит? — сердито спросил Ум Куанг у начальника охраны. — Кажется, бунт! — наливаясь краской гнева, заявил тот. — Ну я им покажу! На площадке перед входом оказалась большая группа охранников, которым предусмотрительно были выданы искрометы. Едва толпа выплеснулась на лестницу, как на нее обрушились снопы искр, направленных электрических разрывов. Взвыв от боли, первые ряды попадали с лестницы в толпу, но уже следующий вал накатывался на платформу… Снова раздался треск разрядов, ошалелые вскрики, и новая волна упорно поднималась по лестнице. В этом упорстве было что-то невыразимо страшное, и охранники дрогнули. Кто отступил, кто предусмотрительно юркнул в открытый люк вслед за начальником. Остальные еще пытались оттеснить толпу, но она уже захлестывала платформу, и охране ничего другого не оставалось, как пятиться к входу. Ум Куанг в два прыжка достиг люка и включил систему герметизации. Створки люка сошлись, сверху, прикрывая их, надвинулась защитная плита. Включив обзор, он увидел последний акт назревающей драмы: охранников, отобрав их собственное оружие, осыпали разрядами, и те, корчась от боли, позволяли столкнуть себя с платформы в беснующуюся толпу. Кто-то уже стучал дубинками и камнями в защитную плиту из титана. — Открывай! Мы тоже хотим улететь! На площадке перед чудом уцелевшими микрофонами, которые должны были, по замыслу устроителей, донести до слуха каждого прощальные речи, возникла фигура Уара. — Слушайте нас! Мы — группа спасения народа! Правительство покидает страну, оставляя вас всех перед лицом страшных бедствий! Вы думаете, они собрались на прогулку? Нет! Они улетают на другую планету, потому что нашей Ауэне грозит гибель! Ум Куанг понял, что случилось самое худшее: кто-то выдал тайну, которую они хранили даже от верховных. — Таяр! Команде по местам! Двигатели к пуску! Он переключил связь с наружных микрофонов на себя. — Народ Аринды! Мы отправляемся в испытательный полет. От него зависит будущее нашей страны, ваше будущее, граждане Аринды. Не создавайте беспорядок! Мы вернемся после испытаний. А сейчас расходитесь немедленно! Через пять аун корабль взлетит. Тот, кто останется в зоне работы двигателей, — сгорит заживо, кто в зоне видимости — ослепнет. Уходите все! Это я вам говорю, Ум Куанг! Не выключая наружной связи, чтобы народ на стартовой площадке слышал, что происходит на корабле, он стал отдавать команды. — Куанг, но ведь многие не успеют уйти? — послышался встревоженный голос Таяра. — Я их предупредил, Иуз! Тот, кто немедленно покинет поле, спасется. — Но я не могу так, Главный! Как представил их корчащимися в пламени, руки не повинуются! Куанг уловил на обзорном экране движение: потоки людей поспешно покидали площадь, однако часть их упорно пробивалась к кораблю… Переключив экран на внутреннюю связь, он увидел, что его помощник стоял у обзорного экрана и, скрестив руки, наблюдал за происходящим на площади… — Они уходят, Таяр! Сядь и успокойся. Даю тебе десять инаун! Он дождался, пока инженер уселся в штурманское кресло, привычно скрестив руки на коленях, нажал кнопку экстренного старта. Система безопасности прочно охватила тело Иуза, он рванулся, пытаясь дотянуться до кнопки на подлокотнике, отключающей мягкие, но необычайно прочные узы, но привычная поза раздумья, на которую и рассчитывал Куанг, подвела его: руки были плотно притянуты к телу ремнями. — Что ты сделал, Строитель? — Принял командование на себя. Включаю систему подготовки двигателей к пуску. В щит отчаянно забарабанили, потом начали раздаваться глухие таранные удары. — Прекратите, или я вас уничтожу! — рассвирепел Ум Куанг. — Слышите вы, болваны! Удары стихли, но тотчас возобновились, Куанг, не колеблясь, нажал голубую кнопку внешней защиты корабля. Платформа осветилась странным мерцающим излучением, и осаждавшие корабль с искаженными от ужаса лицами ринулись с платформы, толкая друг друга и ломая на лестнице в безумной свалке руки и ноги. Толпа замерла, дрогнула и, забурлив, хлынула прочь, затаптывая слабых и упавших… Ужас преследовал ее по пятам. Через десять инаун в обзорном экране были видны в отдалении последние убегающие фигурки и поле, усеянное брошенными вещами, среди которых то здесь, то там виднелись затоптанные трупы… Ум Куанг выключил систему защиты корабля. Ярчайший свет залил поле… Ум Куанг едва успел добраться до рубки управления. Ощутив легкое подрагивание корабля, он поспешил к командирскому креслу. — Что же ты наделал. Главный? — глухим голосом спросил Таяр. — Ради кучки бездельников погубил столько людей! — Молчи, Таяр. Ты тоже хорош! Устраивать заговор против меня! Он включил обзорный экран, чтобы взглянуть еще раз на взлетное поле с высоты корабля, но увидел лишь гигантские клубы пыли и дыма: видимо, от высокой температуры горела земля… — Их осталось на поле единицы, — успокоил он себя и зло скосил глаза на Таяра, все еще пристегнутого в кресле. — В основном твои друзья — заговорщики! — Ты ничего не понял, Главный! Это не заговор, это взрыв справедливого гнева. Те, кто виноват в трагедии планеты, удирают в первую очередь, а невиновные обречены на смерть. Разве это справедливо? — Молчи! Не до тебя! Начался подъем. Корабль и в самом деле пошел вверх. Перегруженный людьми, он не сумел оторваться от стартовой площадки в расчетное время, да и сам подъем был затяжным, словно корабль нехотя покидал родную Ауэну… Куанг увидел уменьшающиеся здания столицы и скрывающуюся в дымке священную гору Харанг Ту. Он почувствовал, что грудь наполняется щемящей болью… Неизвестно, когда еще удастся вернуться на родную землю, а и удастся ли вообще. Перед этой болью отступили все другие чувства… — Смотри, Таяр. Может, последний раз видим все это… Иуз дернулся в кресле, но не смог приподняться. Куанг хотел ему помочь, но какая-то неодолимая сила вдавила его в кресло. Понял не только умом, но и ощутил то, к чему подспудно готовился: возросшую силу тяжести. Исчезла непринужденная легкость владения своим телом. Он с трудом дотянулся рукой до пульта и включил общую связь. — Говорит Ум Куанг. Всем немедленно лечь! Тем, кто сидит в креслах, нажать красную клавишу на левом подлокотнике и перевести кресла в горизонтальное положение. В ответ послышались стоны, хриплые возгласы и неожиданно ясный голос жены. — Куанг, мне плохо! Он переключился на свою каюту. На экране справа высветилась откидная тахта, на которой лежала У Киу. Левее, в глубине каюты, сидели с напряженными лицами Гианг и Ур Атан… — Я тебе велел сидеть в кресле! Почему ты оказалась на ложе? — Мне захотелось полежать… — Тогда лежи и не мешай работать. — Ты не муж! Приди и помоги. — Поднимись! У Киу пошевелила руками, попыталась приподнять голову, но не смогла, только покраснела от напрасных усилий. — Не могу. — Я тоже. Через пять аун выйдем на орбиту, будет легко. Совсем легко! Посмотри, твой отец и высокочтимый Кеа Гианг выполнили инструкции и пристегнуты к креслам, а ты даже не привязана. Наступит невесомость, и ты в довершение ко всему, набьешь себе шишек. Чуть почувствуешь легкость, сразу хватайся за что-нибудь. Все! Извини, некогда! Связь прекращаю! Ум Куанг включил снова общую связь. Еще раз объяснил, как принять более удобную позу и как вести себя при наступлении невесомости, одновременно поглядывая на приборы пульта управления. Скоро в окошке указателя гравитации цифры медленно поползли в обратную сторону. Поспешный отлет корабля нарушил рассчитанную орбиту. Теперь необходимо внести поправку, иначе корабль уйдет с большим отклонением от нужного курса. Когда Куанг почувствовал достаточную легкость, он приподнялся с кресла и, нажав клавишу, освободил Таяра. Тот должен был сделать дублирующий расчет поправки. Куанг не мог допустить ни малейшей ошибки в первом полете, от этого слишком многое зависело, да и по инструкции полагалось делать дублирующий расчет. — Внимание, Таяр! Выходим на планетарную орбиту! Отсчет ошибки времени тысяча триста сорок таинаун по системе счета Белых богов. Начали. Но Иуз Таяр угрюмо смотрел перед собой, то ли не понимая, что от него хочет Куанг, то ли продолжая свое сопротивление. — Таяр! Во имя жизни своей и жизни твоей жены! Очнись! У нас мало времени! — У нас достаточно времени, Главный. Можно задержаться на орбите Ауэны и несколько раз проверить расчеты, но я хотел бы прежде знать, что все это значит? Почему такая спешка? Куда мы летим? И что будет с ними? — инженер кистью руки указал на экран, где в инфракрасном излучении смутно темнели материки Ауэны, и тотчас почувствовал, что его тело выскальзывает из кресла. Судорожно схватившись за подлокотник, он втиснулся обратно на сиденье, пристегнулся и сердито глянул на Куанга. Тот, несмотря на серьезность положения, не удержался от смешка, и это разрядило напряженность. Тут же посерьезнев, Куанг пояснил причины тайного отлета и спешки. — Ты поторопился назвать почетных гостей бездельниками. Здесь, на корабле, собран цвет всех профессий нашей страны. Если бы ты знал об этом, то давно бы сообразил, что мы отправляемся не на праздничную увеселительную прогулку. Там, на неведомой земле, нас ожидает нелегкая жизнь, и нужно не только высадиться, но и обеспечить место для тех, кого мы успеем перевезти с Ауэны. И чем больше мы совершим рейсов, тем больше будет уверенности, что мы сохраним свой народ, свои знания, свою культуру. Ты об этом подумал? — И всякий раз улетать с Ауэны обманом, с такими трудностями и жертвами? Не хочу! — непримиримо мотнул головой Таяр. — Что ты понимаешь? — снова начал злиться Куанг и, непроизвольно сжимая челюсти, процедил сквозь зубы: — Планета гибнет, люди обречены. Будут обезумевшие толпы, значит, придется брать тех, кто пробьется к входу, а затем очищать поле любыми средствами и сжигать в пламени плазмы при взлете тех, кто остался у корабля… Неуправляемая толпа — это стихия, и нет такой силы, которая бы ее удержала в условиях, когда нет выбора погибнуть от лучевого пистолета, или позднее задохнуться от газов, или сгореть в лаве вулкана. Надо представлять себе все последствия умирания планеты… Любая жестокость во имя спасения части людей, способных к возрождению нации оправдана! Нет другого выбора! — Возрождения для чего? Чтобы погубить новую планету? Надо сменить форму правления. Нужно равенство для всех. Нельзя допускать, чтобы один человек распоряжался судьбами всех! — Об этом я позабочусь. А сейчас не время для рассуждений, Таяр. Невесомость вредна для организма. Не забывай, что у нас на борту десять раз по двадцать народу, который не только не обучен поведению в невесомости, но даже не проинструктирован толком. Куанг включил общую связь. Рубка наполнилась шумом, ойканьем, руганью, хохотом, стонами, криками о помощи… — Считаем, — сразу забыл свои обиды Таяр и потянулся к пульту. — Говорит Главный Советник Ум Куанг! Приказываю всем пристегнуться и привязаться! Запрещается делать резкие движения. В течение пятнадцати-двадцати аун всем оставаться на своих местах. Выключив связь, Куанг принялся за расчеты. Теперь приходилось принимать во внимание и положение на орбите. Когда расчеты каждого были закончены, они сверили их и обнаружили расхождение в начале промежуточного старта на несколько таинаун. Несмотря на сравнительно небольшую ошибку, Куанг решил пересчитать. И снова получилось расхождение… — Вот во что обходится твое сопротивление и дискуссия, — хмуро заметил Куанг. — Берем новую точку отсчета. Раз, два, три! Одновременно зафиксировав местоположение корабля на орбите, они ввели исходные данные для определения точки старта и точного времени запуска главных двигателей. На этот раз вычисления почти совпали, хотя оба едва уложились с решением задачи к началу старта. Куанг заложил программу и приказал всем приготовиться к перегрузкам. Начальную часть пути он собирался пройти с большим ускорением, чтобы обеспечить кратчайшую траекторию, а дальше двигаться с ускорением, близким к силе тяжести Ауэны. Это создавало некоторый комфорт людям, не привыкшим к космическим путешествиям и невесомости. — Сколько нам лететь? — спросил Таяр, когда корабль закончил стартовый разгон и перешел на постоянный режим ускорения. — Месяц и восемь суток. Траектория не очень удобная. Мы пойдем на перехват, хотя лучше было идти по гиперболе с постоянным ускорением. — Именно такие орбиты я рассчитывал. — Все они проходят вблизи Аукана, а сейчас, в период его сильной активности, это опасно. Придется менять знак ускорения каждые двое суток, а на развороте — даже каждые сутки. Так и будем то тормозить, то ускоряться до самой Сооны. — Знать бы, что нас ждет на Сооне, — вздохнул Таяр. Вдруг там нет условий для жизни. Куанг насмешливо глянул на своего помощника. Он никогда не рассказывал Таяру ни о фиолетовых книгах, ни о том, какой ценой он получил разрешение их прочесть, но теперь скрывать тайну своего сословия уже не имело смысла. — Белые боги побывали там и подробно описали все условия. На Сооне огромные пространства заняты водой, и потому издали она кажется голубой. Но на материках есть жизнь, похожая на нашу, в том числе — люди. Конечно, они малоразвиты, вроде айчи, со сложными культами своих богов, но в общем похожи на нас, только кожа светлее… Много там различных животных и растений. Мир Сооны богаче видами. Есть растения и животные похожие на наши, есть непохожие… В атмосфере очень много кислорода, но плотность ее меньше нашей, так что дышать будет трудно, пока не привыкнем… Ладно, вызываю дежурного. Пусть следит за курсом и скоростью. Если будут отклонения, он нас вызовет. Сейчас надо собрать всех людей, находящихся на корабле, проинструктировать, как им себя вести по сигналам и, кстати, разъяснить положение и цель нашего путешествия. Первым делом Куанг заглянул в свою каюту. У Киу уже хозяйничала у бара, подкрепляя себя и высоких гостей бодрящими напитками. Ум Куанг плотно закупорил все сосуды и поставил их обратно в бар, закрепив на защелки. — Еще не время для развлечений, дорогие мои, — пояснил он свои действия. — Полет будет долгим, и, чтобы все прошло благополучно, нужно каждому четко усвоить основные правила поведения на корабле. Давайте перекусим, что есть, и попутно я объясню, как и чем пользоваться, а потом пойду по каютам. Надеюсь, глубокочтимому Кеа Гиангу уже объяснили, что это не пробный полет и не увеселительная прогулка? Ур Атан допил свой напиток и осклабился. — Он у нас догадлив. И как только полегчало, сразу поинтересовался, далеко ли до Сооны. А поскольку я сам не ведаю, то предложил промочить горло, прежде, чем начинать такой серьезный разговор. — Двадцать восемь суток продлится наше путешествие, глубокочтимый Кеа Гианг. Так что времени хватит на все. Куанг открыл шкаф и принялся выкладывать тубы с пастообразными блюдами и соками, пакеты с хлебцами и сухие консервы. — Деликатесами угостить не могу, — улыбнулся он. — К ужину что-нибудь придумаем. На корабле есть кухня и столовая. Там будем питаться обычными блюдами. А здесь ни единой крошки не должно упасть на пол, потому что в период невесомости они могут залететь в дыхательные пути, и тогда я вам не завидую. Поэтому жевать все, не раскрывая рта, и молча. Если хотите спросить, сначала прожуйте, запейте соком или водой, и только после этого задавайте вопрос. Глядя на Куанга, путешественники довольно, быстро освоились и пообедали без особых приключений. Правда, Гианг измазал пастой бороду, У Киу закапала соком свою нарядную желтую накидку, на которой сразу же возникли зеленоватые пятна, но все остальное прошло благополучно. Остаток дня Куанг и Таяр посвятили размещению людей по каютам, рассчитанным на одного, кое-как приспосабливая имеющиеся принадлежности на четверых или пятерых. Показывали, как пользоваться специальными консервами и другими продуктами, куда выбрасывать остатки еды и упаковку. Когда им задавали вопрос о цели полета, Куанг объяснял кратко и обещал собрать всех после ужина. Таяр, который и сам многого не знал, предпочитал отмалчиваться… Чтобы накормить ужином всех пассажиров в столовой, рассчитанной на пятьдесят четыре человека, пришлось установить очередь. Готовить из дегидротизированных продуктов оказалось несложно, но повара, назначенные Куангом из числа пассажиров, несмотря на четкие инструкции, переусердствовали, и вместо жидких супов получились сплошные каши и только последней очереди досталось нечто похожее на похлебку. После ужина приободрившиеся пассажиры собрались в спортивном зале. Другого такого большого помещения, способного вместить всех, на корабле не оказалось. Держались группками, по кастовой и профессиональной принадлежности. Кое на ком виднелись синяки и ссадины. Над ними подшучивали, да они и сами посмеивались над своими страхами и неудачами на старте и в невесомости. Оглядывая зал, Куанг подумал, что он все-таки допустил ошибку в подборе людей. Среди толпы было не более десятка женщин, а этого явно недостаточно, чтобы начинать новую жизнь. Еще в каюте, обсудив программу будущего, решили по настоянию Куанга отменить деление на круги. Новые условия требовали иной организации общества. С этим вынужден был согласиться даже Ур Атан. Первым перед собранием должен сказать свое слово Кеа Гианг, затем правитель Аринды, а на вопросы ответит Куанг. Гианг поднялся на возвышение, сложенное из легких спортивных матов, и поднял вверх обе руки. В зале наступила полная тишина. — Граждане Аринды! — начал Главный Верховный жрец полнозвучным голосом. — Триста лет назад нашу Ауэну посетили Белые боги. Они предвидели наши бедствия и помогли нам построить этот корабль. Запомните этот миг и посмотрите правде в лицо, какой бы ужасной она ни казалась. Наша Ауэна бьется в смертельных конвульсиях! Она гибнет! Поэтому мы решили вместо пробного полета отправиться на поиски планеты, пригодной для жизни. Вы являетесь первым отрядом поселенцев нашей планеты, на плечи которого ляжет тяжкий груз освоения новой земли и новых условий. Перед лицом грядущего я властью и правом, дарованными мне Белыми богами, посвящаю вас в круг избранных. Отныне между всеми нет больше различий. Каждый обязан относиться друг к другу, как к равному! Каждый должен хорошо выполнять любую работу, которую ему поручат. Каждый должен помнить, что от его усилий зависит будущее нашего народа. Кеа Гианг сделал паузу, давая всем осознать сказанное, затем, оглядев зал, продолжил негромко, но проникновенно: — Боги велики в своих предвидениях. Они указали нам дорогу в годину неисчислимых бедствий, они не оставят нас и на новой Ауэне. Склоним головы перед их Величием я будем мужественны и непоколебимы в выполнении их предначертаний! — звучно закончил верховный. Шелест прошел по залу. Все в благоговейном молчании склонили головы… Ур Атан не обладал такой- способностью завораживать слушателей артистизмом и предпочитал чистую логику. Он подтвердил отмену привилегий высших кругов по отношению к низшим и призвал всех быть достойными звания граждан Великой Аринды. — Мы идем навстречу неведомому, — сказал он в заключение. — Перед лицом грядущего мы все равны, а значит, и должны быть едины в стремлении завоевать свое место на новой планете. Поэтому я требую от каждого беспрекословного повиновения старшим по должности. Отныне старшим будет назначаться тот, кто проявит больше умения, способностей к работе, которая потребуется. Будут необходимо — мы все, как один, станем бесстрашными воинами, но мы должны быть готовыми возделывать землю, охотиться и строить. Каждый должен научиться хорошо стрелять, развивать в себе выносливость, твердость духа и дисциплинированность. Каждый должен научить других выполнять хорошо ту работу, которую знает сам, и учиться у других. Ведь нас так мало! А теперь задавайте вопросы. Вы имеете право знать всю правду, как бы горька она ни была. Вопросов оказалось много, и лавина их нарастала. Попав в необычную обстановку да еще в преддверии неизвестности, люди, рассчитывавшие на легкую увеселительную прогулку, в душе испытывали страх и смятение, которые сняли обычную в таких случаях робость и стеснительность. Они жаждали успокоительных ответов и получали их. Куанг объяснял неторопливо, уверенно, повторяя каждую интересующую их деталь дважды, на случай, если кто-нибудь не понял или не дослышал, и его слова постепенно рассеяли атмосферу неуверенности перед неизведанным. Зал приободрился, послышались смешки и реплики на нелепые или легкомысленные вопросы. — А как мы будем жить без женщин? — бросил кто-то из зала. Этот вопрос вызвал взрыв веселья и шуток, за которым, однако, легко угадывалось, что большинство с нескрываемым интересом жаждет узнать, как будет решаться эта далеко нешуточная проблема продолжения жизни. — Я полагаю, женщин там будет предостаточно, — усмехнулся Ур Атан. — Если вам не понравятся местные, привезем своих. Вы слышали, что говорил Ум Куанг. Ауэна будет умирать долго. За это время можно сделать десятки рейсов. Наша задача, выражаясь военным языком, — захватить землю и организовать крепость до подхода основных сил. Расходились неохотно. Кое-кто так и остался в спортзале, облюбовав маты в качестве матрасов для сна. По совету Таяра на корабле завели четкий распорядок. Каждый обязан был по два уна до обеда и по два после заниматься различными физическими упражнениями. Куанг и сам не знал назначения многих спортивных снарядов, но придумывал занятия, исходя из возможностей. Ему помогали военные, которые, почувствовав себя на высоте положения, завели на занятиях четкую дисциплину, а заодно обучали всех мужчин военным наукам. Помощники Таяра сконструировали электронные мишени, с помощью которых мужчины обучались точности стрельбы. Это быстро переросло во всеобщее увлечение, и даже женщины пристрастились к тренировкам. Жизнь на корабле шла по заведенному порядку, который время от времени нарушался тревожными сигналами о невесомости при смене ускорений. Тогда все привязывались, ожидая, когда снова можно будет вернуться к привычной силе тяжести. Смена ускорения вносила определенное разнообразие в их жизнь, так как при торможении пол превращался в потолок и приходилось трансформировать всю мебель, приспосабливая ее для новых условий… Первым увидел голубой шар Сооны Таяр. Куанг за время полета и маневрирования на последнем отрезке орбиты смертельно устал и решил отдохнуть, чтобы со свежими силами вести корабль в самый ответственный и сложный момент приземления. Соона вырастала медленно, и, несмотря на это, Таяр интуитивно почувствовал, что корабль может проскочить мимо. Он просчитал траекторию с учетом определенного по приборам расстояния до Сооны и убедился, что интуиция его не обманула: корабль, идя на тормозном режиме, с замедлением скорости при пересечении орбиты Сооны опаздывал и уже не попадал в зону ее притяжения. Для выхода на околопланетную орбиту следовало либо увеличить скорость и маневрировать в непосредственной близости от Сооны, либо немедленно прекращать торможение и идти с выключенными двигателями. Имеющейся скорости как раз хватало, чтобы, пересекая орбиту Сооны, попасть в зону ее притяжения. Таяр выбрал второй, более безопасный вариант и подал предупреждающий сигнал. Этот сигнал и разбудил Куанга. Он отстегнулся, но, почувствовав необыкновенную легкость, успел схватиться за ремень. Включив связь с рубкой, он увидел на центральном экране голубой шар Сооны. — Таяр, что случилось? — Мы чуть не проскочили ее, Главный. Сейчас идем по инерции, иначе не впишемся в орбиту. — А как же я доберусь до рубки? — Не робей, Главный! Невесомость — не самое худшее из зол. Она имеет и свои преимущества. Он оттолкнулся от кресла и, проделав несколько сложных пируэтов, благополучно вернулся в него. — Попробуй, Главный. Только не делай резких движений. Куанг выключил связь и, слегка оттолкнувшись, поплыл к двери каюты. Это ему удалось, но, чтобы ухватиться за ручку, ему пришлось сделать несколько нелепых движений, что вызвало смех У Киу. Открыв дверь и выскользнув в коридор, Куанг оттолкнулся посильнее, постепенно обретая уверенность в движениях и перехватываясь за переборки. У входа в рубку он оказался гораздо быстрее, чем ожидал. Нажав на кнопку, разблокирующую дверь, он оказался отброшенным к потолку. Оттолкнувшись от него, Куанг направил свое тело через распахнутые створки дверей прямо в свое кресло. — Прекрасно, — сказал он, усаживаясь на привычное место и пристегиваясь. — Когда только ты успел этому научиться? — Во время смены ускорений, — Таяр закрыл за ним вход в рубку. — Все равно надо менять обстановку в каюте, а при невесомости делать это проще. И не только я. Моя жена, Ю Ана, тоже прекрасно чувствует себя в невесомости. — Надо на обратном пути всему экипажу обучиться свободному владению телом в невесомости, мало ли что может случиться в полете, — заметил Куанг и, взяв исходную точку, принялся за проверку расчетов Таяра. Убедившись, что они верны и что времени до начала следующего маневра более чем достаточно, он принялся рассматривать Соону. Уже хорошо были видны гористые материки с крупными реками и зеленеющими равнинами. Только вблизи полюсов располагались незначительные белые пятна. — На Сооне холоднее, чем на нашей Ауэне, — со вздохом сказал Ум Куанг. — Придется позаботиться и о теплой одежде и подумать, как согревать свои дома. Загрустил и Таяр. Впервые за все время полета он подумал, что теперь действительно нет возврата к прежней жизни, и все будет по-иному, с большими трудностями, а значит, и с большей жестокостью. Может быть, прав калхор, что придется завоевывать землю для поселения и вести борьбу за существование… Уже на подлете к Сооне они снова включили тормозные двигатели и вывели корабль на близкую к планете орбиту. Теперь надо осмотреться и выбрать место для посадки. Лучше на первых порах садиться вдалеке от людских поселений, но обязательно возле воды, чтобы дозаправить опустевшие баки. После трех облетов они приметили место, которое понравилось обоим. Оно располагалось близко к экватору, а значит, там должно быть достаточно тепло. Площадка располагалась на плоскогорье, вблизи огромного горного озера, в котором, скорее всего, была чистая пресная вода. Привлекало и то, что озеро со всех сторон окружено горами, а значит, было труднодоступным и малообитаемым. Поправки внесли в программу, и двигатели снова заработали. Спуск был кратким. Они едва не посадили корабль в озеро, но Таяр интуитивно усилил подачу топлива, и корабль плавно опустился на самом берегу… — Все, — сказал Куанг, отстегиваясь от кресла и поднимаясь во весь рост. — Теперь надо взять пробы воздуха, определить его пригодность для нас, и тогда можно попробовать прогуляться по новой земле… Новая земля встретила их негостеприимно: воздух по сравнению с Ауэной оказался сильно разрежен, и дыхания не хватало. Хотя кислорода оказалось здесь больше, чем на Ауэне, организму его не доставало. Дышать приходилось чаще и глубже, от низкого давления у многих кружилась голова, шла носом кровь. В течение первых дней никто не отваживался отходить от корабля, но время торопило, и путешественники приступили к разгрузке. Таяр, лучше других переносивший перемену обстановки и разреженную атмосферу, решился на поездку в электромобиле по берегу озера. Вместе с ним поехала Ю Ана. Берег был каменистый, сплошь покрытый плоской галькой, которая разлеталась из-под колес и стучала по днищу. Впереди возникли группы деревьев, и Таяр направил туда машину, чтобы рассмотреть их поближе. Казалось, планета скудна растительностью, только время от времени маячили толстые мясистые столбы, сплошь усеянные колючками, или распластанные на каменистом грунте растения со стреловидными, будто накачанными соком, листьями. Облик отдаленных деревьев напомнил Таяру обычный пейзаж родной Ауэны и от волнения сдавило сердце… Только подъехав вплотную, он убедился, что растительность здесь Другая. Сразу за деревьями и редким кустарником Иуз увидел темные воды речной заводи и выехал на берег. От воды в страхе отпрянуло стадо диких животных с длинными шеями, чем-то напоминавших улалу, домашний скот на Ауэне, и Таяр, изголодавшийся по свежему мясу, немедленно выскочил из электромобиля и, выхватив лучевой пистолет, почти не целясь, послал вдогонку по стаду несколько импульсов. Одно из животных упало замертво, двое еще пытались бежать, но тоже вскоре свалились… Животные оказались тяжелыми, и Таяру с трудом, не без помощи Ю Аны удалось погрузить их во вместительный багажник. Таяр проехал еще немного по долине, пока не обнаружил обширную ровную площадку. Пожалуй, долина была лучшим местом для будущего поселения. Оглядев окрестности, он уже собирался ехать обратно, когда точно из-под земли появились люди, одетые в шкуры и украшенные перьями птиц. Они склонились перед ним. Потом один из них, видимо, старший, принялся что-то объяснять ему на своем языке. Убедившись, что его не понимают, старший концом заостренного копья нарисовал на земле бегущее стадо, сзади людей с копьями, а сбоку человека, поражающего лучом убегающих животных. Чтобы его правильно поняли, старший древком копья показал на Таяра, затем на его изображение на рисунке. Иуз улыбнулся и кивнул головой. Старший повернулся и пошел к реке. — Сиди здесь, — сказал Таяр на вопросительный взгляд жены и направился следом за охотниками. Старший остановился у большого дерева. Лучшее место трудно было выбрать. Судя по всему, он учел и ветер, чтобы посторонний запах не насторожил животных. Оставив Таяра в засаде, охотники как будто растворились. Ждать пришлось долго. Таяр уже начал терять терпение и хотел подняться, но в этот момент кто-то положил руку на плечо. Иуз резко обернулся и увидел рядом сидящую на корточках Ю Ану. Она приложила палец к губам. Эта выходка жены развеселила его, и раздражение сняло, как рукой. Вдвоем коротать время куда веселее, хотя нельзя даже обмолвиться словом. Ощущая рядом любимую, ему хотелось блеснуть точностью неотразимых импульсов пистолета, и он тщательно проследил все направления, по которым могли пойти животные, и все точки, где они оказывались уже в мертвой зоне. Наконец послышались дальние крики загонщиков и странный дробный стук. Таяр изготовился, боясь пропустить удобный момент, и все-таки улалу появились неожиданно. Они бежали, растянувшись в узкую ленту. Иуз несколько раз полоснул по стаду. Животные остановились, словно наткнулись на невидимый барьер, и он, чтобы подстегнуть их, ударил по задним. Мгновенно стадо опрометью бросилось вперед. Не зная, сколько животных надо охотникам, он, на всякий случай, послал несколько продолжительных импульсов. Поляна покрылась убитыми животными и когда подоспевшие загонщики увидели добычу, они пришли в радостное возбуждение. Старший подошел к Таяру, склонился и жестом пригласил выбрать лучших улалу, часть обильной добычи. Иуз вдруг осознал, что это своеобразный ритуал и вести себя в этом случае следует неторопливо и с достоинством. Так он и поступил. Стоило ему указать, как тотчас охотники поднимали животное и несли к машине. Таяр выбрал четырех покрупнее и, несмотря на вместительность багажника, двух пришлось привязать сверху… Таяр хотел уже попрощаться, но старший положил руку на плечо и, отойдя в тень деревьев, уселся, скрестив ноги. Таяр присел на подвернувшееся поваленное дерево. Несколько охотников натаскали сушняка и, сложив небольшую кучу, принялись добывать огонь. Иуз усмехнулся, переключил длительность импульса, увеличил ширину луча и, направив пистолет на кучку хвороста, нажал на спуск. Луч коснулся сухих веток, они вспыхнули, и костер, потрескивая, начал разгораться. Ничему не удивляясь, охотники подбросили хворосту, поднесли к костру разделанную тушу и, насадив ее на жердь, принялись обжаривать целиком на огне, сдабривая листьями… Мясо оказалось вкусным. По тому почтению, с каким ему и Ю Ане подносились лучшие куски, Таяр понял, что их считают чуть ли не божествами. Охотники ели много, но с достоинством, без присущей диким людям жадности, и это удивило и окончательно расположило к ним инженера. По завершению трапезы старший нарисовал реку и поставил у устья корабль, как бы приглашая всех на место, облюбованное Иузом. Таяр кивнул в знак согласия и попрощался с гостеприимными хозяевами-охотниками. На корабле свежее мясо было принято с восторгом, тем более, что, приготовленное на кухне по лучшим ауэнским рецептам, оно стало еще нежнее и ароматнее и, казалось, свеженина придала людям силы и бодрости. Выгрузка пошла веселее. Через несколько дней Таяр показал приглянувшуюся ему поляну Большим, как называли путешественники Ум Куанга, Главного Верховного и бывшего калхора Аринды Ур Атана. Место понравилось, и Ум Куанг распорядился снять с корабля электромобили и начать перевозку грузов. Люди привыкли к атмосфере чужой планеты, прошли слабость и головокружение. Все работали дружно, без понуканий. Даже У Киу сначала загорелась, стала водить электромобиль с грузами, но однообразные рейсы ей быстро надоели, и она уступила место одному из бывших управляющих, имевшему на Ауэне свою машину. Строители нашли в коренном склоне долины, неподалеку от поляны, залежи подходящего камня и нарезали впрок небольшие блоки, удобные для переноски и пригодные для строительства домов. К их затее большинство отнеслось с прохладцей, предпочитая легкие шалаши, но когда при закладке первого дома Кеа Гианг назвал строительство священным долгом каждого гражданина Аринды, а Ур Атан присовокупил, что вселяться в дома будут в первую очередь те, кто больше других участвует в строительстве, сразу нашлись добровольные помощники. Даже Верховные пытались оказать посильную помощь в переноске блоков на поляну, но из уважения к сану и возрасту их отстранили от тяжелой работы. Посмотреть на строительство поселка часто приходили местные охотники племени тиаунако, как они себя называли… Приглядевшись, охотники грузили на себя по два-три блока и легко доносили их от каменоломни до стройки, тогда как ауэнцы с трудом, иногда с передышками переносили один блок. Кладку вели всухую, поскольку на изготовление цемента или хотя бы извести нужна была специальная печь, да и известняка для ее обжига в окрестностях не оказалось. Новые затруднения возникли, когда стены поднялись выше человеческого роста и подавать, блоки наверх стало тяжело. И здесь охотники не остались безучастны. Одними бронзовыми топорами они соорудили подобие колодезного журавля, незнакомого ауэнцам, привыкшие к более совершенным подъемным механизмам, и с его помощью легко поднимали по шесть-восемь блоков на стены. Но особенно тиаунако благоволили к Таяру и небольшой группе охотников. И это было понятно, сказывались близость профессий и частые совместные вылазки за свежими запасами мяса. Отряд охотников быстрее других начал понимать тиаунако, но особенно много изучением местного языка занимались Верховные. Они записывали все новые слова и понятия, а так как каждый тиаунако был прекрасным рисовальщиком, понимать значение их слов оказалось не столь уж и сложно. Когда весь необходимый груз был перевезен, Ум Куанг засобирался в обратную дорогу. Последнюю ночь он провел на корабле с У Киу. Перед отлетом они посидели вдвоем в рубке управления. У Киу не раз бывала здесь и по объяснениям Куанга знала расположение приборов и примерное их назначение, хотя и не смогла бы воспользоваться этими знаниями даже под угрозой собственной гибели. Просто привычка быть среди женщин во всем первой заставляла ее запоминать ненужное, чтобы при случае блеснуть своим умом и знаниями. — Ну вот, У Киу, пора нам расставаться, — сказал Ум Куанг, поднимаясь, чтобы проводить жену до подъемника. — Останься еще на день. У меня нехорошее предчувствие, — тихо попросила У Киу. — Пустяки, все пройдет нормально, — ободрил ее Куанг, но ощущение тревоги тут же передалось и ему. Он решил пересчитать орбиту на назначенный им момент взлета. Пока он вводил исходные данные, она разглядывала знакомый ей до мелочей пульт управления и заинтересовалась маленьким, шириной в ноготь, прямоугольником, вплетающимся в орнамент облицовки. Она тронула его пальцем, и прямоугольник слегка подался вовнутрь. Тогда она надавила его посильнее, и открылась небольшая ниша шириной с ладонь, в которой было вмонтировано нечто похожее на часы с черным циферблатом и белыми знаками, так напоминающими знакомые с детства цифры, что она тихонько ахнула. Куанг, занятый расчетами, не обратил внимания на ее невольное восклицание, и она продолжала разглядывать необычный прибор. Число знаков на циферблате было не двадцать, как на обычных часах, а только десять. Часы стояли. Внизу выступал краешек ребристого колесика. Справа, в стороне от циферблата, помещалась красная кнопка. Она провела пальцем по колесику. Стрелка шевельнулась… — Куанг, это что? Тот вскочил с места, будто укушенный сегу, и метнулся к ней. — Не трогай! Закрыв нишу, он, бледный и опустошенный, опустился в свое кресло. — Как это ты нашла? Не зря есть предупреждение богов-женщин и детей в рубку не допускать! Это механизм самоуничтожения. Стоит нажать на красную кнопку, и корабль перестанет существовать. — А зачем эти часы? — Зачем, зачем? — раздраженно проговорил Куанг, на которого наивное спокойствие жены подействовало отрезвляюще. — Чтобы было время покинуть корабль. Обещай мне, что ты ни к чему не будешь прикасаться в рубке. Иначе я тебя больше ни разу сюда не пущу! Если бы ты тронула красную кнопку, от нас сейчас осталась бы одна пыль! У Киу побледнела. Только теперь до нее дошел нешуточный смысл предупреждений мужа. Она испуганно поклялась, что не будет больше ничего трогать и, забившись в уголок кресла, просидела притихшая до конца работы мужа. Закончив расчеты, Ум Куанг нахмурился, оборвав контрольную ленту, скомкал ее и бросил на пол. — Плохая орбита. Пожалуй, ты права. — Он включил общую связь, — Внимание экипажу! Старт отменяется до завтра. Всем отдыхать! Утром, едва первые лучи Аукана коснулись обшивки корабля, У Киу и Ю Ана покинули подъемники и уехали в лагерь, а через пятнадцать аун на месте стоянки мощно полыхнуло пламя стартовых двигателей… Обратный путь к родной планете сблизил и окончательно примирил Куанга с Таяром. Куанг и сам понимал несправедливость созданного жреческой кастой общества. Талантливые люди встречаются в любом кругу, значит, надо всем давать одинаковый уровень знаний, и в дальнейшем судьба каждого будет зависеть от его способностей. Каждый должен иметь одежду и пищу бесплатно. Это несложно, если использовать накопленные знания. Необходимо поэтому в первую очередь вывезти всех наиболее способных и знающих людей. И, конечно, надо забрать из хранилища книги Богов… Они решили, что в этот рейс нужно вывезти жен и детей тех, кто уже перебрался на новую планету. Однако связаться с лагерем оказалось далеко не просто. К счастью, женатых было немного, и они получили адреса после первой и единственной за время рейса передачи. Остальные места решили отдать девушкам. Только таким образом, по мнению Ум Куанга, можно сохранить свою нацию и свою культуру. Они оба понимали, что без помощи диких аборигенов им не удастся восстановить промышленность и построить город, но с другой стороны, по их общему убеждению, смешение с дикими племенами могло привести к вырождению нации, а значит, к крушению надежд на новый, справедливый мир, существовавший пока лишь в их воображении. Разрушая кастовый общественный уклад, но отдавая предпочтение собственной нации, они тем самым невольно становились на путь расовой предпочтительности, путь, чреватый кровавыми междоусобицами и войнами, каких немало знает история Земли, но они в своих наивных рассуждениях о будущем больше полагались на инстинкт… Однако жизнь вносит поправки не только в рассуждения, но и в превосходно рассчитанные планы, если они оторваны от действительности. Уже на подходе к Ауэне они почувствовали неладное. Станции наведения ответили несвоевременно, и больше того, вместо точных расчетных данных их орбиты, которые должны были выдавать специально обученные операторы, они отвечали, что площадка готова, их ждут. Куанг сердито посмотрел на Таяра. — Это твои друзья поусердствовали! — Глупости, — обиделся Таяр. — Ты, Главный, не знал моих друзей. Думаю, это приказ верховных. В любом случае надо быть готовым к захвату корабля. — Пусть только посмеют, — упрямо мотнул головой Куанг. — Я уничтожу любого, кто приблизится к кораблю с такой целью. Рассчитав орбиту, они установили, что посадку следует начать на третьем витке и, поскольку приобретенный опыт подсказывал, что автоматика надежнее их теоретических знаний управления кораблем, они не рискнули взять управление на себя, лишь внимательно следили за приборами и за курсом. — Пожалуй, облачность стала более плотной, — сказал Таяр, когда корабль пошел на снижение. — Неудивительно, — заметил Куанг. — Сезон дождей в самом разгаре. — Я не о времени года. Вообще. Когда мы улетали, такой плотности атмосферы не было. Я следил по приборам. — Разве ты знаешь, как изменяется плотность атмосферы в течение года? — Не знаю, но думаю, что слишком резких перемен не должно быть. — Регистрировать эти данные, конечно, стоит, — согласился Куанг. — За несколько рейсов можно получить наблюдательный материал для сравнения. Тогда и будем рассуждать. Внимание, начинаем торможение! Таяр тут же включил запись давления, чтобы зафиксировать результаты и получить первый график… Посадку завершили благополучно, хотя сели на краю площадки. Едва улеглась пыль, поднятая ударами реактивных струй, они увидели, что корабль окружен цепью военных. — Хвала Белым богам, хоть здесь порядок, — облегченно вздохнул Ум Куанг. — Ал Парин знает свое дело. Второго столпотворения на взлетной площадке он не допустит. — Он и взлета без своей собственной персоны не допустит, — усмехнулся Таяр. — Именно его и следует опасаться больше всего. Армия всегда была силой и опорой правителей. Язвительный тон Таяра покоробил Куанга. — Замолчи, Иуз! Ты отлично знаешь, что армии мы обязаны тем, что не находимся сейчас под властью каятов! Инженер пожал плечами. Не сам ли Куанг издевался над командованием и говорил, что Аринду спасли колючки охо. — В любом случае, Главный, их не стоит брать слишком много, если ты рассчитываешь строить общество справедливости. В обществе равных не должно быть армии. Защищать себя от врагов мы сможем сами. Тем более, что дикие племена и не помышляют о вражде. Они относятся к нам, как мы к Белым богам, и стараются научиться у нас всему, что мы умеем… Однако военные и не помышляли о захвате. Связавшись с командным пунктом, Ум Куанг убедился, что охрана выставлена из предосторожности, Ал Парин поинтересовался подробностями полета и, выслушав короткий рассказ Куанга, спросил, что потребуется для подготовки корабля к новому полету. — Прежде всего вода. Необходимо подтянуть водовод к кораблю. Затем — продовольствие. Не обычное, а то, которое вырабатывает специальная фабрика. Она действует? — Да, на полный ход. Все, что необходимо для полета, будет немедленно доставлено на корабль. Приходится спешить. Обстановка здесь ухудшается. Люди обуяны страхом. Мне удалось навести порядок, но все держится на плечах армии. — Понятно, Ал Парин. Благодарю за информацию и порядок. Руководить заправкой корабля и погрузкой всего необходимого будет Таяр. Я передам ему список. Мне хотелось бы повидаться с отцом. — Не советую, дружище, — нахмурился Ал Парин. — Верховные на тебя крепко обиделись. Не думаю, что ты вернешься оттуда. Мне было бы значительно легче, если бы они не подбивали народ. Они проповедуют, что каждый имеет право переселиться на новую землю. — Может, тогда лучше вызвать отца сюда? — Они не выходят из своего логова. — Хорошо, я подумаю, — нахмурился Ум Куанг. — Пришли кого-нибудь из Старших, я сообщу, что нам еще потребуется. Все мои приказания должны быть выполнены точно: ни одной вещью больше, ни одной меньше. И вес каждого ящика должен быть предельно точен. Привлеки моих людей из отдела. Они знают. Когда корабль будет загружен, мы рассчитаем орбиту, и я назначу время отлета. — Кого готовить к перелету? — Во-первых, мы передадим адреса жен наших колонистов. Их заберем вместе с детьми. Цивилизации будущего необходимо молодое поколение. Во-вторых, девушек, по твоему выбору. У тебя, кажется, неплохой вкус? Ал Парин побагровел, но ответил смешком: — Грехи молодости! У кого их не было? Я думаю, надо и армейских взять для порядка. — Возьмем. Обязательно. Вам выделяется восемнадцать мест. Желательно парами, чтобы не делать специальных рейсов. И лучше помоложе. Сам понимаешь, речь идет о выживании нации. Ал Парин кивнул. — Хорошо, Куанг. Но армейские в основном холостяки. — Это ваше дело, Ал Парин, кого посылать на отведенные вам места. — Не беспокойся. Подберем достойных. Я помню твои списки. Сам занимался ими. С первым рейсом ушел цвет нации. Будь спокоен, уж мы подберем! Военные и в самом деле действовали четко. Через несколько ун по указаниям инженеров был проложен водовод, и вода хлынула мощным потоком в заправочные цистерны. Непрерывно подъезжали машины с продовольствием и заказанным оборудованием. Экипаж работал на погрузке в две смены. Через трое суток возле корабля воцарилась тишина. Отлет был назначен на следующий день. За три уна до отлета у корабля собралась большая группа женщин и девушек. На посадочную платформу поднялись военные и заняли все подходы. Еще одна шеренга их окружила посадочную платформу и выстроила коридор, по которому в густом сцеплении пошли к кораблю женщины. — Не нравятся мне такие предосторожности, — сказал Таяр, наблюдавший вместе с Куангом приготовления к посадке через обзорный экран. — Боюсь, Ал Парин не так прост, как ты рассчитываешь. Зерно сомнения, брошенное Иузом, породило в Куанге давно не возникавшее чувство тревоги и опасности. Он и сам с беспокойством следил за сложными маневрами военных в условиях, когда вблизи корабля не было той бушующей, разъяренной толпы, а значит, и не было никакой необходимости в излишней предосторожности. — Экипажу занять свои места! Вход перевести на автоматику! Служебные отсеки задраить и перейти на полную автономию! — подал он команду. — Разумно, — одобрил Таяр, — но если Ал Парин хитрит, мы, впустив их на корабль, уже ничего сделать не сможем. — Посмотрим, — уклончиво ответил Куанг и взглянул на часы. — Пора начинать посадку… Открыть вход! Таяр нажал на кнопку. Отодвинулась и ушла вверх система защиты. Отдраился основной люк и разошлись створки шлюзовой камеры. — Начинаем посадку! — разнесся над площадью усиленный голос Куанга. Сначала прошли жены и дети колонистов, потом начали посадку девушки. Вдруг Куанг заметил, что вместе с девушками бочком протискиваются военные. — Внимание! Отойти всем от дверей! Нарушен порядок. Посадку прекращаю! Приказ Куанга словно подстегнул военных. Бесцеремонно отшвыривая девушек, они рванулись к входу. Таяр нажал кнопку защиты, но система не сработала. Теперь уже военные распоряжались, как полновластные хозяева. Из открытых дверей обратно выталкивали девушек, женщин и плачущих детей… — Ал Парин! Именем Главного Советника приказываю очистить корабль! Иначе вам не поздоровится! — Поздно спохватился, милый. Эту партию ты проиграл. Как же! Сами удрали, теперь девок им подавай. Что, вам там местных не хватает? Желваки заходили на скулах Куанга. Он был страшен. Таяру не приходилось видеть его таким даже в самых критических ситуациях. — Ал Парин! Речь идет о спасении нашей нации, а ты подло обманул меня, да еще пытаешься оправдаться! Приказываю немедленно очистить корабль или я взорву его. Ты меня знаешь. Я слов на ветер не бросаю! — Ну, Куанг, нельзя же так сразу! Я не думал, что ты воспримешь все так серьезно. Давай тогда нам половину мест. Мы же тебе все обеспечили и порядок навели. Говоря это, Ал Парин подтолкнул стоящего рядом инженера и жестом показал, что надо отключить систему взрыва. Тот опрометью бросился по коридору. — Лоан! — ахнул Таяр. — Предатель! Он действительно может отключить систему самоуничтожения! — Никто это сделать не в состоянии. Система — верный страж корабля. Там параллельный канал. Отключение схемы — одна видимость, для введения в заблуждение врагов, пытающихся захватить корабль, или для успокоения слабодушных… — тихо сказал Куанг и улыбнулся. Он включил микрофон. — Здесь не базар, Ал Парин, и торговля неуместна. Или ты очищаешь корабль, или я взрываю! — Но ты обещал нам восемнадцать мест! А теперь гонишь всех подряд! — Никто не собирается отступать от договоренности. Я только требую порядка. — Хорошо, Ум Куанг. Дай нам десять инаун. Мы думали полететь все вместе, а теперь нам трудно решить, кто останется. — Хитрый старый езу! Выигрывает время! — сказал Иуз, когда Куанг выключил микрофон. — Дадим ему эту возможность, — неожиданно даже для себя решил Куанг. — Надо и нам спокойно подумать. Взорвать корабль можно, но нужно найти другой выход. Корабль должен служить людям… — Хорошо, Ал Парин, — твердым голосом заявил Ум Куанг. — Я даю тебе десять инаун, но помни о смерти! Куанг откинулся на спинку кресла и прикрыл рукой глаза. Он сидел в прострации, мучительно ища выход, но так ничего и не придумал. Таяр тронул его за плечо. — Время истекло! Может, что-нибудь придумаем в полете. Там все-таки невесомость, перегрузки… Вещи для них необычные, а мы кое-чему научились. — Куанг хмуро кивнул и включил микрофон. — Ал Парин! Ваше время истекло! Что вы решили? — Мы решили лететь все вместе! — Ал Парин нагло ухмылялся, не подозревая, что с командирской рубки можно видеть любой уголок корабля, и чувствовал себя в полной безопасности. — Я понимаю, что тебе неприятно, но ты проиграл и эту партию. — Ты лжешь, Ал Парин! — возбужденно выкрикнул Куанг. — Никто из вас не сможет это сделать! — Подай голос, Лоан, — хихикнул Советник по военным делам. — А то Куанг и в самом деле нажмет кнопку. Вот будет смеху! — Главный, прости меня, но пришлось это сделать, — Лоан подмигнул Ал Парину. — Они заставили силой! — Подлец! — процедил сквозь зубы Таяр. — А вы не подлецы? — распалился вдруг Лоан. — Я так же, как и вы, имею право на место под Ауканом, право жить на другой планете! Я строил корабль. А вы бросили всех и удрали! — Не довольно ли речей, — перебил его истерические выкрики Советник по военным делам. — Пора в дорогу! Не так ли, дружище Куанг? — Ты еще ответишь за самоуправство перед Высшим Советом, да и от Ур Атана получишь сполна! — Хо! Кто такой Ур Атан? И что вы все сможете мне сделать, когда против вас выступят две сотни великолепно вооруженных и прекрасно обученных людей? Давно пора понять правителям: власть у того в руках, на чьей стороне армия. При современном вооружении армия решает все! Так что давай не будем ссориться, Куанг. Может, я еще возьму тебя Старшим Советником. Все-таки голова у тебя, что надо! — Это конец! — побледнел Таяр. — Остается одно средство… — Помолчи! — рассердился Куанг. — Взорвать корабль мы всегда успеем. Месяц пути тоже кое-что! — У тебя отнялся язык, Куанг? — спросил Ал Парин. — Они совещаются с Таяром об условиях капитуляции, — хихикнул Лоан. — Ты наглец, Парин! Но пусть тебя карают боги. Прикажи этому негодяю, чтобы он включил автоматику на входе. Без этого мы не полетим. — Мы сами закроем на ручной блокировке, — подал голос Лоан. — Это не все. Вышвырни этого мерзавца с корабля. Он предал меня, предаст и тебя. — Не слушай его, дорогой Ал Парин. Я ему мешаю. Вот он и хочет от меня отделаться. Он придумает еще какую-нибудь каверзу. — Лоан дело говорит, — засомневался Советник. — Как хочешь, только я на одном борту с таким дерьмом не полечу. Можете лететь и управлять сами. Ал Парин вопросительно посмотрел на Лоана. Тот развел руками. Это решило его судьбу. Советник был военным до мозга костей и привык мгновенно ориентироваться в самой сложной обстановке. — Если ты допустишь в рубку двух моих людей… — Лучше твои люди, чем предатели! — Хорошо. Вышвырните этого подонка. Лоан цеплялся за жизнь руками и ногами, пока его волокли по коридору и когда одному из дюжих парней надоело его ляганье и визг, он полоснул по нему лучом, и тот навеки затих. — Ты уж слишком того… — поморщился напарник. — Ничего, мертвые лучше молчат! — осклабился Ал Парин. — Ты доволен? Куанг поднялся из кресла и пошел к выходу. — Главный, они же уничтожат и другую планету! С ними не может быть компромиссов! Неужели ты не понимаешь? — Молчи, Таяр. Памятью Белых богов заклинаю. Что бы я ни делал, молчи. Так надо! Куанг разблокировал дверь и решительно шагнул в коридор. — Я должен убедиться, что мое условие выполнено, — сказал он, подходя к Ал Парину. — Смотри. Я думаю, в таком виде он тебя больше устроит, чем живой. — Вполне. Теперь поехали. Он включил автоматику, закрыл вход и пошел по коридору в сопровождении Ал Парина. Мельком взглянул на щит, где был спрятан мнимый разрыв системы самоуничтожения. Там стояла охрана. — Мы предусмотрели, что кто-нибудь из вас попытается снова включить линию, — проследив за его взглядом, снова усмехнулся Советник. — С военными трудно тягаться в хитрости, — с видимой горечью признался Куанг. — Но то излишне. Мы не собирались взрывать корабль. Слишком много от него сейчас зависит. Все наше будущее. — Значит, просто попугал? — захохотал Ал Парин. — Попугал. Сам пойдешь в рубку или пошлешь кого-нибудь? — Мне, конечно, лестно, Куанг, что ты приглашаешь меня в святая святых, но я старею. Реакция уж не та. Я поставлю за вашими спинами эту пару, — он кивнул на дюжих парней, тащивших Лоана. — Они молодые, ловкие. А самое главное, не задумываясь пристукнут одного из вас, если им покажется, что вы делаете что-то не то. — Веселая перспектива, — усмехнулся Куанг. — Но ведь так можно не долететь и остаться в бездне пространства навсегда. — А вы ведите себя спокойно, не делайте резких движений и, особенно, не пытайтесь от них избавиться. Они тоже люди и тоже хотят жить. — Договорились. Но и ты предупреди их, если они хотят жить, пусть без надобности не бьют нас по голове. Вдвоем с Таяром мы еще в состоянии посадить корабль. но одному с такой задачей не справиться. И никто из нашей команды, к сожалению, управлением не владеет. И второе. В полете экипаж отдыхает и работает посменно. Чтобы не задерживали никого и вообще не совали нос в их дела. Достаточно двух столбов в рубке. Ясно? — жестко закончил Главный. — Куанг, дружище! О чем разговор. Все будет, как в первом кругу! Они вошли в рубку. Сопровождающие их военные остановились в трех шагах от кресел. — Следить за каждым шагом и даже в туалет ходить вместе с ними, но чтобы волосинка с их головы не упала. Удушу! Ясно? — Служим Аринде! — четко ответили головорезы. — Хорошая у нас компания, — заговорил Ум Куанг, когда Ал Парин отправился восвояси, и взглянул на угрюмого Таяра. — Не вешай нос! Кому-то надо быть погонщиками ауров. Вот мы ими и стали. Приказано везти. Мы и повезем. Он обернулся к военным и спросил насмешливо: — Куда вас отвезти, ребята? — Не болтать! Давай двигай! — строго приказал один из них. — Видишь, какие серьезные. Говорят — двигай. А мы можем двигать, Таяр? — Не можем! — зло сказал Таяр. — Время не подошло! Он никак не мог понять, почему Куанг вдруг успокоился, да еще этот шутовский тон, но Иуз помнил приказ Главного, и только это удерживало его от ярости. — Вот видите, ребятки, не можем. Потому что корабль не аурани и даже не автомобиль. Здесь нужна высокая точность, чтобы попасть на орбиту той далекой планеты, куда мы полетим. Вы хорошо стреляете? — Не советовал бы испытывать на себе, — буркнул один из охранников. — Тоже мне, нашли цель! Тут и дурак не промажет. А можете ли вы попасть в муху на расстоянии пять по двадцать шагов? — Ищи дураков! Ее и видно не будет. — А вот мы должны попасть, и не просто в муху, а в центр левого ее глаза. Такая у нас точность. И делать это можем только мы, так что приберегите импульсы для других, если не хотите сдохнуть в безмолвном пространстве. Уяснили? Ну, подумайте, а мы займемся делом. Проверил расчеты, Таяр? — Да, нормально. — Тем лучше. А то ребятки подумают, что мы делаем что-то не так. Отсчет! — Есть, отсчет! — Вниманию экипажа! Приготовиться к старту! Режим ускорения пять ауэн. Как поняли? — Понятно, Главный. — Пуск предварительного. — Есть пуск предварительного! — Предварительный пошел! — Пуск генераторных! — Есть генераторные. — Стартовые на пуск! — Готово. — Внимание! Всем по местам! Ускорение пять ауэн! Поехали! Корабль задрожал от выбросов мощных струй газа. Клубы пыли тотчас поднялись выше обзорных иллюминаторов. — Пойдем на форсаже, — будничным тоном сказал Куанг. — Ребятки, вы бы присели. Сейчас будет немного тяжеловато на подъеме. — Ничего, постоим, — буркнул охранник, убивший Лоана. — Дело ваше. Тогда не обижайтесь. — Постараемся. Иллюминаторы вынырнули из пыли, и Куанг увидел вдали родной город и темнеющую вдали Харанг-Теке… — Так и не пришлось побывать дома, — вздохнул он. — Ты включил регистрацию давления? — Да. Тяжесть наваливалась со страшной силой. Охранники сначала сели, потом легли, но это не помогло. Сознание их помутилось, и они пришли в себя, только когда наступила невесомость. — Экипаж! Как герметичность отсеков? — Нормальная. — Ясно. Неожиданно Куанг увидел перед собой проплывающий лучевой пистолет — Эге, ребятки! Да вы никак и оружие свое порастеряли? Он плавным движением дотянулся до пистолета и сунул его за пояс. Отстегнувшись от кресла, он поплыл навстречу беспорядочно кувыркающимся охранникам. — Сейчас, ребятки, я помогу. Это называется невесомость. Ничего страшного. Нужна только привычка. В этот момент он увидел, что охранник, убивший Лоана, пытается дотянуться до второго пистолета. Очевидно, оба держали оружие в руках и только перегрузка заставила выпустить его. Куанг мгновенно оценил ситуацию и, достав из-за пояса пистолет, пошел на сближение с охранником, пытающимся поймать ускользающее оружие. Короткий импульс — и тот продолжал кувыркаться, но движения его уже стали некоординированы. Куанг развернулся и оказался лицом к лицу со вторым охранником. Куанг плавно поднял пистолет и на расстоянии одного шага послал импульс прямо в раскрытый в зверином крике рот… Сунув пистолет за пояс, он оттолкнулся от стены и спланировал в кресло. — Таяр, займись этими… Надо их пристегнуть, пока они что-нибудь не долбанули сапожищами. Экипаж! Как самочувствие? — Нормально. — Герметизация? — Твое указание выполнено, Главный. — Прекрасно! Никому не покидать своих постов и кают до моего личного указания! — Ясно, Главный! Куанг нажал кнопку, и Таяр с ужасом посмотрел на Главного. То была кнопка входного люка… Установив режим небольшого ускорения, Куанг вызвал дежурного повара. — Объяви по кораблю приглашение на обед. Подробно объясни, как пройти в зал. — Но у меня же ничего еще не готово. — Сиди в своей каюте и приглашай. Будешь у нас вместо официанта. Кстати, скажи всем, кто не желает обедать, что у нас есть в кают-компании большой выбор различных развлечений, а также бар с увеселительными напитками. Есть спортивный зал, где можно размяться, и бассейн, где можно поплавать. Холодная вода хорошо взбодрит. — Но ведь там нет воды. — Ничего, напустим. Из каюты не выходи. Понял? — Кажется. — Выйдешь, возьму за ноги и выброшу за борт. Ясно? — Ясно. — Объясни своему сменщику. Может быть, придется приглашать долго, пока всех накормим. Таяр! Я связываюсь с механиками, ты с энергетиками. Приказ один: из кают не выходить, постов не бросать до моего личного распоряжения. Ясно? — Главный, но ведь это же… — А ты как думал! — Куанг зло сверкнул глазами. — Или они нас, или мы их! Третьего — не дано! Через три уна все было кончено. Ничего не подозревающие военные, по мере того, как приходили в себя после перегрузок, открывали двери кают и тут же падали замертво, схваченные за горло открытым космосом. Еще два уна потребовалось, чтобы в спецкостюмах очистить корабль от непрошеных пассажиров. Отпустив экипаж на отдых, Куанг поставил каюты и пассажирский отсек на обогрев и включил систему восстановления воздуха. Теперь предстояло рассчитать орбиту возвращения корабля на Ауэну. Определившись в пространстве и заложив программу для обсчета вариантов, Ум Куанг вызвал к себе отдыхающего Таяра. — Иуз, я посчитал орбиту возвращения. Тебе придется ее продублировать, на всякий случай. — Хорошо, я сейчас приду. Система жизнеобеспечения работает, или надо одевать спецкостюм? Куанг взглянул на приборы. — Немного холодновато, остальное в норме. Таяр пришел в мрачном настроении. Молча сел за пульт и угрюмо принялся за работу. Расчет был готов довольно скоро. Они сравнили результаты. Расхождение оказалось слишком велико, и Куанг приказал провести расчет заново. Но и в другой раз обнаружилось значительное расхождение результатов. Куанг проверил исходные данные и нашел в них две ошибки. — Что с тобой, Таяр? — спросил он, внимательно глядя на своего помощника. — Не могу, Главный. Эти все время мерещатся, — опустил голову инженер. — Не могу… Куанг включил общую связь. — Экипажу собраться в кают-компании через десять аун. Дежурному повару приготовить хороший ужин. Через пятнадцать инаун начинаем торможение! Он заложил рассчитанную программу и повернулся к Таяру. Тот сидел, вперив безучастный взгляд в приборный щит. Казалось, он был не рад, что остался жив. — Зайдем ко мне, — тронул его за плечо Куанг. В каюте он налил Таяру приличную дозу «Веселого айчи». — Пей! Ты слишком впечатлителен. Иуз принял чашу и осушил, не отрываясь. Куанг плеснул немного и себе. — Они все-таки тоже были людьми, — сказал Таяр, покачивая головой, не то размышляя, не то осуждая… — Жестокость вызвана необходимостью, Иуз! — непримиримо сверкнул глазами Куанг. — Ал Парин знал, на что шел. Он подобрал отчаянных головорезов, прежде чем решиться на заговор. Если бы ты слыхал, что он мне говорил. — Связь была включена. Если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы нажал кнопку. — И сделал бы то же самое! Уничтожил бы всех! В том числе женщин и девушек, оставшихся за бортом. — Но вместе с собой, — мрачнея, сказал Иуз. — Это как-то искупает… Куанг взглянул на часы. — Время идти в кают-компанию. Думаю, не только у тебя такие сомнения… На мгновение наступила невесомость. Куанг быстро сунул сосуд в нишу и, удерживаясь за край бара, закрепил чаши. Началось торможение… В кают-компании их уже ждали. Таяр оглядел лица своих помощников, с которыми столько лет проработал в отделе и на строительстве корабля. Казалось, они так же, как и он, должны быть угнетены происшедшим, но ничего, кроме готовности выслушать сообщение, он на их лицах не прочел. Впрочем, они не видели подробностей всей драмы. Наблюдение за каютами велось только из рубки. Не одни только головорезы были в свите Ал Парина. Ему запомнилось улыбчивое лицо старшего военного, к которому с большим уважением относились его сослуживцы. И было заметно, что это не обычное в среде армейских подобострастие. Выходя из каюты, он улыбнулся брошенной вслед шутке. Улыбка не успела сойти с его лица, и на распухших от перепада давления щеках возникла уродливая гримаса скалящего зубы мертвеца… — Дело не только в том, что они захватили корабль силой и подлостью, — донеслись сквозь туман слова Куанга. — Они хотели взять власть в свои руки и на новой планете… Таяр сделал несколько шагов и опустился в кресло. Конечно, они, не задумываясь, уничтожили бы всех, кто стал бы на их пути. Можно все понять разумом, но как быть — с чувствами? Разве можно сказать памяти: вычеркни, забудь! А те две девушки, которые случайно остались на корабле, спрятались или умышленно были оставлены военными. Они ведь ни в чем не виноваты! Куанг распорядился их убрать, чтобы потом предать земле по обычаю предков… — …Не думаю, что это последняя попытка захвата корабля, — снова в его сознание пробился голос Куанга. — В своем невежестве они могут даже убить нас, не понимая, что тогда некому будет вести корабль, не говоря уже о посадке на Сооне. Наша гибель отрежет пути спасения хотя бы небольшой части людей с умирающей Ауэны. А наш долг спасти их как можно больше. И притом, действительно лучших, достойнейших, ибо основать на новой планете общество справедливости, общество равных можно лишь с чистым сердцем и благородными помыслами. Стоит подумать и о том, что Соона — последняя пригодная для жизни планета в системе Аукана, других не осталось. Поэтому нельзя допустить, чтобы когда-нибудь могло повториться то, что произошло с планетой Белых богов, что произошло с нашей собственной Ауэной. Сейчас в Аринде вся реальная власть в руках военных. Они недоделали для себя никаких выводов, хотя именно на их совести гибель нашей планеты! Это означает, что каждый рейс нашего корабля будет связан со смертельным риском. В этих условиях о г. каждого из нас потребуется предельная собранность, находчивость, изворотливость, а если возникнет необходимость, и осознанная жестокость. Я хочу, чтобы каждый предельно ясно представлял себе, что у нас нет другой возможности: или спасти часть нашего мира и построить новый, или погибнуть. Тем, у кого не хватит мужества вести такую жизнь, нет места на корабле. Пусть каждый из вас подумает и до приземления на Ауэну сообщит мне, чтобы я смог найти замену. Это не значит, что вы должны покинуть корабль в Аринде. Вы заслужили право быть основателями новой жизни больше, чем кто-либо другой. Каждый из вас, кроме того, может взять себе в жены любую девушку, конечно, с ее согласия. Подумайте, я не тороплю с ответом. Поднялся Таяр, будто сгибаясь под взглядами. — Ищи мне замену, Главный. Я больше не смогу. Словно единый вздох прошелестел по кают-компании. — Таяр! У меня нет для тебя замены, — растерянно произнес Куанг. — Все равно, Главный. Инженер качнулся и сел. — Не торопись с решением, Иуз. Давай оставим его до возвращения. Нельзя решать под влиянием импульса чувств. Правильное решение требует холодного ума. — Хорошо, Главный. — Друзья мои! Я понимаю, каждый из вас пережил сегодня драму, хотя не вы, а я сделал это. Надо отвлечься. После приземления будет много работы, да и неизвестно, как нас там встретят… Давайте поужинаем вместе. В баре есть напитки. Пейте, сколько кому хочется, лишь бы добрались до каюты. Через семь ун выйдем на орбиту Ауэны. Наступит невесомость. Прошу это учесть и пристегнуться перед сном, иначе набьете себе шишек. — Ум Куанг улыбнулся и первым подошел к бару. — Центральный, кто на связи? — Командир охраны площадки Ин Алун. — Ин Алун, включи видеосвязь. — Я не знаю, как. Здесь был инженер, но его убрали по приказу Ал Парина. — Ты знаешь, кто с тобой говорит? — Думаю, Главный Советник Ум Куанг. — Ты правильно думаешь. Ты знал о заговоре Ал Ларина? — Заговоре? — в голосе командира послышалось волненье. — Ал Парин называл это военной хитростью. — Это был заговор, Ин Алун. Они захватили корабль и заставили силой меня стартовать, но они не подозревали о моем могуществе. Пришлось их всех уничтожить. Ты знаешь, кто причастен к заговору? — Да, Главный. — Ал Парин мертв. Я назначаю тебя Советником по военным делам. У тебя есть надежные друзья? — Да, Главный. — Можешь обещать им высокие должности. — Мне нужен приказ, Главный. — Бери машину и подъезжай к кораблю. Зайдешь один, без оружия. — Слушаюсь. Ин Алун был в том возрасте, когда энергии и честолюбия еще не убавилось, а зрелость и умение уже приобретены. Едва было произнесено слово заговор, он понял, что в его судьбе могут произойти большие перемены. Вместе с тем он отчетливо представлял, что должность первого человека среди военных одним приказом Главного Советника, оторванного от своей страны, не получишь и намекнул об этом Ум Куангу. — Ты прав, Ин Алун. Я полагаю, командир войск Аринды и командиры районов страны имеют реальную силу, против которой мы можем лишь применить военную хитрость. Все они были связаны с Ал Парином и являются участниками заговора. Объяви командирам, что корабль вернулся и Ал Парин приказал всем собраться здесь. Если арестуешь их, дальнейшее зависит от тебя. Однако события развернулись гораздо быстрее, чем ожидал Ум Куанг. Возвращение корабля не могло остаться незамеченным в Аринде. Заметив приближающуюся к Центральному посту кавалькаду машин, Ин Алун поспешил туда же с инструкцией Ум Куанга протянуть время, пока прибудут на помощь друзья с надежными группами военных. На Центральном посту Ин Алун застал всех командиров в сопровождении многочисленной свиты. Об аресте их не могло быть и речи. — Меня послал Главный Советник с поручением в город. Сейчас я включу связь, он подтвердит это. Он требует возвращения на посты инженеров. Говорит, что без них корабль не может ориентироваться в пространстве, и приказал мне доставить их сюда под охраной. Какие будут приказания? — Включи связь, — важно кивнул командир войск Аринды, — и можешь выполнять поручение. Мы сами договоримся. Ин Алун вышел из здания поста и знаком поманил своего заместителя. — Из здания никого не выпускать. У меня приказ Главного Советника об их аресте, но нас мало, да еще половина наших на охране корабля. Придется ехать в город за подкреплением. Если бы удалось убрать этих, — он кивнул на охрану командиров, — без шума… Он на мгновение застыл от пришедшей ему в голову удачной мысли. — Впрочем, погоди. Ин Алун решительно подошел к кавалькаде автомашин. — Командир войск Аринды приказал вам сменить охрану возле корабля. Кто старший? — Я! — выскочил из машины командир личной охраны Ал Парина. — Выполняйте приказ! Кавалькада машин помчалась к кораблю, а Ин Алун вернулся к заместителю. — Ну, Унан, быть тебе командиром столичного района. Вызывай всех свободных от дежурства людей! Увлеченные переговорами с Ум Куангом, командиры вместе со своими телохранителями были захвачены врасплох. Один из них потянулся к оружию и тут же был убит. Падая, он случайно включил видеосвязь. — Сдать оружие! Вы арестованы! Вот приказ. Вы обвиняетесь в заговоре против Аринды! — Подтверждаю, — сказал Ум Куанг, глядя на них с экрана. — Для сведения: Ал Парии и команда захвата корабля уничтожены лично мной. Растерявшиеся командиры позволили себя обезоружить. Унан увел их в казармы. — Немедленно в город! — приказал Ин Алуну Ум Куанг. — Объяви об аресте командиров и моем приказе о твоем назначении. Весь командирский конвой уничтожить. Это прихлебатели. Над командирами устроить немедленный суд. Ин Алун помчался, окрыленный, в город. Вернулся он в форме Советника по военным делам и, хотя мундир, прихваченный из дворца Ал Парина, сидел на нем мешковато, держался Алун с достоинством, как и подобает второму лицу страны. Вместе с Ин Алуном на площадку прибыло крупное соединение, с помощью которого новый Советник решил укрепить свои позиции. Тут же, на Центральном посту, были розданы освободившиеся должности и звания. Друзья Ин Алуна не мешкая раздели арестованных командиров и напялили их форму на себя, кое-как подгоняя мундиры к своим, далеко не столь тучным фигурам. Ум Куанг, глядя на эту волну разыгравшегося тщеславия, не мешал им, понимая, что здесь также повинна существующая в Аринде система разделения людей на круги, и вместе с чином владелец мундира приобретал и достояние, и звание людей второго круга, и все связанные с этим привилегии… Когда новоиспеченные командиры немного пришли в себя. Ум Куанг приказал организовать дозаправку корабля и подготовить пассажиров, которые были изгнаны Ал Парином, а также восстановить инженеров на постах службы связи и ориентации корабля. С помощью Ин Алуна ему удалось переговорить с верховными. Он рассказал о своем путешествии, о соседней планете, о заговоре Ал Ларина. В заключение он сообщил, что в их распоряжение выделяется десять мест, и предложил перевезти книги богов на корабль. Места были распределены на Высшем Совете, но передать книги Верховные отказались. Перед отлетом Ум Куанг повидался с отцом. — Знания богов не принесли нам счастья, — грустно сказал отец, когда Куанг попытался выяснить, почему верховные отказались выдать книги. — Не принесут они счастья и другой планете. Ты ведь не знаешь, что творится в Аринде. Тучи уже не расходятся над Ауэной. Дышать стало труднее. Молодые этого еще не чувствуют, я чувствую. Ауэна корчится в конвульсиях, и никто не знает, как скоро наступит конец. — Отец, в моей каюте найдется для тебя место. Я знаю, что ты уступил свое хранителю времени Ао Топангу. — Нет, сын. Я здесь родился и здесь буду умирать вместе с планетой. Нужно еще замуровать хранилище знаний. Кто знает, может, кто-нибудь выживет и на нашей Ауэне. Если ты рассчитываешь взять еще одного человека, возьми на мое место Ин Куану. Это дочь нового хранителя времени. Она умная девочка. Женщины редко интересуются наукой, а она прекрасно знает математику. Может, это тебе пригодится. — Хорошо, отец. Твоя воля будет исполнена, но имей в виду, что место в моей каюте в следующий прилет будет свободно. Ат Харанг улыбнулся. — Я подумаю, кого можно будет пристроить на это место. Через пять ун корабль стартовал. Занятый расчетом орбиты, Ум Куанг появился в каюте только к исходу следующих суток. В кресле сидела юная хрупкая девушка с большими темными глазами. Она поднялась и грациозно склонила голову. — Привет тебе, Великий! — Ого! — рассмеялся Куанг. — Вот это прием! Почестей больше, чем Высшему Совету. — Разве ты не Главный Советник? — Главный, но они не очень меня слушают. — Это потому, что ты обманул их. — Пришлось, — нахмурился Куанг. — Иначе они не позволили бы вывезти лучших людей Аринды. И места достались бы старцам, которые в новой жизни мало к чему приспособлены. А уж поверь, они лучше, чем кто-либо другой, знали, что грозит Ауэне. — Ты жесток. Вся накопленная за это трудное время ярость выплеснулась наружу, и Куанг вне себя затопал ногами. — Убью! Придушу! Что ты понимаешь в этой жизни! Он схватил ее за плечи, готовый сломать, уничтожить это хрупкое, маленькое тело, но заглянул в огромные испуганные глаза и вдруг затих. — Прости, Ин Куана. Похоже, я сошел с ума. Куанг бросился на ложе и почувствовал крайнюю усталость и опустошенность. Так он пролежал неподвижно не менее десяти инаун. Девушка подошла к нему и начала ласково гладить его по волосам. — Прости, Великий. Я глупа. Разве можно упрекать человека, падающего от усталости. Может, ты поешь что-нибудь? — Да, Ин Куана. И налей мне что-нибудь из ларца. Я бы съел сейчас свежеподжаренного мяса. Но, увы!.. — Свежеподжаренного нет. А вот эти кусочки я жарила вчера, на дорогу. С этими словами она достала пакет. Найдя подходящую посуду, она выложила мясо, рядом поклала лепешки. — Ешь, Великий. Это все я готовила своими руками. Папа говорит, что мне всегда удается приготовить вкуснее, чем самым искусным поварам, но, конечно, он говорит так потому, что он мой отец. Куанг поднялся с ложа, тряхнул головой и потянулся за чашей… — Садись и ты, Ин Куана. Поужинаем вместе. Она присела, глотнула из его чаши напиток и засмеялась. — Первый раз пробую напиток мужчин! — И как? — Вкусно. — Ты удачно попала на сайту. Она настояна на ароматных травах и очень подходит к жареному мясу. Ужин окончательно снял с Куанга всю напряженность Последних дней, и он с благодарностью посмотрел на маленькую девушку, обладающую каким-то гипнотическим воздействием на него… — Сколько же тебе лет, Ин Куана? — Двадцать пять. — По тебе не скажешь. В твоем возрасте уже имеют детей, а ты совсем девочка. Она покраснела. — Это большой недостаток? Куанг засмеялся. — Нет. Тебе это очень идет, как все, что ты делаешь. — А у тебя очень усталый вид. И тебе надо немедленно лечь и хорошенько выспаться. — Да, — сказал Куанг. — Я действительно переутомился. Давай будем спать. Он трансформировал ее кресло в кровать, достал из настенного шкафа постель и мягкое одеяло. Передав все это Ин Куане, он погасил свет и, раздевшись, улегся на свое широкое ложе. Он был уверен, что уснет, едва коснется постели, но миновали ауна за ауной, а сон не шел. В переутомленном и перегруженном впечатлениями сознании всплывали страшные воспоминания… Он ворочался, пытаясь отогнать их, но с каждой инауной они становились ярче, зримее… Он в исступлении заскрипел зубами. — Тебе нехорошо, Великий? — Спи, Ин Куана. — Нет, тебе очень нехорошо. Я же чувствую. Хочешь, я лягу рядом с тобой? — Не говори глупостей! Но она не послушала его. Скинула с себя ночную одежду и легла рядом, прижимаясь обнаженным телом. — Глупая ты, глупая, — сказал он, обнимая ее маленькие плечи. — Ведь я мужчина. — Ну и что? Лишь бы тебе было хорошо. И странно, ощущение ее маленького тела наполнило его спокойствием, и тогда появилась нежность к этому удивительному созданию, так тонко уловившему его внутреннее смятение, которое не проявлялось в постоянном напряжении последних дней, но едва наступила разрядка, как из подсознания выплыли многочисленные подробности тех трагических эпизодов, которые они с Таяром вынуждены были наблюдать, чтобы убедиться в полном уничтожении приспешников Ал Парина. Таяр сломался сразу, а он вынес всю тяжесть психической нагрузки только из сознания величайшей ответственности за будущее, но кто знает, сумел бы он выстоять сейчас, если бы не эта маленькая хрупкая девушка, уловившая истинно женским чутьем начало того страшного процесса саморазрушения, после которого человек либо топит в неистовой злобе и в жестокости проблески своей совести, либо навсегда отрешается от всего, что связано с его бывшей деятельностью… И, не раздумывая, она отдает ему все, лишь бы остановить, если не подавить, болезнь в самом зародыше… Все двадцать с лишним суток долгого пути к Сооне они были неразлучны. Через двое суток — а на высшей точке гиперболической траектории и каждые сутки — приходилось менять режим полета, а заодно и вносить поправки… Таяр страдал неодолимым отвращением к рубке, и Ум Куанг старался не вызывать его без крайней нужды. Ин Куана обычно сидела в штурманском кресле Таяра и присматривалась к действиям Куанга. — Можно, я попробую посчитать? — спросила она на четвертый день пути. — А разве ты умеешь? — удивился Куанг. — Ах, да! Отец говорил, что ты способная к математике, но ведь это сложная параметрическая машина, это даже не кристотрон! — Мне кажется, в ее основе те же принципы, — несмело заметила Ин Куана. — А на микрокристотроне я работала. Отец поручал мне рассчитывать орбиты планет. — Даже так? — обрадовался инженер. — Тогда, пожалуй, можно и попробовать! Только учти, что машина работает не в нашей системе счета. Ведь ее конструкция принадлежит Белым богам, и даже не в десятичной системе, которая применена ими в микрокристотроне, а в двоичной. — Я знакома с этой системой, но до сих пор не могу понять, зачем нужна такая сложная система обозначения цифр, когда есть более простая? — Машине проще оперировать с простыми сигналами: да, нет, плюс или минус, и так далее… Они просидели в рубке до ужина. Ин Куана к концу занятий, хотя и не без погрешностей, выполнила несколько расчетов самостоятельно. — Ты — клад! — радовался Куанг за ужином. — До конца полета ты сможешь делать расчеты не хуже Таяра. Конечно, это далеко не все, что должен знать хороший штурман, но и такая помощь для меня много значит. Впрочем, я не спросил тебя, хочешь ли ты быть моим помощником? По тому, как загорелись ее глаза, он понял, что ее можно было и не спрашивать. Но вспышка радости и гордости у нее тут же сменилась смятением. — Ой, Куанг! Мне страшно. А вдруг я не смогу? Или ошибусь? — Сможешь! — улыбнулся ее страхам Куанг. — А от ошибки никто не пострадает. Для того и предусмотрено два человека и две машины, чтобы исключить ошибки, если они появятся. — Тогда я согласна! Только мне еще надо многому научиться. Она была необыкновенно хороша в своем смущении перед будущим, и Куанг подумал, что напрасно он поторопился назвать У Киу своей женой. Что в ней, кроме красивой внешности? Ни душевного тепла, ни искренности, ни этой трогательной наивности, не говоря уже о заботливости и постоянной готовности помочь ему хоть в чем-нибудь… Он ласково сжал ее руку и ощутил трепет пальцев, но тотчас девушка осторожно освободила руку. — Куанг, а почему ты не берешь с собой У Киу? — У Киу, — тяжело вздохнул он, возвращаясь к действительности; — У Киу — земная женщина. Ей этого не понять, да она и не стремится… — Я не о том, — перебила Ин Куана. — Ведь, если мы будем летать вместе, мы… я… — Ты хочешь сказать, что мы уже не сможем быть друг без друга? Она потупилась. — Да, Куанг. Я тебя очень люблю… И всегда любила… — Куанг промолчал. Все оказывается проще, чем думал он. Она не столько беспокоилась о нем, сколько о себе! А может, он не прав? Любящее сердце — вещее! Она ведь не заботилась о том, что он может о ней подумать. Просто пришла к нему в самый трудный момент… — И потому ты так легко переступила… — Нет, Куанг, нет! — она возмущенно затрясла головой, потом подняла на него свои большие, ясные глаза. — Тебе тогда было плохо. Очень плохо, Куанг. Краска стыда и нежности залила лицо Куанга. И это для него, привыкшего управлять собой и своими чувствами, оказалось неожиданным откровением. Он приложил ее маленькую руку к пылающей щеке. — Ты видишь, мне стыдно, что я о тебе плохо подумал. Мне тогда действительно было очень плохо. Только ты и твоя любовь спасли меня. Он отпустил ее руку. — У Киу так бы никогда не поступила. Она прежде всего думает о себе. Я не знаю, как будет дальше. Я не могу себе позволить оставить корабль и вернуться к земным делам, пока есть малейшая надежда спасти хотя бы часть людей с нашей Ауэны… Я не могу так сразу решить, с кем мне лучше, с тобой или У Киу. Давай оставим все как есть, ничего не предрешая… У нас с тобой будет не очень веселая жизнь, но давай думать в первую очередь о тех, кто нуждается в спасении… — Прости, Куанг. Я никогда больше не буду об этом напоминать. Пусть все будет, как будет. Но я женщина, и если… будет ребенок, как я могу сказать, кто его отец? — Не беспокойся, Ин Куана. Я скажу всем, что ты мне жена. — Но ведь нет такого закона, чтобы было две жены? — Значит, будет, Ин Куана! Или будет другой закон, по которому муж сможет оставить первую жену, если он ее разлюбил. Создавая новое общество свободных и равных, мы должны предусмотреть право людей и на это. Любовь тоже должна быть свободной. — Но тогда и женщина должна иметь такое же право; — Конечно, Ин Куана. Она покачала головой. — Ты такое говоришь… Наши никогда не согласятся. — Кто это — наши? — Верховные. Они и так косятся на меня. Нехорошо так, недобро. Они ведь все понимают, да мы с тобой и не скрываем своих чувств. — Действительно, не скрываем! — засмеялся Куанг. — Но ты несколько преувеличиваешь роль жрецов. До сих пор они были всего лишь пассажирами в нашей жизни. Пусть уважаемыми, но… пассажирами! В новой жизни им придется работать наравне с другими. Они должны будут учить и воспитывать всех детей нового общества. Всех, а не только своих, как они делали раньше! — Ты плохо о них говоришь, Куанг. А ведь они тебя воспитали. И отец твой — тоже верховный. — Мой отец… — он вздохнул, вспоминая прощанье. — Отец не от мира сего и мало похож на остальных. Он всегда был увлечен наукой и знаниями богов, отстраняясь от всего, что мешало ему заниматься. Борьба за власть, подсиживание, дрязги его не касались. Он большой труженик и готов делиться своими познаниями с каждым. Не его вина, что к высшим циклам учебы допускались лишь дети верховных… Да и сейчас, перед лицом грозной опасности, нависшей над Ауэной, перед лицом жизни и смерти, по существу, он оказался выше всего мелочного и наносного. Ему по жребию досталось место на корабле. Он уступил его АО Топангу, потому что понимал: там, на другой планете, все придется начинать заново и кому-то нужно создавать календарь и определять время. Я предложил отцу место в своей каюте, он отказался и попросил увезти тебя… — Я не знала… — Ин Куана готова была заплакать от стыда, что она заняла чужое место, и от обиды, что ее обманули. — Он уговорил меня присмотреть за тобой. Сказал, что ты очень устал и плохо выглядишь… — Вот видишь, — сказал Куанг, проникаясь уважением к житейской мудрости отца, инстинктивно почувствовавшего надвигающийся стресс в психике сына, и, переполняясь сыновней гордостью за лучшие человеческие его качества, пояснил: — В этом весь отец! Но он не обманул тебя. Он скорее перехитрил меня. В следующий раз, — глаза Куанга решительно блеснули, — я заберу его вместе с книгами богов, раз он не может с ними расстаться! Теперь большую часть времени они проводили в рубке. Ин Куана старательно запоминала все особенности расчета различных орбит на трассе полёта и уже свободно решала задачи на каждый отрезок пути со всеми поправками. Куанг неторопливо вводил ее в круг других обязанностей штурмана, но когда корабль вышел на орбиту Сооны, он отослал Ин Куану в каюту и вызвал Таяра. Не так просто оказалось обнаружить место первой посадки, потом пришлось несколько раз корректировать посадочную орбиту. На родной планете Куанг чувствовал себя увереннее, а здесь невесть откуда возникло беспокойство, которое всегда, он знал это по опыту, было у него предвестником опасности, поэтому присутствие Таяра с его быстрой реакцией он считал необходимым для точной посадки. Однако Таяр, хотя и отошел за месяц полета, по-прежнему выглядел вялым и безразличным. — Таяр! Пошли на посадку! Внимание! Неожиданная команда вывела инженера из сомнамбулического состояния. Он вздрогнул, глянул на приборы, в иллюминатор, и Куанг увидел вдруг прежнего Иуза Таяра, с присущей только ему четкостью движений, собранного и предельно внимательного. — Проходим океан. Высота в норме. Куанг не отрывался от приборов, и едва высота начала уменьшаться по сравнению с расчетной, он включил автоматический корректор. Таяр мгновенно выключил его. — Не надо коррекции, Главный. Мы можем опять пере лететь. Расхождение по высоте за счет рельефа. По отраженному лучу от места посадки прибор показывает расчетную высоту. Куанг глянул в иллюминатор и кивнул головой. Действительно, гряда высоких гор, которую они проходили, должна была сказаться на высоте по локатору, в то время как лазерный луч давал иную информацию. Только вблизи поверхности они внесли небольшую поправку, чтобы подтянуть корабль ближе к воде. — С благополучным прибытием, Таяр. — Спасибо, Главный. Только мне сдается, оно не совсем благополучное. Что-то здесь переменилось. Он извлек снятые с высоты планы и сравнил. — Ага, вот что! Мы сели ближе к лагерю. Тем лучше! Я возьму электромобиль и съезжу в поселок, пусть приезжают разгружать. — Не торопись, Таяр. Ты же знаешь, надо акклиматизироваться. Воздух здесь слишком разрежен. — Пустяки, Главный. Я хорошо переношу здешние условия. Климат корабля мне более вреден. — Эх, Таяр, Таяр… — Куанг посмотрел на него укоризненно. — Ну пусть твое желание будет исполнено. Возьми для связи станцию. Поставишь ее в своем доме. Будешь выполнять роль поста наведения. Таяр уехал. Куанг разрешил прогулку не более двух ун для экипажа и одного для пассажиров, но и этого оказалось много. Все вернулись с прогулки раньше времени. Ин Куана чувствовала себя неважно и, откинув спинку кресла, устроилась в нем полулежа. Вспыхнул сигнал связи. Таяр добрался до поселка быстро, но и на нем сказывался разреженный воздух. — Ты прав, Главный. Привыкать надо постепенно. Я вернусь на корабль, пока не приду в норму. Машину придется оставить. Сам я не дотяну. У Киу собирается к тебе с отцом. Приеду с ними. Куанг повернулся к Ин Куане. — Придется тебе перебраться в рубку. Если они не останутся, я тебя позову. Ур Атан прибыл не в духе. Даже не поздоровавшись, он направился к бару с напитками и нацедил себе половину чаши «Веселого айчи». Проглотив бодрящий напиток единым духом, он уселся в кресло. — Плохи наши дела, Куанг. Заварил ты кашу с этим обществом равных. Они теперь никого не признают: ни меня, ни тебя. Они построили дом для жрецов, теперь строят дома для себя, а меня и твоей жены будто не существует! — Они предложили комнату в своем доме. Смешно! Мне — одну комнату! — У Киу презрительно поморщилась. — Но ведь людей у нас не так много, да и времена не те, У Киу. Их можно понять, — возразил Ум Куанг. — Людей не хватает? — искренне удивился Ур Атан. — Тут дикарей двадцать по двадцать! Можно заставить их всех работать, так цацкаются с ними. Будет мало — можно согнать из окрестностей еще в двадцать раз больше. Камня много, только таскай и клади. Можно не то что дома, дворцы строить! — Когда прибыли Белые боги, мы тоже были дикарями… — Мы — другое дело. Мы — высшая раса. Ты мне скажи, что нам с ними якшаться, если мы собираемся возрождать свою нацию? Кстати, ты кого привез? Что-то я видел в коридорах много девок. — Вот их в основном и привез. Или ты полагаешь, что детей будут рожать мужчины? — Хо, хо! Ты шутник, Куанг. А как поживает старина Ал Парин? — Он отправился в дальнее космическое путешествие. — Это каким образом? Ум Куанг рассказал о заговоре, о захвате корабля. — Пришлось всех убрать, — заключил он, сознательно умалчивая о способе, с помощью которого он расправился с непрошеными гостями. Ур Атан побагровел от гнева. — Что ты натворил, мальчишка! У нас была договоренность с Ал Парином, что второй группой сюда переправятся войска! Или ты думаешь, покорять здешние народы будут слюнтяи, которых ты набрал? — Ал Парин получил то, что заслужил. Он не только захватил силой корабль, но собирался и здесь взять власть в свои руки и стать правителем. Куанг сказал это, зная обостренное самолюбие калхора, но тот уже, видимо, ничего не соображал. — Ты ответишь перед Высшим Советом за свои действия, мальчишка! Мы будем судить тебя за гибель отборнейших людей! Будь ты проклят навеки! Он ушел не оглядываясь. У Киу, как тень, выскользнула за ним. Куанг устало опустился в кресло. Все против него! Неужели он совершил ошибку? «Власть в руках того, у кого сила», - сказал тогда Ал Парин. Значит, власть держится на силе. Отсюда и слово-насилие. И они эти законы хотели перенести на Соону! Нет, он поступил правильно. Насилию не место в обществе равных! Ур Атан прекрасно разбирался в пружинах поддержания власти. Ему не откажешь в уме. Он предвидел, что в новых условиях могут возникнуть осложнения в удержании власти, даже неповиновение, и заранее договорился со своим военачальником. Значит, и он соучастник заговора? Ум Куанг опешил от такого вывода. Если это приказ калхора, то разве может идти речь о заговоре. С другой стороны, с помощью военных Ур Атан установил бы те порядки, которые его устраивают, не считаясь ни с Куангом, ни с мнением жрецов, потому что реальная сила была бы в его руках. На Ауэне он замышлял выйти из-под влияния и власти жрецов, но там был Тайный Совет, где кончал свое правление не один калхор, а что могла бы ему сделать здесь горстка старцев, хотя они по-прежнему именуют себя Высшим Советом? Получается, что его действия направлены против нового общества. Значит, все-таки заговор! Заговор против народа! В каюту глухо застучали, хотя дверь после ухода Ур Атана и его дочери осталась незаблокированной. Ум Куанг подошел к выходу и нажал кнопку. Перед ним стояли три верховных, во главе с Ао Топангом. — Куанг! Мы встретили Ур Атана. Он сказал, что ты не выполнил его приказа и вместо военных, призванных нас защищать, набрал девок, чтобы удовлетворять свои похоти. — Ао Топанг, ты месяц находился на корабле. Разве Ур Атан лучше тебя знает, чем я занимался? — У тебя в каюте — женщина! — Зайдите, уважаемые… Я вижу, разговор у нас будет долгий. Куанг жестом пригласил жрецов в каюту. — Немного легкого напитка, надеюсь, вам не повредит? Ао Топанг кивнул в знак согласия. Куанг достал из ларца чаши и легкий ароматный напиток. Между делом он вызвал рубку и попросил Ин Куану вернуться в каюту. Она не очень удивилась и тут же приняла на себя роль хозяйки, разливая и разнося чаши верховным. — Вот она, эта женщина, уважаемые! Спросите ее, чем она занимается здесь, на корабле? — Я помогаю Главному рассчитывать курс корабля и постараюсь заменить помощника Главного — Таяра. Он болен и больше не сможет летать. Верховные переглянулись. — Что с ним? Мы замечали, что он сидит, запершись в своей каюте. — Мне не нужно убеждать вас, верховные, что ложь в ходу у людей второго круга чаще, чем правда. Не было приказа о доставке военных, был тайный сговор Ал Парина и калхора. Но даже если бы он был, с каких пор Главный Советник Высшего Совета, которому передана вся власть на время чрезвычайных обстоятельств, обязан выполнять приказы калхора? Странно это слышать от вас, верховные. Вы уже знаете, что здесь, на другой планете, нет и не будет прежних законов. Нас слишком мало, чтобы позволить такую роскошь, как разделение на круги или различия по профессиям. Каждому придется делать то, что потребуется для выживания нашей небольшой колонии. Ур Атан по-прежнему считает себя правителем, но он потерял на это право. Правитель обязан понимать, что самое важное — сейчас для жизни — искать кратчайшие пути для развития общества, которым он руководит, искать пути разрешения главных проблем. В этом его призвание. А он больше печется о своих привилегиях! И военные ему нужны для защиты его привилегий, его власти. Поверьте, обретя реальную власть, он не стал бы церемониться ни с вами, ни с окружающими нас дикими племенами, которые видят в нас богов, учителей, своих друзей, наконец, и не помышляют о нападении. Мы не знаем, как велика их страна и сколько их на этих землях, связанных между собой родственными и дружескими узами. Если мы проявим в отношении к ним вероломство и насилие, наживем себе множество врагов, и тогда действительно потребуются военные. Он примчался сюда не для того, чтобы встретить людей, поговорить с ними, подбодрить и успокоить женщин, которые больше подвержены страху перед неизвестностью… И не затем, чтобы договориться о разгрузке корабля, хотя по себе знает, как тяжел воздух Сооны для ауэнца, пока он к нему не привыкнет. Знает, что мы не способны сейчас работать снаружи, а грузы нужны для поселенцев, их ждут с нетерпением… Он приехал проверить, сбылись ли его ожидания, и когда убедился, что его интрига не удалась, пришел в ярость и словно сегу брызгал вовсе стороны ядовитой слюной, рассчитывая, что плоды его злобы созреют в ваших сердцах и сердцах окружающих. Не с ними ли вы пришли, уважаемые? Ум Куанг обвел взглядом жрецов, но ни один из них не выдал своего отношения к его словам. — Продолжай, Куанг, — заметил АО Топанг, невозмутимо отхлебнув из чаши. — Я не думаю, что мне надо объяснять тебе, До Топанг, хранителю времени, знающему сущность законов мироздания, что путь корабля от одной планеты к другой очень сложен и требует ясности ума, постоянной собранности и напряжения. К тому же, как вы на себе почувствовали, на корабле не совсем привычные условия, что сказывается на самочувствии и на состоянии здоровья. Вы лучше знаете, что произошло на корабле до вашей посадки, но только двое видели весь ужас драмы, во всех подробностях, во всех деталях. Таяр не выдержал. Ему уже не летать. Я тоже не бездушный автомат, и полное осознание необходимости быть жестоким не спасло меня от нарушения психического равновесия. Что было бы с вами, с женщинами, девушками, детьми, наконец, если бы мне отказало сознание, и я не смог бы вести корабль? Мы затерялись бы среди звезд и никогда не увидели бы ни Сооны, ни нашей Ауэны. Ин Куана спасла меня, а значит, и вас от этой участи. Вы можете осуждать меня, но отнеситесь с уважением к этой маленькой женщине, настоящей женщине нашего круга, которая, словно великая врачевательница Шо Чикуана, без раздумий и колебаний клала на алтарь спасения все, лишь бы вырвать меня из лап болезни! Но и это не все. Вы знаете, Таяр уходит с корабля. Заменить его некем, а я один не справлюсь с управлением. И опять эта маленькая женщина, истинная дочь своего круга, бросает себя на алтарь будущего. Она заменяла в полете больного Таяра, и теперь у меня полная уверенность, что мы сможем продолжать рейсы, пока позволяют условия на Ауэне. Но и вы, уважаемые, — должны понять нас и позаботиться о нашем спокойствии. Не обращайте свой слух к тем, кто во имя собственных интересов готов очернить любого, ставшего на его пути. Вы, верховные, и мы, ваши лети, всегда думали в первую очередь о благе всей нации. Сейчас настало время, чтобы те, кто будет жить здесь, стали тем самым первым кругом, от которого пойдет развитие нового общества. В нем не должно быть места лжи, обману и интригам. Если вы оцените все правильно, у вас не будет причин упрекать меня в бессовестности или подлости… — Мы подумаем обо всем, что ты сказал нам, Ум Куанг. К счастью, здесь находится Кеа Гианг, который лучше нас разобрался в здешней обстановке. Мы передадим ему твой слова и выскажем свое мнение. Ао Топанг, а за ним и другие жрецы поднялись и неторопливо удалились. — Кажется, выигран еще один бой, — Ум Куанг устало опустился в кресло. — Сколько их впереди? Ин Куана подошла к нему и прижалась щекой. — Я всегда буду с тобой рядом, Куанг, если это поможет тебе быть сильным. Разгрузка корабля подходила к концу. Прошел период акклиматизации. Жены и девушки в новом поселении были встречены с почетом. Им отвели лучшие помещения. Куанг побывал там только один раз. Его просил приехать Кеа Гианг. Главный жрец и в самом деле хорошо ориентировался в новых условиях. Он похвалил решение Ум Куанга в отношении женщин и девушек, потому что мужчины тяжело привыкали к суровой планете. Здесь было холоднее, чем на родной Ауэне, кое-кто начал прибаливать. Но самое главное, у людей постепенно терялся интерес к жизни. Трудная работа на строительстве, охоте и возделывании полей сильно утомляла, притупляла чувства. И все чаще л чаще они вспоминали о родной планете. Некоторые начали жалеть о том, что прибыли сюда, и подумывали о возвращении. Большинство было молодых, и они легко могли попасть под влияние Ур Атана, призывавшего всех к захвату соседних племен, чтобы принудить их работать на себя. Молодежь, естественно, привлекали прежде всего женщины. Теперь этот соблазн отпал. Сейчас у калхора немного приверженцев, в основном вельможи второго круга и военные. — Это плохо, Гианг. Военные, даже если их мало, всего десять человек, большая сила. А Ур Атан не остановится перед насилием. Только стоило ли ради этого накидать Ауэну? Если сохранятся прежние законы, все может повториться через много поколений. Но Соона — последняя планета, пригодная для жизни в системе Аукана, Гианг. Нельзя допустить той же ошибки. Нужно привлечь военных на свою сторону, прежде всего тех, которые прилетели с последним рейсом. Определи их в группу охотников. Если они будут на нашей стороне, силы окажутся равными. Тогда Ур Атана можно будет отстранить и назначить более достойного правителя. — Я рад, что ты правильно оцениваешь наше положение, мой мальчик, — Кеа Гианг улыбнулся. — Представляю, что здесь бы началось, если бы ты привез сюда этого напыщенного Ал Парина с его войском. — Улыбка сбежала с лица Главного верховного. — Ты правильно поступил. Я тебя не осуждаю… Но нам нужны военные. Во-первых, дикие народы не всегда миролюбивы. Могут и сюда хлынуть полчища завоевателей. Мы знаем по истории нашей Аринды, что так было не раз. Чтобы сохранить нашу небольшую колонию, надо быть сильным. Во-вторых, надо создать противовес Ур Атану. Надо, чтобы Старший военный колонии получал свое звание и должность из рук Высшего Совета… Кеа Гианг замолчал, взгляд его устремился куда-то поверх головы Куанга, словно Главный жрец пытался прочесть там начертания грядущего… — Я отправляю твою группу военных к охотникам, — спустя десять инаун снова заговорил Главный верховный. Но этого будет недостаточно. Подбери из тех, кто помогал тебе ликвидировать заговор… Боюсь, Ур Атан что-то замышляет. Он не станет ничего предпринимать в твоем присутствии, опасаясь твоего могущества, но может посеять смуту после твоего отлета. — Ур Атану не откажешь в уме. Не зря он взял на себя связь с кораблем. Он пользуется ею только тогда, когда это нужно ему, но теперь и ты сможешь связаться со мной. Я оставил Таяру станцию и даже более сильную, чем у калхора. Кеа Гианг кивнул и замолчал. Куанг понял, что беседа окончена. Он поднялся, собираясь удалиться, однако, вопреки обычаю, Главный жрец положил ему руки на плечи и заглянул в глаза. — Будь осторожен, мой мальчик. Помни, ты единственная надежда всех спасенных и тех, которые еще могут быть спасены, тонкая ниточка, связывающая нас с родиной. Не будет тебе покоя ни здесь, ни там, на нашей далекой Ауэне. Всегда найдутся люди, готовые плести интриги даже при обычных обстоятельствах, не говоря уже о чрезвычайных, когда стоит вопрос о жизни и смерти. И еще постарайся вывезти книги богов. Без них мы быстро утратим наши знания. Ведь здесь надо начинать с ничего… Куанг готовил корабль к отлету окрыленный. Его настроение передалось экипажу, и даже очистка солоноватой озерной воды, казалось, пошла быстрее. Таяр приехал попрощаться перед самым отлетом. В последний момент к нему присоединилась У Киу и, хотя Иуз уже не мог предупредить Ум Куанга об ее появлении, сама У Киу не стремилась осложнять отношения. — Пойдем в рубку, — сказала она, предупреждая его намерения. — Я посижу с тобой, пока ты делаешь расчеты. Я знаю, у тебя появилась другая женщина. Это твое дело. Ты все время на корабле и тебе, конечно, трудно. Кто-то должен о тебе заботиться… Но я — твоя жена, и мне не хочется, чтобы люди говорили, что я тебя даже не проводила в трудную дорогу. Обычаи сильнее нас… Куанг проводил ее в рубку и усадил на штурманское кресло. — Хвала Белым богам, что я женился на умной женщине, которая, хотя и не помогает, но, по крайней мере, не мешает мне. И, конечно, свято чтит обычаи, — сказал с иронией Куанг. — Но, зная тебя, я не думаю, что ты приехала только затем, чтобы попрощаться. — Конечно, дорогой, — У Киу мило улыбнулась. — Я никогда не была бескорыстной. Пока будет грузиться корабль, я хочу, чтобы ты побывал во дворце и кое-что привез мне сюда. Вот тебе записка. Передай ее Ю Эни, она подберет то, что мне необходимо. И обязательно привези мне музыку, твой подарок. Надо же хоть что-нибудь иметь, как память о тебе, — она лукаво заглянула ему в глаза. — Ты все такая же, — вздохнул Ум Куанг. — Обещаю тебе, что привезу, что будет возможно, а транзистор обязательно. А теперь сиди тихо и не мешай работать. Попрощавшись со своими помощниками и экипажем, в рубку зашел Таяр. Куанг поднялся ему навстречу. — Прости, Главный. Мы долго были вместе. Я всегда помогал тебе с удовольствием… Какое это было прекрасное время! Теперь приходится уходить… Может быть, я еще вернусь, когда пройдет это… — Прощай, Таяр. Ты был мне верным товарищем. Надеюсь на твою помощь и на новом месте. — Ум Куанг вытащил из кармана микрокристотрон. — Возьми на память. Он тебе пригодится. Когда на обратном пути я выйду на орбиту Сооны, будешь корректировать посадку. Данные я тебе передам. — Спасибо, Главный, — растрогался Таяр. — Можешь быть спокоен. Я не подведу. Через несколько ун корабль стартовал. В назначенное время Таяр вышел на связь с кораблем. — Главный, я Таяр. Видели ваш старт. Очень впечатляющее зрелище даже издалека. Странно видеть взлет со стороны… — Иуз! — голос Куанга звучит взволнованно и тревожно. — Ты помнишь систему отсчета времени Белых богов? — Да, Главный! — тревога захватила Таяра, и он ответил быстро и четко, как будто ощущая себя на штурманском кресле. — Переведи отсчет семь на наше время. — Четырнадцать ун, восемнадцать аун, Главный! — Сейчас одиннадцать. Осталось трое ун, восемнадцать аун. Это конец, Таяр. Мы не успеем вернуться. Надо уходить подальше. — Что случилось, Главный?! Ты говоришь загадками, от которых мне не по себе! — Кто-то включил систему самоуничтожения. За трое ун мы не успеем приземлиться и уехать. Орбита неудобная. А оставлять корабль вблизи Сооны… Боюсь, как бы не повторилась история с Ауэной. — Но кто же мог это сделать? — Только У Киу, — услыхал Таяр голос Ин Куаны. — Кроме нее и вас никто не входил сегодня в рубку. — Но У Киу не знает, где расположена система самоуничтожения. — К сожалению, знает, — угрюмо проговорил Куанг. — Она с прошлый раз случайно обнаружила и едва не нажала кнопку из любопытства. Пришлось ей объяснить. — Теперь она это сделала, — уверенно сказала Ин Куана. — Да, — вспомнил Куанг. — Она же сама напросилась в рубку. Неужели все-таки она? — Главный, разве важно сейчас — кто? У нас же были посадочные боты, уходите немедленно! — Мы их сняли, Таяр, в последний раз, чтобы набрать побольше пассажиров, а на малом боте, предназначенном для экипажа, можно спускаться только с орбиты Сооны… Этого делать нельзя! — Куанг! — инженер впервые в жизни назвал его по имени. — Ну придумай что-нибудь! Как же так?! — Успокойся, Иуз. И позови Кеа Гианга. И У Киу тоже. У нас на разговоры осталось не более пяти инаун. Потом связь прервется, да и уходить нужно подальше от Сооны. Весть о том, что корабль гибнет, мгновенно облетела весь поселок. У Киу не хотела идти в комнату Таяра. Ее приволокли силой. — Главный, все собрались! — Кеа Гианг здесь? — Да, мой мальчик! — А У Киу? — Здесь! — откликнулось сразу несколько голосов. — У Киу, зачем ты это сделала? Это спрашиваю я, твой муж, Ум Куанг. — Какой ты мне муж? Ты изменил мне! — Ты это сделала из ревности! — Да! — Однако ты ничего не сказала и была приветлива. — Тем верней удалась моя хитрость! Я тебя ненавижу! — Но ведь ты погубила не только меня. Ты уничтожила последнюю надежду тех, кто нас ждет на родной Ауэне. — Какое мне до них дело! — Уберите ее. Мне противен ее голос! Кеа Гианг, ты меня слышишь? — Да, дорогой Куанг. Слышу! — Это не ревность! Это заговор против народа. Ур Атан хорошо понимал, что с каждым новым рейсом у него будет меньше приверженцев и возможности снова прийти к власти. Я говорю о реальной власти. Он подговорил дочь, чтобы она уничтожила корабль. — Я все понял, мой мальчик. Память о тебе будет жить вечно в наших сердцах. — Я хочу, чтобы у нашего народа была другая память, Кеа Гианг. В иллюминаторе я вижу прекрасную голубую планету с огромными океанами и гористыми материками, покрытыми зеленью лесов. Мы выбрали не самое лучшее место для жизни на Сооне, но все равно это прекрасно жить на такой планете… Я хочу, чтобы наш народ, будущие поколения помнили, что произошло с Ауэной, и никогда не создавали термоядерные устройства для гибели других, ибо они не только способны превратить в пустыню цветущую землю, но и нарушить хрупкий механизм вращения планеты. Мы уходим в ничто. Берегите последнюю… Звук оборвался. Таяр бросился к станции, думая, что отошел контакт, но, взглянув на часы, понял, что время связи кончилось. — Может быть, мы еще услышим их, — тихо произнес он. — Сейчас я посчитаю… Два долгих уна они ждали, что корабль снова заговорит, но далекий космос молчал. Уже вечерело, когда яркая вспышка озарила небо, будто у горизонта взошло новое солнце. — Это они! — крикнул Таяр. — Как я не догадался, зачем поехала У Киу на корабль? — Надо поставить им памятник, — тихо сказал юноша, стоявший рядом с Гиангом. — Изобразить их на фоне восходящего солнца. — Они сгорели в пламени, чтобы спасти нас и голубую Соону от новой катастрофы. Какую же казнь придумать той, которая по призванию должна давать жизнь, но обрекла их на гибель? — спросила Гианга девушка. — Пусть ее тоже поглотит пламя! — воскликнул задумчивый юноша. — Да будет так, — сказал Главный жрец. — И пусть из поколения в поколение женщина, поднявшая руку на мужа из ревности или по другим причинам, принимает очищение вечным пламенем! notes Примечания 1 Современная яркостная температура Земли благодаря деятельности телевизионных станций и ретрансляторов значительно превышает 200 миллионов градусов, в то время как температура радиоизлучения других планет не превышает 600°К, Солнца 1 млн, поэтому наблюдатель из космоса легко выделит обитаемую планету. 2 В действительности эта задача решена. См. «Астрономический вестник» № 4, 1988 г. Л.М.Шкадов «О возможности управления движением Солнечной системы в Галактике». (Прим. автора).